Глава 4

ЖИЗНЬ В ПОГРАНИЧНОЙ СИТУАЦИИ

ИСЛАМ ПО ТУ СТОРОНУ МЕЖЦИВИЛИЗАЦИОННЫХ СТОЛКНОВЕНИЙ И ДИАЛОГА ЦИВИЛИЗАЦИЙ

М. А. Муктадар Хан

В наше время понятие цивилизации вновь вышло на передний план, но теперь уже за ним маячит угроза глобальному дискурсу. Цивилизационный дискурс всеохватен. Он носит философский характер и его глубина позволяет посягнуть на переосмысление человечеством самого себя в глобальном масштабе и приступить к разработке начал для всевозможных теорий глобальной этики. К тому же он является достаточно земным дискурсом для того чтобы стать центральным понятием, вокруг которого сможет вращаться американская внешняя политика периода, начавшегося после окончания холодной войны. По мере выявления уязвимости национальных государств и возникновения сомнений относительно их долговечности теоретики международной политики стали все больше стремиться найти такие альтернативные виды государственных устройств, которые можно было сделать ядром для организации мировой политики. Феномен глобализации и принятие факта глобальной экономической взаимозависимости также уменьшило значение доктрины государственного суверенитета, превратив проницаемые границы и изменчивые государственные устройства в факты повседневной жизни. Концепция множества цивилизаций обрела новую силу именно в связи с попыткой усилить ею теорию и придать направление мировой постнационалистической политике.[1]

Хотя ситуация в мире отличается крайней волатильностью и постоянными переменами, и это делает ее неуловимой для теоретических формулировок, складывается консенсус по поводу того, что мы живем в мире продолжающейся «глокализации» - одновременного воздействия на мир сил глобализации и локализации или интеграции и дезинтеграции. Экономики становятся глобальными, в то время как идентичности все сильнее привязываются к локальному.[2] Происходит либо принесение в жертву национальными государствами своего суверенитета для того чтобы слиться, образовав  более крупные политико-экономическое объединения, такие как Европейский Союз (или порой просто экономические союзы, такие как Североамериканское соглашение о свободной торговле), либо имеет место распад суверенных государств с образованием ряда самостоятельных государств, как это было в случае с бывшим Советским Союзом и бывшей Югославией. Кажется, теория следует за данным процессом; отзывается на него и теория международной политики, распадаясь на разнонаправленные тенденции. Те из теоретиков, кого воодушевляет перспектива глобализации и интеграции, говорят о межцивилизационном диалоге, а те, кто мыслит в логике обоснованных страхов, опасаются столкновения цивилизаций.[3]

Для аналитических целей при объяснении природы межцивилизационного дискурса я буду пользоваться двумя концепциями из теории международных отношений (МО). Теоретики МО подразделяют перспективы развития мировой политики на две основополагающие категории: реал-политическую и идеалистическую.[4] К реал-политикам принадлежат теоретики, придерживающиеся в высшей степени пессимистических онтологических допущений. Вслед за Томасом Гоббсом и Гансом Моргентау они исходят из положения, согласно которому естественное состояние представляет собой «войну всех против всех». В сфере международных отношений, выходящих за пределы национальных государств, они не признают наличия какого-либо верховного авторитета и полагают, что нынешняя мировая политика находится в состоянии анархии. Из этого мрачного диагноза относительно природы международной сферы следуют еще более мрачные выводы. Поскольку не существует никакого высшего авторитета, к которому можно было бы апеллировать в вопросах восстановления справедливости и порядка, все, кто действует в этой сфере, должны полагаться на самих себя. А значит преуспеет тот, у кого будет больше силы (или кто сможет лучше балансировать силой), поэтому мировая политика сводится здесь к политике силы, а интересы сторон следует трактовать с точки зрения имеющихся у них возможностей. Благодаря подобным допущениям, реал-политики придают первостепенное значение власти и от любой системы взаимоотношений ожидают не столько сотрудничества, сколько конфликта. В представлениях реал-политиков власть является ключом к безопасности и миру, а порядок устанавливается через гегемонию и господство.[5]

С другой стороны, имеются и идеалисты, обладающие довольно благостными воззрениями на человеческую природу и взаимоотношения между людьми. Они считают, что конфликты часто являются результатами недопонимания или неправильной коммуникации. Не оспаривая тезис об отсутствии на международной арене какого бы то ни было высшего авторитета, идеалисты уверены в том, что развивающаяся экономическая взаимозависимость и появление глобального управления, осуществляющегося на принципах многосторонности и посредством международных институтов, будет служить предотвращению конфликтов и упрочению сотрудничества. Поэтому для идеалистов ключом к мирному и благополучному будущему является не власть, а коммуникация и взаимодействие. Если реал-политики обычно с подозрением относятся к намерениям прочих акторов, не желая доверять им и не принимая их на веру в качестве партнеров в совместных начинаниях, то идеалисты отличаются от них готовностью доверять не таким, как они сами, и ожидать от других добросовестного выполнения возлагаемой на них части обязательств. Таким образом, основываясь на собственных допущениях относительно мировой политики, реал-политики начали дискурс, главным мотивом которого является страх перед столкновением цивилизаций, в то время как идеалисты предложили диалог цивилизаций.[6]

