Люди, политика, экология, новейшая история, стихи и многое другое

 

 
МЕЖДУНАРОДНЫЙ ИНСТИТУТ ГУМАНИТАРНО-ПОЛИТИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ

Структура
Персональные страницы

Новости
О Центре
Семинары
Библиотека

Хроники выборов в Восточной Европе
Украина
Северный Кавказ
Выборы в Молдове
Выпуски политического мониторинга
"Буденновск-98"
Еврейский мир

Публикации ИГПИ
Другие публикации

сайт агентства Панорама Экспертный сайт группы Панорама
сайт Института региональных социальных исследований р-ки Коми

<<< К основному разделу : Текущий раздел

IGPI.RU :: Политический мониторинг:: Сборник статей:: КРИЗИС ПОЛИТИКИ В РОССИИ

ОЧЕРКИ РОССИЙСКОЙ ПОЛИТИКИ

 

Владимир ГЕЛЬМАН
Вячеслав ИГРУНОВ
Сергей МИТРОХИН

КРИЗИС ПОЛИТИКИ В РОССИИ

1. "ПОД КОЛПАКОМ" СССР

2. "ПОЛЕТ ФАЭТОНА"

3. "У РАЗБИТОГО КОРЫТА"

4. "ПОРОЧНЫЙ КРУГ"

Для политической ситуации в современной России характерны черты хронического кризиса. Мы имеем дело с всеобщим кризисом политики как социального процесса: хроническим кризисом политических и социальных институтов, хроническим дефицитом ресурсов для проведения более или менее последовательных действий, кризисом воли к созиданию у большинства политиков как в российском Центре, так и на местах, и, наконец, кризисом представлений о нашем местопребывании в мировом развитии и о перспективах движения в ту или иную сторону.
Попробуем представить происходящее сегодня в российской политике как естественный и во многом закономерный итог не только исторического развития страны, но и ошибок ее сегодняшних руководителей. Попробуем, чтобы понять, сможем ли мы (и если да, то как и когда) рассчитывать на преодоление кризиса, или же болезни российской политики обречены на то, чтобы передаваться по наследству последующим поколениям.

1. "ПОД КОЛПАКОМ" СССР

Неожиданно свалившаяся в августе 1991г. на головы российского руководства победа над путчистами поставила перед ним доселе неведомую проблему выработки и проведения в жизнь самостоятельной позитивной политики. Действительно, в 1990-91 годах российский Центр действовал в реактивном режиме, отбирая полномочия у слабеющего союзного Центра и более или менее успешно отражая его поползновения на свой бумажный суверенитет. То, чего предстояло добиваться путем многомесячных переговоров и компромиссов, внезапно оказалось завоеванным за три дня.
Что же представляла из себя российская политика к моменту завоевания власти демократами-антикоммунистами в августе 1991 года? Следует признать, что это было достаточно слабое (не только институционально, но и идеологически) явление, не способное к осознанным созидательным действиям и к определению долгосрочных ценностей и приоритетов. Попытаемся дать хотя бы беглую ее характеристику на тот период.
1. Институты власти. Советы. Система Советов к лету 1991 года переживала системный кризис, вызванный их неспособностью ни осуществлять "всевластие" в духе резолюций XIX конференции КПСС, ни служить полноценными представительными органами. Проявлением этого были черты, общие для Советов вне зависимости от их политической ориентации. Среди них отметим наиболее существенные:
- олигархизация Советов - превращение их в иерархические структуры, манипулятивно управляемые руководителями; подготовка и принятие решений узким кругом руководителей и их приближенных, отчуждение значительной части депутатов от влияния на деятельность Советов;
- узурпация полномочий Советами и их руководителями за счет перманентного (и, как правило, некомпетентного) вмешательства в прерогативы подчиненных им органов исполнительной власти, а также за счет узурпации полномочий "по вертикали" (у вышестоящих и нижестоящих Советов);
- криминализация политического поведения Советов и их руководителей, сращивание органов власти с коммерческими структурами.