Ниже я назову основных авторов-разработчиков обоих направлений и рассмотрю принципы и доводы, приводимые названными сторонами. Но сперва я хочу особо отметить некоторые ограничения, присущие обоим подходам. Для начала необходимо понять, что пытаясь прояснить теоретические позиции друг друга, и реал-политики, и идеалисты, часто описывали собственную позицию как противоположную позиции противной стороны и тем самым замыкали самих себя в рамки далеких от действительности неизменяемых онтологических допущений. А реальность мировой политики следует искать где-то посреди двух позиций, обозначенных указанными подходами. Онтологический догматизм, присущий обоим этим подходам, не позволяет тем, кто эти подходы практикует, признать, что в то время как на геополитической арене происходят ограниченные межцивилизационные соревнования, на социологической арене ведутся межцивилизационные диалоги, цель которых – конструирование новой идентичности.[7]

Реал-политики отрицают ценность любого диалога и постоянно утверждают, что перед лицом угрозы безопасности народов гарантии безопасности способна дать лишь власть и реализуемая ею линия благоразумия,[8] между тем как либералы настаивают на том, что диалог цивилизаций не только возможен, но и необходим, будучи единственным способом предотвращения конфликтов и укрепления мира и безопасности. Безопасности и мира желают и реал-политики, и идеалисты, но первые рассчитывают достичь его через предупредительное столкновение или стратегию сдерживания, а вторые – через обеспечиваемый посредничеством Организации Объединенных Наций диалог наций, в ходе которого укрепятся взаимное понимание и уважение к ценностям и культурам других. Выдвигая свои требования, реал-политики игнорируют власть идей и осмысленных обменов, а идеалисты недооценивают логику власти. Реал-политики, абсолютизируя значение Realpolitik, фактические не оставляют странам возможности установления мира; а идеалисты не сознают того факта, что в условиях значительного диспаритета сил истинный диалог невозможен.

СТОЛКНОВЕНИЕ ЦИВИЛИЗАЦИЙ?

В статье 1993 года, получившей огромный международный резонанс, Сэм Хантингтон выдвинул тезис, согласно которому в конце идеологического конфликта между капитализмом и коммунизмом мир окажется перед перспективой  межцивилизационной схватки господствующего Запада с другими цивилизациями, стремящимися подорвать мощь Запада или вовсе занять его место.[9] В этой статье Хантингтон в основном исходит из реал-политического понимания мировой политики, помещаемой им в некую воображаемую политическую сферу, где горстка цивилизаций конкурирует между собой за мировое господство.[10] Главной целью Хантингтона при написании им данной статьи было снабдить конкретно Соединенные Штаты и в целом Запад новой всеобъемлющей теорией, способной служить им руководством при формировании международной политики в постсоветскую эпоху. После окончания холодной войны Соединенные Штаты и их союзники не смогли даже осознать, в чем должны состоять их международные интересы и внешнеполитические задачи. Предположение Хантингтона о том, что следующей угрозой станет цивилизационный вызов западному владычеству со стороны нарождающегося альянса стран, исповедующих Ислам и конфуцианство, обозначило некую новую угрозу, которой надлежало не только обеспечить политическое единство стран Запада и придать их военному союзу, НАТО, новый смысл существования, но и предотвратить возможный упадок Запада, обеспечивая дальнейшую глобализацию западных ценностей.

Статья Хантингтона была повсеместно воспринята специалистами как одно из копернианских провидений. Ведь в течение нескольких лет американские и западные эксперты по внешней политике не видели перед собой ничего, кроме ряда угроз, исходящих от исламистов, вооруженных поставляемыми Китаем ядерным оружием и ракетами. Но помимо этого, Хантингтон стал объектом масштабной критики, согласно которой при ближайшем рассмотрении его анализ не выдерживал критики с позиций разума и истории. Использование им исторического материала было произвольным и ошибочным. Предложенные им определения кардинальных понятий, таких как цивилизация, казались лишенными ясности и цели. Но даже если его прочтение истории и использование разума недостаточно строги, в его суждениях присутствует ценная интуиция, которую невозможно огульно отрицать. Да, в глобальных конфликтах прошлого идея защиты цивилизации играла главную роль. Например, западное христианство, подогреваемое доводами папы Урбана П, не слишком отличавшимися от тех, с которыми выступил Хантингтон, действительно развязало глобальную войну, называвшуюся крестовым походом. Этот исторический факт таинственным образом ускользнул от внимания Хантингтона, который, по моему мнению, воспользовался представлением о разных цивилизациях как прикрытием для внедрения в умы той простой мысли, что мятежный Ислам и непреклонный Китай остаются последними островками сопротивления западному господству и должны быть сломлены прежде, чем они объединят силы для оказания более серьезного отпора.

Доводы Хантингтона не новы. Бернард Льюис в статье, озаглавленной «Корни мусульманского неистовства» проводил сходную мысль о том, что мусульмане имеют серьезные возражения относительно западных ценностей и таят в себе обиду на Запад и его колониальные излишества; поэтому они стремятся к реваншу.[11] Он даже поставил в подзаголовок этой работы выражение «столкновение цивилизаций» дабы подчеркнуть этим собственное утверждение о полярной противоположности западных и мусульманских ценностей, лишающей идею мирного сосуществования Ислама и Запада всяческой перспективы. Льюис и тянущаяся за ним когорта политиков-практиков пытались изобразить конфликт на Ближнем Востоке как столкновение между Исламом и Западом, явно для того чтобы мобилизовать мощь Запада на цель подавления современного возрождения Ислама. Многие друзья Израиля типа Пайпса, Эмерсона, Льюиса и Миллера видели в ближневосточном конфликте игру с нулевой суммой между Исламом и Израилем. Движимые желанием обеспечить Израилю защиту Запада, они пристроились в идеологическом эшелоне Хантингтона, всячески подпитывая тезис о столкновении цивилизаций и распространяя миф о глобальной исламистской угрозе Западу и западным ценностям.[12]