Следует констатировать, что Советы России как институт представляли собой структуру, объединявшую черты органов политической власти, органов управления и иерархических корпораций, отстаивающих собственные интересы. Это было связано как с тем, что Советы, особенно на местном уровне, выполняли политические функции "ad hoc", а в ряде важнейших вопросов не имели никаких рычагов влияния на ситуацию, так и с отсутствием партийной системы и четких механизмов соотнесения интересов депутатского корпуса с интересами социальных и политических сил за его пределами.

2. Структуры исполнительной власти. Под этим названием мы имеем ввиду коллегиальные органы - от Совмина до райисполкома - формировавшиеся путем утверждения поодиночке всех министров Верховным Советом и не представлявшие из себя не только единую "команду", но и просто эффективную структуру управления. Они не могли проводить сколько-нибудь сбалансированной политики. Достаточно характерным для того периода явилось принятое в сентябре 1990 года под давлением аграрного лобби решение Совмина РСФСР о повышении закупочных цен на зерно, вызвавшее цепную реакцию роста цен и во многом сорвавшее возможность реализации экономической программы "500 дней", разработанной по инициативе и при участии того же Совмина.
Система независимой исполнительной власти в России летом 1991 года только начала создаваться, и к августу не была сформирована. Кроме того, в ряде важнейших сфер (оборона и безопасность, международные и межреспубликанские отношения) Россия либо не имела собственных исполнительных структур, либо они находились в зачаточном состоянии.

3. Политические партии и движения. Построенные в основном на антипрограммах, различавшихся по представлению о "врагах", они не были способны к мобилизации достаточных ресурсов для эффективного и постоянного влияния. Воздействие партий и организаций на "своих" депутатов, а тем более - работников депутатских органов и членов исполнительной власти было сведено к минимуму ритуальных функций. В силу этого партии были обречены на чисто клиентистскую форму существования (например, ДПР Травкина) или на роль электоральной "группы поддержки" (как "ДемРоссия").

4. Идеология российских властей формировалась в условиях крайней поляризации сил и была подчинена логике ситуативной политической борьбы; основные усилия вынужденным образом направлялись не столько на созидание, сколько на захват и (или) разрушение структур СССР, КПСС и т.п. Представления о ценностях и приоритетах политики в этой ситуации существенно искажались, примером чему может служить безоглядная поддержка российскими демократами национальных движений Прибалтики. При этом проблемы некоренного населения этих республик игнорировалось в угоду "союзническим" интересам в борьбе с общим "врагом" - союзным Центром. Политики демократической волны думали лишь о том, как взять власть, а не о том, как ее использовать.

5. Кадры российских властей формировались стихийно, на основе узких идеологических оценок. В ходу была формула "враг моего врага - мой друг". При отсутствии нормальной системы государственной службы как политические, так и карьерные должности неизбежно замещались по клиентистскому принципу, причем в основу клиентелы клались все те же интересы ситуативной борьбы: сегодняшние "товарищи по оружию" значили больше, чем завтрашние потенциальные партнеры. В результате ключевые роли играли порой заведомо некомпетентные люди; в то же время логика конфронтации неизбежно отталкивала наиболее квалифицированные интеллектуальные и управленческие кадры.

6. Ограниченность ресурсов российской политики создавала уникальную ситуацию, когда российский Центр, провозгласив свой суверенитет, явочным путем выполнял одновременно функции официальной оппозиции Союзу. Это было предельно комфортное (и весьма сильно развратившее российских демократов) положение дел, позволявшее не нести никакой ответственности за последствия собственных действий.

2. "ПОЛЕТ ФАЭТОНА"

В этой обстановке российская демократия, будучи не готовой к августовской победе, вынуждена была следовать логике революционной борьбы. Не обладая концептуальными подходами к решению важнейших политических проблем (организация власти в Центре и на местах, отношения с Союзом, с республиками внутри и вне России и др.) и не имея времени и возможностей для их выработки, российская власть не могла принимать судьбоносные политические решения иначе как "на ходу".

2.1. "Большой скачок" в никуда

Непрочность собственного положения и ощущение временности послеавгустовских политических реалий были для российских властей сродни чувствам нувориша, внезапно оказавшимся на вершине богатства. Поэтому возник стойкий синдром страха перед "реваншем" - сперва со стороны путчистов, затем - союзных структур власти, номенклатуры КПСС и т.д. Для сил, пришедших к рычагам власти после полутора лет жесткой конфронтации и поднявших (зачастую неоправданно) свой статус на немыслимый доселе уровень, установка на стимулирование ускоренного распада союзных структур была естественной формой поведения. Трудность состояла в том, что вряд ли кто-либо мог прочертить границу между структурами СССР и государством как таковым. Неудивительно, что те политические группировки и политики, которые, в силу различных причин, не поддерживали эти подходы, как правило, выталкивались в оппозицию к новому российскому Центру.
Таким образом, в послеавгустовский период, когда произошла резкая смена политических институтов и стремительное расширение политических возможностей (переход власти к российской президентско-правительственной вертикали), российские власти по вполне объективным причинам оказались лишенными не только более или менее целостной идеологии, но и представлений о целях и ценностях предполагаемых реформ.
Развал старой идеологии, хорошо ли, плохо ли цементировавшей союзные структуры, породил вакуум, опасный в первую очередь для функционирования государственных институтов. "Большой скачок" усугубил кризис бюрократии, лишенной какой бы то ни было государственной идеологии. Более того, в силу игнорирования долгосрочных последствий политики российская власть почти не предпринимала попыток создания системы управления, основанной на бюрократических подходах, оставив эту сферу деятельности на откуп группировкам, старающимся "оседлать" государственные институты. В условиях крайнего падения престижа силовых структур отсутствие в стране государственной идеологии становится одним из наиболее серьезных факторов дестабилизации и потенциальным источником упадка страны в целом.
Утопия "большого скачка" оказалась той самой эрзац-философией, которая очень удобно заполнила вакуум, возникший в силу разрыва между масштабами проблем и используемыми ресурсами для их решения.
Эта утопия, выработанная демократической элитой в период 1987-91 гг., опиралась на примитивно-западнические представления о процессах в советском обществе как об отклонении от "цивилизованного" ("европейского") пути как социальной нормы и вульгарно-либеральные представления о "невидимой руке" рынка, накрывающего скатерти - самобранки. Кроме того, действуя в условиях хронического цейтнота и опасаясь "реванша" со стороны тех или иных (зачастую надуманных) сил, российские власти вольно или невольно трансформировали философию "большого скачка" в философию обеспечения необратимости осуществляемых ими перемен.
В результате основой идеологии "правительства реформ" стала установка на краткосрочные и сильнодействующие экономические мероприятия. Есть основания полагать, что подобные представления были следствием не каких-либо просчетов или недомыслия идеологов "команды реформ", а вытекали из неолиберальной ортодоксии, диктующей самым разнообразным типам обществ однозначный экономический выбор, реализуемый "любой ценой". Иначе говоря, собственно экономические результаты (привлечение иностранных кредитов, приватизация) оказались для реформаторов не только самоценными, но и самодостаточными. Отсюда вытекало подчеркнутое равнодушие к социальным последствиям как отдельных действий правительства, так и реформ в целом. Напротив, ряд решений (в первую очередь, практика приватизации) исходили из представлений о социальных группах не как о самостоятельных субъектах экономики, а как о своего рода объектах управления, деятельность которых служит лишь благоприятным или неблагоприятным фоном реформы.