В результате предпринятых им усилий Соединенные Штаты в середине 90-х годов ХХ века оказались втянутыми в стычки с исламскими движениями во всех частях мира – в Центральной Азии, на Ближнем Востоке, в Южной Азии и Афганистане. Соединенным Штатам все чаще приходилось вступать в альянсы с недемократическими силами в Турции, в Алжире; они ничего не сделали по поводу серьезных несправедливостей, совершаемых Россией в Чечне во имя сокрушения исламского фундаментализма; кроме того они создали себе новых случайных врагов типа Усамы бен-Ладена. Однако, благодаря мудрым советам многих здравомыслящих американских ученых, таких как Джон Эспозито, Джон Энтлис и Джон Волл, а также трезвым, прагматичным дипломатам, таким как Роберт Пеллетро, миф об исламской угрозе был не только подвергнут разоблачению, но и был увиден многими с новой точки зрения, в нем стали находить не опасность, а интеллектуальный и моральный (цивилизационный) вызов. Согласно этим ученым, исламское мятежничество является не угрозой Западу, а аутентичным выражением стремления мусульман к самоопределению.[13]

Дискурс о столкновении цивилизаций существенным образом исказил восприятие американцами реального положения дел, поставив их один на один перед нелегким решением вести новую глобальную холодную и горячую войну против всей исламской религии, охватывающей почти пятьдесят государств и одну четвертую населения земного шара. В результате грубого идеологического искажения борьба палестинцев за сохранение родины, борьба алжирцев за самоопределение, кашмирцев – за свободу, боснийцев – за собственное достоинство, египтян – за свою аутентичность, а также исламская революция в Иране, направленная против монархии, - все это было представлено как попытка фанатичных и злых по своей сути мусульман терроризировать мир с намерением разрушить Запад с его демократическими и либеральными идеалами. Во многих отношениях и Соединенные Штаты сами подрывали демократию и либерализм собственных институтов и благодаря своей политике, направленной на повсеместную борьбу с исламскими повстанцами.[14]

Однако, одновременно с тем, как идеалисты постепенно усиливали свое влияние в американской внешней политике, а реал-политики оказались маргинализированы, произошло три события, существенно изменивших американский подход. Первым из них было наступление понимания того, что глобализация отодвигает на второе место геополитику, выдвигая на первое место геоэкономику и политику идентичности. Центр внимания сдвинулся в Америке с реал-политических сюжетов обеспечения безопасности и проведения силовой политики на идеалистические сюжеты экономического сотрудничества и культурного обмена. Мир необходим Америке и как рынок для своих товаров, и как поставщик дешевой рабочей силы, и как резервуар талантливых специалистов, способных поддерживать ее экономику и ее власть. Америка не может позволить себе войну с одной четвертой населения земного шара. Демонизируя Ислам, она оказывала поддержку и давала новых союзников мелкой банде воинственных элементов, создававших проблемы безопасности для Соединенных Штатов  и их союзников повсюду, и это показали обстрелы посольств США в Африке. Рекомендованное идеалистами изменение стратегии – признать величие Ислама и его вклад в общечеловеческую цивилизацию и одновременно хирургически отсекать источники политического насилия (которые, будучи направлены против интересов США, часто получают название терроризма) - это изменение принесло лучшие дивиденды. Насилие, нападения на Соединенные Штаты почти прекратились, и «столкновение цивилизаций» Льюиса-Хантингтона сузилось до масштабов столкновения между Соединенными Штатами и бен-Ладеном.

Среди мусульманских мыслителей можно обнаружить ту же дихотомию, что и между реал-политиками и идеалистами. Идеалисты из числа мусульман часто концентрируют внимание на позитивных аспектах Запада, таких как демократия и права человека, а реалисты предпочитают говорить о западном колониализме и издержках западной внешней политики.[15] Так, например, Мухаммад Абдух отмечает, что во многих отношениях Запад был «исламским миром без мусульман»; а Аятолла Хомейни утверждал, что Запад, воплощенная Сатана, ответственен за упадок мусульманского мира и является для последнего врагом номер один. Интересно, что за двадцать один год, прошедший с исламской революции в Иране, Иран отдалился от с реал-политической точки зрения Хомейни и сблизился с идеалистической точкой зрения Хатами. Мусульманские идеалисты настроены на диалог с Западом, тогда как реал-политики готовятся к столкновению.