2.2. Общество в роли "черного ящика"

Догмы либерализма подводили идеологическую основу под стремление государства освободиться от ответственности практически за любые решения. Примером этого могут служить подходы к приватизации предприятий, осуществляемые с заведомой целью разрушения не только сложившейся структуры производства (включая социальную инфраструктуру предприятий и регионов - объекты соцкультбыта, торговли, сферы услуг), но и социальной структуры производства. Откровенно "подкармливая" узкий круг управленцев приватизируемых предприятий, правительство противопоставляло ему трудовые коллективы. В погоне за сомнительными инвестициями (в первую очередь иностранными) оно стимулировало распад социальной иерархии на производстве и многочисленные конфликты в ходе приватизации.
Совершенно не принимаются во внимание ситуативные и долгосрочные интересы различных групп общества и их соотношение. Вследствие этого не были использованы достаточно широкие возможности обеспечения социальной поддержки реформ. Более того, ситуативные интересы властей очень скоро вступили в противоречие с долгосрочными ценностями социальной стабильности.
Примером такого подхода стали отношения российских властей с различными социальными силами, которые они смогли настроить против своей политики, существенно расколов общество. Так, шахтеры Кузбасса стали естественными союзниками российского руководства еще в те времена, когда они совместно боролись против союзного Центра. В обмен на поддержку, оказанную ими в прошлом и в качестве аванса за помощь в будущем, российское правительство пошло на многократное повышение зарплаты шахтерам, тем самым обесценив не только рубль, но и свои декларации о жесткой финансовой политике. Это означало, что другие профессиональные группы угольных районов должны были потерпеть финансовую катастрофу. Шахтеры восстановили против себя значительную часть населения региона, которая лишила своей поддержки как российское правительство, так и администрацию Кузбасса. Началась "цепная реакция" лоббирования: забастовочное движение охватило другие профессии, причем в масштабах не только Кузбасса, но и всей России. В то же время, игнорирование организованных профессиональных групп, чьи интересы первоначально не брались в расчет (например, учителя и авиадиспетчеры), не только вело к существенному сужению социальной базы реформ и возможностей для маневра властей, но и делало власти заложниками давления управленческих лобби, воздействующих на них явочным порядком. Стратегия "большого скачка" побуждала рассматривать дестабилизацию как средство достижения прогресса. Все это не могло не привести к дискредитации реформ и демократических ценностей вообще как в массовом сознании, так и в политической практике.

2.3."Приручение права"

Наиболее очевидным образом эти последствия сказались в государственно-правовой сфере. Правовой нигилизм при подготовке и принятии решений, присущий российским руководителям еще со времен борьбы с союзным Центром, привел к тому, что право рассматривалось властями в первую очередь как средство обеспечения собственных политических позиций. Этим объясняется появление проектов и решений, сверстанных под конкретных "хороших людей", а также большое количество эксклюзивных решений. Наибольшего размаха "беспредел" достиг в Москве, где руководители городской администрации, пользуясь личным влиянием, добились "в целях ускорения реформ" создания особого режима своей деятельности, практически полностью выведя ее из-под общей нормы закона. "Ускорение реформ" стало для московских властей своеобразной индульгенцией, защищавшей их от бесконечных обвинений в злоупотреблениях. Подобные действия не только обеспечили дополнительный козырь антидемократической оппозиции, но и дискредитировали правовые способы решения институциональных конфликтов Моссовета и мэрии.

2.4. От овации - к обструкции

Немалый вред реформаторам и реформе принесло отсутствие четкой регламентации и гласности в процессе подготовки и принятии политических решений. Не было предусмотрено согласование (хотя бы символическое) данных проектов с наиболее значимыми силами (партии, депутатские фракции, профсоюзы, объединения предпринимателей и т.д.), что порождало отчуждение от власти большого числа ее потенциальных партнеров и их переход в оппозицию (как это произошло с "Гражданским союзом", частью региональных элит и национальных движений). Но наиболее сильно такой подход сказался на взаимоотношениях Президента и правительства с Верховным Советом России.
Начиная с сентября 1991 года, президентскими структурами планомерно проводилась политика оттеснения депутатского корпуса от подготовки и принятия важнейших решений. Насколько можно судить, эта политика диктовалась отчасти невысоким мнением руководителей исполнительной власти о квалификации депутатского корпуса и боязнью его инициатив, способных скорректировать готовящиеся решения в худшую сторону (эти опасения, безусловно, имели под собой основания). После предоставления в ноябре 1991 дополнительных полномочий Президенту России и формирования нового правительства России эти тенденции усиливаются. Более того, порядок подготовки и принятия Президентом Указов, изданных в соответствии с его дополнительными полномочиями, соблюдался крайне непоследовательно, а обязательство предварительного согласования проектов Указов выполнялось Президентом далеко не всегда. Таким образом, Верховный Совет оказался в положении забытого Фирса из "Вишневого сада", и, естественно, что при такой политике структуры исполнительной власти выдвинулись на первый план в демонологии "общего врага", сплотившей оппозицию с большинством депутатов.
Анализ нормотворческой практики ноября 1991 - июня 1992 года свидетельствует, что за исключением крайней необходимости (вроде утверждения налогов, бюджета и принятия Государственной программы приватизации) ни Президент, ни Правительство не только не привлекали депутатский корпус к совместной подготовке решений, но и не стремились к поиску согласованных решений, внося законопроекты в парламент. Альтернативные подходы воспринимались лишь в координатах политического противостояния "своих" и "чужих".
Нежелание Президента и Правительства работать с ВС имело для деятельности парламента чрезвычайно важные последствия. Сторонники Президента и Правительства в ВС оказались обезоружены и деморализованы, в то время как оппозиция, напротив, получила дополнительный стимул к консолидации.
Но самое негативное воздействие "антипарламентский снобизм" правительства оказал на текущую законопроектную работу ВС. С самого начала формирования новых органов власти России законотворческая работа осуществлялась не Правительством, а соответствующими парламентскими комитетами. В "допутчевый" период деятельности ВС это обусловливалось слабостью Совета Министров и характером политической борьбы с союзным Центром, однако впоследствии сохранение подобного status quo привело к полному разбалансированию нормотворчества, когда планы подготовки нормативных актов Правительства и ВС не только не были согласованы, но и зачастую противоречили друг другу. Следствием этого стала абсолютная самостоятельность законопроектной работы Верховного Совета, который принялся устанавливать для исполнительной власти заведомо неприемлемые "правила игры".
Иначе как революционным нигилизмом нельзя назвать и политику российских властей в отношении средства массовой информации, которая по доавгустовской инерции диктовалась установкой на захват информационных каналов. Протекционизм в отношении "своих" изданий и создание (неправовым путем, в угоду конкретным личностям) пропагандистских структур типа Федеральной телерадиовещательной службы "Россия" или Федерального информационного Центра не только наносили объективный вред свободе печати и вели к снижению и без того низкого уровня отечественной журналистки, но и способствовали усилению поляризации социальных сил.

2.5. "Незаменимые кадры решают все"