Различия между идеалистами и реал-политиками и их отношением к Западу глубоко повлияли на то, как мусульмане конструируют свою идентичность ныне. Все мусульманские интеллектуалы и мыслители при интерпретации и осмыслении условий существования мусульманской Уммы (сообщества) должны были смириться с силой Запада и всех западных идей. Многие из них открыто восхищаются западными достижениями в сфере гражданского общества, а также западной наукой и технологиями и даже отмечают, что Запад является «Исламом без мусульман». Этим людям Запад представляется достойным подражания во многих областях, таких как демократия, гражданские права, уважение к закону и преданность науке. Такое представление о Западе породило особое направление в литературе, известное как исламский модернизм, совпавшее с периодом популярности теории модернизации. Теперь, в век либерализма, эту исламскую тенденцию стали называть исламским либерализмом.[16]

Другие мусульманские мыслители считают Запад ответственным за моральный и материальный упадок мусульманского мира. Они обвиняют западный империализм и эпоху колониального владычества в  нынешней отсталости Уммы и отсутствием в ней самоуправления. Они видят в Западе воплощение Сатаны и постулируют исламизацию как полное отрицание всего, что есть на Западе, включая демократию и свободу слова. На Западе такие мыслители широко представлены исламскими фундаменталистами и часто их противопоставляют исламским либералам.[17] Оба дискурса имеют в себе элементы истины, но обоим не хватает сбалансированности. Если первый страдает заниженностью самооценки и преувеличивает достоинства Запада, то второй смешивает полемику с диатрибой Ислама против Запада. Оба элемента до некоторой степени валидны и даже необходимы – но только как дополнения к господствующему дискурсу, отличающемуся сбалансированностью и конструктивностью.

ДИАЛОГ ИЛИ ЦИВИЛИЗАЦИЯ?

Диалог между Исламом и Западом представляет собой весьма интересную идею. Однако, возможен ли он в ситуации существующей силовой диспропорции? Именно этот вопрос хочу я поднять при изучении возможностей диалога цивилизаций. Но прежде чем сделать это я исследую подобное отношение к Западу и Исламу как двум исключительным образованиям. Используя термин цивилизация, большинство людей обычно имеют в виду культурно и исторически однородное общество. Хотя слово цивилизация крайне туманно по смыслу , большинству людей удается прийти к некоему общему пониманию в использовании его. И этого достаточно для начала диалога. Вместе с тем. я не считаю, что Ислам и Запада являются легко различимыми между собой цивилизациями.

Сегодняшняя система ценностей и нормативных предпочтений, представляющая «Запад», восходит к классической мудрости древних греков и иудейско-христианской этике. Данное понимание эволюции Запада часто подразумевает отрицание того, что и исламская цивилизация внесла свой вклад в появление современной Европы. Однако, ныне все больше ученых начинают сомневаться в правильности данного интеллектуального фанатизма. Многие теоретики, подобные Сэму Хантингтону из Гарварда и Бернарду Льюису из Принстона, хотели бы позиционировать Ислам в качестве пассивного наследника и передатчика Западу греческих ценностей и греческой мудрости.[18] Отрицание интеллектуальной пассивности исламской цивилизации представляет Ислам как один из трех интеллектуальных источников «Западно-древнегреческой философии, иудейско-христианской этики и Ислама». Близость исламских и иудейско-христианских ценностей еще более упрочивает мое убеждение, что Ислам является одним из главных философских элементов, составляющих современный Запад.

Две сотни лет колонизации мусульманских земель Западом оказали значительное воздействие на трансформацию и эволюцию современного политического и философского мировосприятия мусульман. Исчезновение традиционных форм образования и замена их западными педагогическими структурами – уже этого было достаточно чтобы изменить отношение многих мусульман к окружающему миру и к своей вере. Перекройка границ, односторонне осуществленная имперским Западом, привнесла в мусульманский мир новое политическое чувство – национализм – и оно внесло чрезвычайный разлад в политическую целостность и общинное единство бывшей исламской цивилизации. Хотя западные ценности и соответствующие им социополитические процессы часто навязывались Исламу, они оказали эффективное воздействие, произведя значительные перемены в психике мусульман. Таким образом, и Запад имел серьезное участие в формировании (или искажении) характера современного мусульманского мира.[19]

Однако, данная попытка удалась Западу лишь отчасти, поэтому в настоящее время мусульманский мир демонстрирует одновременно и фрагментированные формы традиции, и современность. Он превратился в мозаику прошлого и настоящего. Мусульманский мир являет собой одновременно западную и исламскую цивилизацию.[20] Различные конфликты и кризисы в нынешнем мусульманском мире представляют собой попытку древней, некогда единой цивилизации преодолеть собственную внутреннюю несоразмерность и непоследовательность. Массовая миграция мусульман на Запад и их поразительные успехи, которые не ассимилируются в местные культуры, добавили исламского колорита к различным разновидностям культуры, составляющей современный Запад. Имея более двадцати миллионов последователей (а это больше, чем есть на земле голландцев, бельгийцев, шведов и даже евреев), проблема Ислама на Западе быстро становится такой же важной, как и проблема Ислама и Запада.

Таким образом, Ислам и Запад являются цивилизациями, у которых много общего. Они всегда формирующе влияли и влияют друг на друга. Они остаются взаимосвязанными и взаимозависимыми благодаря наличию общего исторического опыта и, что еще важнее, благодаря некоему идейному «перекрестному опылению», сказавшемуся на их политическом и нормативном этосе. Но данный перенос ценностей, идей, философий и культурного этоса происходил не через посредство того, что можно называть «диалогом». Восхищаясь мощными мусульманскими империями, бурлением экономической и культурной жизни мусульманских обществ, с которыми ему довелось встретиться в процессе крестового похода против Ислама, Запад учился у Ислама. Мусльмане претерпели влияние Запада после того, как были унижены на поле брани, после того как их земли были колонизированы. Даже в наше время мусульмане учатся у Запада перенимать «методы» другого с целью возвращения Исламу былой славы.

Хотя мысль о подобных межцивилизационных переносах выглядит романтически, следует напомнить читателям, что они происходят в условиях властных отношений. И в этот интеллектуальный обмен входят безобразные крестовые походы, паразитическая колонизация и жестокие войны за независимость. Обмен знаниями происходит в разгар конфликта, а не в процессе сотрудничества. Складывается впечатление, что цивилизации обучаются в условиях господства. Сама идея диалога предполагает ситуацию свободы от угнетения и запугивания. В таком случае перед цивилизованной нацией встает вопрос: является ли нынешняя ситуация в мировой политике свободной от угнетения и запугивания? Могут ли участники подобного диалога игнорировать реалии власти и организовывать условия, при которых происходит знакомство всех со всеми? Ведь мировая политика не является компанией людей, выехавших на пикник, где можно говорить любезности жене босса.

В большинстве мест мусульмане и Запад вовлечены в отношения власти.[21] Соединенные Штаты и их союзники ввели санкции против многих мусульманских стран. В Персидском заливе имеет место довольно пугающее сосредоточения западных вооруженных сил. Во многих конфликтах с участием мусульман – в Чечне, Палестине, Судане – Запад находится не на их стороне. Многие выдающиеся представители западной элиты угрожали подавить исламские беспорядки. Многие мусульмане также грозили им серьезными последствиями. Кроме того, экономический и военный потенциал Запада превосходит превышает потенциал мусульманского мира настолько, что это лишает смысла любые разговоры о способности мусульман противостоять угрозам Запада. Контроль Запада над глобальными источниками информации и механизмами смыслообразования – СМИ, академиями, международные форумами – позволяет ему держать в своих руках процессы мировосприятия и формы коммуникации.

Много говорят о свободе слова и самовыражения и о достоинствах западного плюрализма, но все эти ценности предназначены для внутреннего пользования. На международной арене любое самовыражение проходит под жестким мониторингом. Пропаганда доминирует над истиной. Международный плюрализм не встречает толерантного к себе отношения, поскольку лозунги о глобализации западных ценностей, демократии, индивидуализма, секуляризма и экономического либерализма стали определяющими принципами активистской внешней политики. Любое различие подается как глобальная угроза, и предпринимаются попытки покончить с каждой такой угрозой. Достаточно взглянуть на карту мира, чтобы понять, что объектом нападок становится любое отличающееся от других государство. В мире, находящемся под властью западной гегемонии, нет места для различий. Либо ты копируешь Запада, либо становишься его врагом. Для того чтобы выбрать первое, не требуется особого воображения, а для второго необходимо обладать определенным потенциалом. Посмотрите на Иран, Кубу или Судан. Все они стали объектами суровых международных санкций. И это не имеет ничего общего с защитой данных государств и улучшением положения с правами человека. То же, как ведет себя Запад в отношении Израиля, Китая и России, наводит на мысль о том, что при всей важности прав человека они не достаточно важны для того чтобы определять внешнюю политику. Межгсударственные отношения никогда не находятся в полной зависимости от того, как обращаются государства с собственным населением. Если же сбросить со счета положение с гражданскими правами, получается, что неприятие у Запада вызывает любое сопротивление западной идеологии.

Если, как я утверждал выше, у Запада и Ислама много общего, то что их разделяет? Разделяет их неравность потенциала и идеологическое стремление лидеров к акцентированию не столько тождества, сколько различий. Ибо только акцентирование различий позволяет западной элите оправдать политику господства в отношении всех иных – не важно, находятся ли они внутри системы или вне ее. Например, постоянное поношение Ирана оправдывается тоталитарным и недемократичным характером иранского режима. Если же в силу тех или иных обстоятельств Ирану доведется стать союзником Запада (например, в противодействии новой воинственной политике России в отношении Ближнего Востока), тот же Иран будет восприниматься с одобрением, его революцию посчитают похожей на [Великую] французскую революцию, так как она уничтожила монархию и с помощью Майлиса (парламента) сделала важные шаги в направлении демократии. Акцентируется то, что соответствует функции Realpolitik. Подобным же акцентированием различий исламская элита способна мобилизовать поддержку политике смены режима. Ибо степень близости Ислама Западу стала для нее барометром легитимности. Представители элиты способны лишить легитимности любой режим, назвав его марионеткой Запада. Любой интеллектуальный лидер может быть демонизирован при помощи простых инсинуаций относительно связи его с Западом или сионизмом. Таким образом, различие между Исламом и Западом, являющееся главным препятствием для продуктивного диалога, есть источник власти для элит обоих культур. Оно используется в стандартных приемах исламистов, так же как и традиционных мулл.

Возможности для диалога не следует рассматривать в некоем вакууме власти. Думаю, диалог зависит от реалий власти. Могут ли более слабые цивилизации вести диалог с столь пугающим их Западом? Способен ли кто-то вести переговоры с партнером по игре, коль скоро тот не терпит никаких разногласий? К тому же в случаях, когда Запад обладает большим перевесом в силе, он демонстрирует тенденцию предпочитать запугивание диалогу. Так, например, с Советским Союзом Соединенные Штаты обычно сохраняли режим диалога, а в отношениях с Китаем они предпочитают не санкции, а договоренности. Но поддерживать диалог с Ираном они отказываются; они проносят свои санкции сквозь границы и не реагируют на изменения в поведении объекта санкций. Они отказываются отменять санкции до тех пор, пока Иран не преобразуется полностью. Перед угрозой со стороны США Иран оказывается плачевно слабым государством. Хотя я готов согласиться, что Европа, как и Япония, поддерживали с Ираном «важный диалог». Многие согласятся с тем, что Европа и Япония более [чем США] зависят от иранской нефти иранского импорта, и это дает Ирану возможность требовать от них больше уважения к себе. Современный Китай и прежний Советский Союз в военном отношении являются более мощными государствами, которые – в отличие от таких лилипутов, как Иран, Судан и Куба - способны и на идеологическое соперничество, и на диалог с Западом.