В плену инерции оказалась и кадровая политика властей. Подбор кадров осуществлялся без всякого учета обстановки: отчасти из "преданных бойцов" - соратнике по разрушению союзного Центра, отчасти просто из тех, кто был "под рукой". Однако, ситуации распада старых структур управления, когда связи прежних управленцев могли 6ы быть использованы как ценный инструмент политики, произошло прямо противоположное под предлогом борьбы с "номенклатурным реваншем" наиболее значимые посты порой замещались персонально близкими людьми с соответствующим статусом (депутатами от МДГ или "ДемРоссии"). Совершенно иначе поставил кадровую политику Р. Хасбулатов. Превратив аппарат Президиума ВС в убежище для старых кадров, он обеспечил себе поддержку в самых влиятельных кругах армии и госбезопасности, что сделало его едва ли не самой могущественной фигурой в стране.
В противоположность сталинскому "у нас незаменимых нет" в кадровой политике Правительства возобладал принцип "у нас все незаменимые", что не могло не привести к кадровому голоду и сузило возможности маневра. Держаться за "незаменимых" до тех пор пока из всеобщего "озверения" оппозиция не извлечет максимальных выгод и в результате заставит-таки от них отказаться - стало уже иррациональной традицией исполнительной власти. Если же должностное лицо снимается по собственному почину власти, то делается это оскорбительно, а подчас и незаконно (вспомним об увольнении Егора Яковлева). Еще одна причина кадрового голода - безответственный подход к обеспечению статуса государственных служащих (затяжка с принятием Закона "О государственной службе", унизительно низкие заработки чиновников, отсутствие разделения должностей на политические и карьерные, нечеткость ограничений, неадекватность санкций, отсутствие института отставки и т.д.).
Тяжелее всего кадровая свистопляска отразилась на региональной политике Центра, где ряд назначенных "незаменимых соратников" - глав администраций (Краснодарский край, Липецкая область) и представителей Президента (Ростовская, Новгородская области) объективно нанесли тяжелый удар не только политике федеральных властей, но и Центру как таковому. Обратные примеры - опора реформаторов на старые структуры как источник стабильности при проведении реформ (как это происходит в Нижегородской области) - являли скорее исключение, чем правило.
В целом отсутствие у российского руководства концепции административной политики по отношению к старым и новым институтам в переходный период породило неразбериху в распределении властных функций. Вопрос о реальных обладателях власти на местах решался не в административном (заранее предписанном и отрегулированном) порядке, а политическим путем - в процессе стихийного перераспределения власти между разнообразными субъектами. Однако, совершенно не принимая во внимание это обстоятельство, власть действовала так, будто располагала отлаженным административным механизмом и потому не нуждалась ни в какой продуманной политике в отношении территориальных единиц. Предполагалось, что на ситуацию в областях можно воздействовать простым фактом назначения "своего человека", без сопоставления его возможностей (и способностей) с аналитической информацией о расстановке сил в данном регионе. При отсутствии политического обеспечения, новый назначенец вынужден был выбирать между полной изоляцией (и в конечном счете - отставкой) и присоединением к могущественным политическим кланам области, действующим отнюдь не в интересах Центра.

2.6. "Администрация в сетях Советов"

Изменение системы управления не сопровождалось соответствующим изменением роли и места Советов. Отодвинутые на "обочину" политической жизни, они не могли уже играть роль всевластного института, но, будучи избранными в иной исторический период, не могли стать и полноценными представительными институтами: чисто политические их функции оказались сведены к минимуму.
Вероятно, лучшим выходом в этой ситуации была бы ликвидация старой системы Советов сразу после путча, а затем проведение досрочных перевыборов (тогда эту меру одобрил бы и ВС). При повсеместном сохранении старого состава Советов курс на их оттеснение от реальной власти и сведение их функций лишь к утверждению бюджетов, принятый Центром и рядом глав администраций на местах, породил прямо противоположный эффект. Эти явления носили характер защитной реакции и во многом провоцировались непродуманными действиями исполнительной власти. Большинство Советов вынуждено было в поисках союзников в борьбе с администрациями обращаться к "товарищам по несчастью" из ВС России. Верховный Совет, в свою очередь, находясь в крайне сложном положении, нашел себе в качестве опоры консервативную (во всех отношениях) структуру Советов на местах. Таким образом, наметилось формирование не просто клиентелы Председателя ВС, но превращение Советов в иерархическую корпорацию, абсолютно неподконтрольную избирателям.
Отказ от выборов на всех уровнях, объясняемый все тем же страхом перед "номенклатурным реваншем", сделал исполнительную власть совершенно бесконтрольной. Примером этого является полемика вокруг решения Моссовета о назначении выборов главы администрации Москвы и попытка федеральных властей не допустить эти выборы под предлогом опасности дестабилизации обстановки. В то же время, поощряемая Президентом бесконтрольность московской администрации неизбежно вынуждает население к внепарламентским формам защиты своих интересов (как это было в ситуации с передачей части территории Москвы в аренду одному из СП) и усугубляет социальную напряженность. Кроме того, формирование подобного политического климата в столице, где сосредоточены во многом определяющие жизнь регионов федеральные институты, дает резонансный эффект по всей стране.
Тем не менее, скорейшее проведение выборов принесло бы лишь иллюзорное решение проблемы. Очевидно, что властные институты, с одной стороны, дискредитировали себя в глазах населения, в том числе - наиболее квалифицированной и образованной его части; с другой - стали весьма соблазнительной приманкой для политических авантюристов и криминальных группировок. Все это позволяет предполагать, что культурный, моральный и профессиональный уровень следующего депутатского корпуса понизится, а элементарные навыки, выработанные предыдущим корпусом, придется снова накапливать с нуля.