Власть влечет за собой диалог на предмет господства, так как власть использует диалог для легитимации господства. О двуличии власти говорили и Грамши, и Макиавелли.[22] Власть представлялась им чем-то вроде кентавра, наполовину человеком, наполовину животным. Животное начало заключено в способности ведущего игрока использовать принуждение для установления собственной власти над другим, в то время как человеческое лицо власти – это ее способность убеждать другого изменять свои ценности и принимать ценности ведущего игрока при помощи экономических уступок или нормативной критики. Эта форма власти коварна, всепроникающа и невидима. Она узаконивает господство и со временем упрочивает существующие властные отношения. Диалог с подчиненными (с подвластной группой) имеет целью понять их интересы и приспособить их к интересам доминирующей группы. И еще диалог служит установлению преобладания ценностей господина и средством показать подчиненному необходимость копировать ценности хозяина. Это и есть то, что Грамши называл гегемонией – моральным и интеллектуальным лидерством господствующей группы. Диалог с хозяином часто убеждает подчиненного в тщетности сопротивления. Некоторое время хозяин ищет легитимности; если же гегемония падает, он всегда оставляет за собой возможность воспользоваться гегемонией.

Диалог между сильным Западом и слабым Исламом способен служить лишь одной цели: убедить мусульманскую элиту признать превосходство западных ценностей и принять их, за что им будет дана возможность войти в мировую элиту и разделить с Западом часть его славы. Это, однако, маловероятно, ибо ясно, что новая разновидность мусульманской элиты успешно противостоит интеграции в Запад. Некоторые западные ученые, такие как Сэм Хантингтон и Пол Кеннеди из Йельского университета, считают, что Запад движется к упадку.[23] Они опасаются того, что разрыв между Западом и остальным миром сокращается настолько, что это ставит под угрозу его гегемонию. Судя по темпам экономического роста стран тихоокеанского бассейна и Китая, в материальном отношении, пожалуй, именно это и происходит. Нефтедобывающие страны слабы, и теперь их безопасность полностью зависит от Запада. Традиционные государства, такие как Иран и Ирак, в наше время представляют собой бледные тени того, чем они были десятилетием раньше. В Пакистане царит разброд и беспорядки, так же как и в Алжире. В чем тогда состоит источник той силы, которая позволяет некоторым мусульманам противостоять гегемонии и вести диалог с Западом?

Я утверждаю, что такой силой является усиливающееся моральное и интеллектуальное единство определенных частей мусульманского мира. Она – в появлении новой интеллектуальной элиты – исламистов – и в их способности генерировать новые идеи, которые одновременно придают им силы и освобождают их интеллектуального плена, в котором находятся светские интеллектуалы и традиционные Улемы. Усиливающееся в рядах некоторых мусульман убеждение, что решение их проблем должно приходить изнутри, позволило им избавиться от того комплекса неполноценности, который поразил мусульман со времен колонизации. Мысль о том, что решение несет в себе Ислам, постепенно усиливает политическое единение и придает моральную силу множащимся легионам исламистов. Победы, регулярно одерживаемые контргегемонистскими силами, такие как иранская революция, успех в возвращении Судана, успешная политика, проводимая в Турции, и уверенность в Малайзии – все это упрочивает убеждение в том, что мусульмане должны взять свою судьбу в собственные руки. У мусульман не будет ни плана Маршалла, ни специальных отношений, какие были с Израилем (который получил свыше 75 миллиардов долларов в виде помощи от Соединенных Штатов, что в четыре с половиной раза превышало помощь, оказанную Европе по плану Маршалла). Само по себе намерение полагаться только на себя приносит опыт освобождения и придает силы. Кроме того, это намерение является свидетельством зрелости.

Таким образом, даже без видимого наращивания своих возможностей мусульмане превратились в более мощное, чем прежде, сообщество. Новый источник силы исламисты обрели в наличии «образованной элиты» и в собственной воле к саморазвитию. В наше время мусульмане совершили необычайный подвиг. Им удалось преодолеть цивилизационные границы, как физические, так и эпистемологические. Все большее число мусульман лучше ориентируются в учениях Мухаммада и Маркса, Ибн-Халдуна и Канта, Хабермаса и Ханбала, Фуко и Фараби, чем их современники на Западе. Нужно признать, что и среди западных ученых имеется несколько знатоков Ислама, демонстрирующих редкую способность выхода за пределы собственного культурного контекста и постижения Ислама. Я имел удовольствие и честь работать с двумя из них – Джоном Эспозито и Джоном Воллом. Но несмотря на оказываемое ими огромное воздействие, такие ученые являются исключением, а не нормой. Именно способность понимать исламское наследие вкупе с когнитивной способностью конструктивного и критического участия в западных философских дискурсах является главным источником силы современного мусульманина-интеллектуала.

Однажды я спросил египетского философа Хасана Ханафи: как мы узнаем о завершении процесса деколонизации? И он ответил мне: «Муктадар, это случится, когда мы станем существами, способными знать». Профессор Ханафи, я думаю, мы уже приближаемся к такому состоянию. Наличие образованной элиты, знающей и умеющей разбираться в многообразии эпистемологических и философских традиций и в то же время четко сознающей собственную принадлежность, является ясным свидетельством присутствия «существ, способных знать». Именно это явление – возникновение Новых Улемов (идея Джона Эспозито) порождает дискурсивное равновесие сил несмотря на огромный дисбаланс материальных ресурсов. Если Запад сможет разглядеть эту новую сторону исламской цивилизации, тогда возможности ведения диалога станут весьма реальными. Но для этого Западу необходимо разглядеть в исламизме истинное стремление миллионов обитателей мусульманского Запада жить по правилам Ислама - не выражение экстремизма меньшинства, а легитимную силу.

Самым значительным событием данной встречи цивилизаций стало развитие Ислама на Западе. На Западе ныне проживают по крайней мере тридцать пять миллионов мусульман, в число которых входит семь миллионов жителей Соединенных Штатов. Мусульмане, живущие на Западе, в особенности те из них, которые преследуют двойственную цель – сохранить собственную исламскую идентичность и влиться в ряды типичных жителей Запада – уже сумели преодолеть дихотомию столкновения или диалога цивилизаций. Они живут на границе цивилизаций, будучи телом на Западе и душой с Исламом, и самим своим существованием они порождают дискурс, выходящий за рамки как столкновения, так и диалога цивилизаций. Приравнять их существование к синкретизму обеих цивилизаций значило бы тривиализировать их идентичность. Мусульмане Запада не есть простая амальгама, сплав Востока и Запада; они суть качественно новый опыт реализации «западности» и мусульманства. Они – не просто мусульмане, живущие на Западе, или жители Запада, верующие в Ислам. Они – мусульмане, воплощающие собой новое определение Ислама; они – жители Запада, для которых их принадлежность к Западу наполнена новым смыслом. Мусульмане Запада преодолевают консерватизм реал-политиков и либерализм идеалистов.[24]

ЖИЗНЬ НА ГРАНИЦАХ ЦИВИЛИЗАЦИЙ: ИСЛАМ В СОЕДИНЕННЫХ ШТАТАХ

Мусульмане, живущие в Соединенных Штатах и активно отождествляющие себя с собственной мусульманской идентичностью, оказываются перед лицом сложной экзистенциальной дилеммы. К кому они относятся? Они не являются частью типично западного населения, так же как не являются частью социально-политического сообщества мусульман; их место на границе западной и исламской цивилизаций. Начав причислять себя к жителям Запада, они начинают страдать от культурного отчуждения; представляя же себя частью мусульманского мира, они чувствуют себя ссыльными. И в некотором смысле эта «двойная сосланность» - культурная относительно Запада и геополитическая относительно Уммы - будет присуща американским мусульманам до тех пор, пока они будут разделять с прочими мусульманами свою исламскую идентичность. Возможно, возникающая глобальная деревня в конечном счете уничтожит как физические, так и метафизические расстояния, но подобную вероятность подрывают конкурирующие с глобализацией силы локализации.

Дискурсы на тему «диалог или столкновение цивилизаций» по сути своей мотивируются геополитическими факторами, а также конкуренцией материальных интересов, оформляющих, с одной стороны, внешнюю политику США и Запада в целом, а с другой, богатого нефтью и занимающего стратегически важное положение Ближнего Востока. Еще большую важность отношениям между двумя цивилизациям придает проблема Израиля и бедственного положения Палестины, так как обе они воспринимают Израиль как форпост Запада. Американские мусульмане, будущее которых связано с Западом и сердца которых все еще принадлежат мусульманскому миру, во многих отношениях оказались на линии перекрестного огня. Явно не будучи участниками столкновения цивилизаций, они вместе с тем едва ли могут быть причислены к участниками межцивилизационного диалога.

Американские мусульмане вовлечены и межконфессиональный, а отнюдь не в межцивилизационный диалог. И возможно самой важной причиной такого положения дел является то, что в отличие от мусульман, живущих в традиционном исламском мире, американские мусульмане не обладают каким-то одним представлением о Западе. Они лучше осведомлены о внутренних противоречиях в американском обществе, но они же способны видеть существенные различия между европейским и американским подходам к Исламу, Израилю и мусульманским меньшинствам. Еще их волнуется такая практическая задача, как проживание в условиях, заключающих в себе, с одной стороны, свободу и достоинство, а с другой, враждебность. Их основное внимание поглощает задача обеспечения себе надлежащего места в мозаике американской жизни, сохраняя при этом исламскую идентичность. В сущности, столь устойчивое и систематическое участие в западном образе жизни выводит американских мусульман за пределы межцивилизационных дискурсов.

Задача обеспечения для себя респектабельного и осмысленного коллективного существования в Соединенных Штатах вынудила американских мусульман изменять свое представление об Америке и о самих себе. В процессе подобного переосмысления у них сложился не только сбалансированный взгляд на Соединенные Штаты, н и новая идентичность – идентичность американских мусульман. Идентичность американских мусульман еще не обрела завершенности. Она все еще остается предметов серьезных споров и, что не удивительно, линии размежевания по вопросу о смысле американского мусульманства совпадают с линиями размежевания по между мусульманами, придерживающимися Realpolitik, и мусульманами-идеалистами.