3. "У РАЗБИТОГО КОРЫТА"

Можно констатировать, что основой политики российских властей в период с августа 1991 по декабрь 1992 на важнейших направлениях государственного строительства было отсутствие политики как осмысленного выстраивания приоритетов и проведения в жизнь системы мер, направленных на долгосрочную стабильность. В сочетании с асоциальной (с точки зрения последствий) рыночной реформой такая политика привела к концу 1992 года к весьма печальным результатам. VII Съезд народных депутатов России в этом смысле был симптомом, а не причиной краха реализации идеологии "большого скачка".
Социальными итогами послеавгустовского развития, таким образом, стали: 1) дискредитация идей демократии и реформ, свидетельством чего стали падение доверия населения практически ко всем властным институтам, спад участия в выборах существенно ниже отметки 50%, снижение интереса к политике как социальному процессу. Вопреки утверждениям о том, что этот процесс носит преимущественно позитивный характер (переориентация людей на самопомощь и отказ от веры в государство как источник и распределитель материальных благ) подчеркнем, что в российском обществе, где гражданин слишком зависим от неспособного к выполнению своих обязанностей государства, подобные явления свидетельствуют о том, что граждане в ходе социальных конфликтов неизбежно будут ориентироваться (и уже ориентируются) на поиск неправовых и, в первую очередь, силовых решений. Воспринимать данные процессы как однозначно позитивные могут ученые, чьи референтные группы сосредоточены в западных университетах и фондах, но отнюдь не политики, заинтересованные в социальной стабильности;
2) неспособность государства к борьбе с преступностью (в том числе внутри структур власти), вызванная не столько общим ростом напряженности, сколько отсутствием у руководства страны политической воли и приверженности правопорядку как ценности. С этим связано идеологическое оправдание властями коррупции как неизбежного зла и проведение ряда намеренно демонстративных, но заведомо малоэффективных полицейских акций. В то же время рост могущества неконтролируемых группировок, срастающихся в ряде регионов с политическими партиями и (или) институтами власти, находит в федеральных властях своих объективных сторонников. Достаточно типичен здесь пример А.Руцкого, который, возглавляя межведомственную комиссию Совета Безопасности по борьбе с организованной преступностью и коррупцией может позвонить председателю Росцентрбанка и потребовать от него открытия кредитной линии "нужной" коммерческой структуре;
3) заведомое невыполнение властью ранее принятых на себя обязательств перед населением. В экономической сфере, вопреки обещаниям, сохраняется разбалансированная финансовая система, бюджет с весьма высоким дефицитом, невыполнение государственной программы приватизации, падение курса рубля и, наконец, использованный в политических целях блеф о 24 миллиардах от МВФ в сочетании с установкой на необратимость реформ по принципу "цель оправдывает средства";
4) хроническая нестабильность по линиям СНГ (экономические связи, политические конфликты из-за спорных территорий, русские как заложники политических отношений -в первую очередь в Средней Азии и Закавказье), нерешенность проблем отношений Центра с регионами внутри России, ставшие дополнительной платой за ускоренный развал Союза, по-прежнему находят свое разрешение лишь в логике ситуативной политической борьбы;
5) острый дефицит ресурсов для долговременной политики: исчерпание старых "доавгустовских" кадровых ресурсов при отсутствии источников их возобновления, сокращение возможностей для политического маневра практически по всем направлениям, вызванное конфронтационным подходом к отношениям с партнерами - парламентом, регионами, партиями и т.д. В силу этого происходит утрата российскими властями не только политической инициативы, но и рычагов управления и, как следствие, - возврат к доавгустовскому режиму реакции на происходящие события.

4. "ПОРОЧНЫЙ КРУГ"

Дальнейшее развитие кризиса российской политики, очевидно, будет определяться степенью сохранения послеавгустовского курса и направлением его трансформации. Однако уже первые шаги нового правительства дают основания говорить о воспроизведении некоторых весьма опасных тенденций. Среди них можно выделить конфликтность отношений с политическими к институциональными оппонентами и некоторые кадровые решения, стимулирующие усиление противостояния в обществе.
В то же время отсутствие дееспособных и профессиональных политических структур как внутри политических институтов, так и за их пределами, по сути, превращает политиков в чиновников, не способных к выработке и проведению последовательной политики развития страны или региона. Мобилизация государством политических ресурсов (интеллектуальных, кадровых, информационных) по-прежнему происходит стихийно и не носит системного характера, не говоря уже о невозможности выстраивания принимаемой значительной частью общества системы приоритетов.
Значительная часть политиков и исследователей связывает надежды на выход из кризиса политики в России с референдумом, принятием новой Конституции России и проведением новых выборов на многопартийной основе. Однако, представляется, что даже при успешном осуществлении конституционной реформы, Россия еще долго будет ощущать слабость выборных органов власти как механизмов осуществления политики. Даже если предположить, например, что на следующих выборах какая-либо партия получит большинство, позволяющее ей проводить все свои решения, то трудно ожидать, что ее ресурсы окажутся достаточными для реализации своей программы; скорее всего, она будет опираться на те или иные неполитические институты - "команды" экспертов, влиятельные группы интересов и т.д. и, вероятно, будет реализовывать их программы под видом своей.
В этом отношении следует полагать мало вероятным выход из кризиса политики чисто инструментальными методами - без изменения ее содержания. Более того, при таком подходе более вероятен иной вариант развития политических институтов - с парламентом, состоящим из многочисленных фракций, раздираемых внутренними противоречиями, со слабым и перманентно меняющим состав правительством, с противоречиями между Центром и регионами и резким дисбалансом развития между самими регионами, с дискредитацией легитимных форм политической деятельности и ростом внепарламентской активности в крайних ее формах. Применительно к условиям современной России эту ситуацию можно охарактеризовать как общество, постоянно балансирующее на грани гражданской войны.
С высокой долей вероятности можно предположить, что хронический конфликт политических группировок и исполнительных и законодательных структур стимулирует сепаратистские тенденции в регионах России. Помимо грозящей парализации федерального бюджета и утраты Центром контроля над ситуацией, эти явления могут иметь и более глубокие долгосрочные последствия. Так, чрезвычайно тревожным симптомом является наметившийся в ходе VII Съезда народных депутатов сговор региональных элит с иерархией представительной власти, направленный на ограничение полномочий исполнительных структур, что на практике скорее всего повлечет за собой стихийное и неправовое перераспределение власти в пользу наиболее влиятельных региональных кланов при резком ослаблении федеральных институтов, т.е. своего рода феодализацию России.
Вероятными перспективами такого развития событий могут стать перманентный долгосрочный кризис в стране, связанный с хронической социальной нестабильностью, рост тоталитарных настроений в обществе, рост преступности, криминальные формы как элитного, так и массового политического поведения (вплоть до терроризма и государственных переворотов), межрегиональные и внутрирегиональные конфликты. Нарастание этих процессов может привести к состоянию недееспособности России в целом.

3-5 января 1993 года

("Политический мониторинг", N 1, 1993, cc. 5-13; также публикации в газетах "Санкт-Петербургское ЭХО", N 5, с.22 (со значительными сокращениями); "Авторское право", N 2, 1993, сс. 1, 8-9).

:: Высказаться ::

 

 

Все права принадлежат Международному институту гуманитарно-политических исследований, если не указан другой правообладаетель