Несомненно, в умах мусульман существует два облика Америки – «Америка как демократия» и «Америка как колониальная держава». Мусульман, обращающие основное внимание на «внутреннее», воодушевляет и радует политическая свобода, доступная гражданам этой страны. Они понимают и одобряют ее полнокровную экономику, ее культуру, этику конкуренции и свободного предпринимательства. Но более всего их привлекает то, что они называют исламскими ценностями в действии, к числу которых относятся управление с учетом мнения управляемых (демократические процессы), свобода вероисповедания и культурно-политический плюрализм. Для таких мусульман самым соблазнительным в американской жизни является то, что в Соединенных Штатах есть больше возможностей для отправления религиозного культа и создания исламских институтов, чем в нынешнем автократически организованном исламском мире. Именно эта сторона дела вызывает у них наибольший отзыв. Для них Америка является либеральной, демократической, толерантной и мультикультурной страной.

Есть и другой, конкурирующий с этим облик Америки. Те из мусульман, для кого главное – внешняя политика США, видят в Америке враждебную силу, колониальную державу, довлеющую над мусульманским миром, крадущую у него ресурсы, отнимающую у него свободы и право на самоопределение. Кроме того, многие мусульмане считают, что Соединенные Штаты настроены против них и стремятся к глобализации своей имморальной культуры. Доказательство злонамеренности США он видит в некритической поддержке, оказываемой Америкой Израилю несмотря на то, что тот угнетает Палестину и убивает палестинских детей. Дополнительными доказательствами намерений американцев разрушать, стирать с лица земли ислам и мусульман является полное разорение Ирака и непомерные страдания, причиненные введенными под давлений США санкциями. Этим мусульманам непонятно, как может терпимое отношение Америки к собственным мусульманам сочетаться со всем тем злом, которое причиняет мусульманам ее внешняя политика.[25]

Первой точки зрения относительно Америки придерживаются такие исламские движения, как Исламское общество Северной Америки (ИОСА), Исламский круг Северной Америки (ИКСА), исламские политические институты типа Совета Американо-исламских отношений (САИО), Совет Американских Мусульман (САМ), Американский Мусульманский Альянс (АМА), а также инициативы исламских интеллектуалов, такие как Ассоциация Мусульман в Социальных Науках (АМСН) и Североамериканский Совет Фикха. И дело не в том, что представители этих ассоциаций равнодушны или слепы к издержкам внешней политики США. Они осведомлены о ней, критически к ней относятся и часто поднимают голос, выражая недовольство и протест по поводу некритической поддержки Соединенными Штатами Израиля и негуманности санкций США против Ирака. Но сознают они и потребность в создании сильного, живого и процветающего сообщества в этой стране. Концентрируясь на интересах упрочения Ислама в Соединенных Штатах, они обращают основное внимание на внутреннюю, а не на  внешнюю политику Америки. Определяя цели и интересы мусульман в Америке вышеупомянутые организации подчеркивают ее демократическое измерение, оставляя в тени «Америку как колониальную державу».

Различие между этими двумя образами в сущности основано на том, какую страну тот или иной мусульманин считает своим домом. Те, для кого домом остается родина, принимают близко к сердцу главным образом внешнюю политику Соединенных Штатов, не доверяют этой стране и обижены на нее. Те же мусульмане, которые считают Соединенные Штаты своим домом и домом своих потомков, более заняты укреплением Ислама внутри страны и воодушевлены имеющимися в этой области возможностями. В руководстве американских мусульман преобладают те, кто считают Америку своим домом. Во многом благодаря именно этой группе мусульман, исламская активность как в политике, так и в религиозной сфере имеет явную тенденцию к американизации.[26]

О ЧЕМ МЕЧТАЕТ АМЕРИКАНСКОЕ МУСУЛЬМАНСКОЕ СООБЩЕСТВО

Мусульмане, придерживающиеся негативного образа Америки, искренне удивляются той относительной свободе, которой они пользуются в Соединенных Штатах. Мусульмане-иммигранты, начавшие прибывать в Соединенные Штаты с начало 60-х годов, уже вкусили эликсира исламистского возрождения, также знакома им жесткость и автократичность нравов их собственных правительств, заинтересованных либо в уничтожении, либо в приручении нарождающихся исламистских движений. Некоторые из членов различных исламистских движений, таких как мусульманское братство и Джамаат-э-Ислами, перебрались в Соединенные Штаты, и многие из них вскоре обнаружили, какие большие возможности, предоставляет им эта страна.

В обществе, где существует политическая и религиозная свобода, мусульмане смогли быстро организовываться и свободно учреждать те исламские движения, которые постоянно подавлялись в сердце мусульманского мира. Хотя в этой стране можно столкнуться с истиной ненавистью к Исламу и мусульманам и с предрассудками в отношении данной религии и ее сторонникам, подобное отношение – ничто в сравнении с удушающей атмосферой, создаваемой деспотическими режимами Египта, Ирака, Ирана, Саудовской Аравии, Ливии, Судана и Палестины (колонизированной Израилем). Для таких мусульман легчайшим и часто единственным путем попасть в Соединенные Штаты является получение ими высшего образования.

Они приезжают сюда, получают свою ученую степень в области естественных, либо социальных наук и остаются, создавая таким образом «критическую массу» интеллектуальной мусульманской элиты, обосновавшейся в Соединенных Штатах. Иммиграция стала чем-то вроде фильтрации, позволяя приезжать из арабского мира только наиболее образованным и интеллектуально продвинутым представителям арабского мира. Добавьте к этому приток мусульман-профессионалов и ученых, спасающихся от нищеты и плохих экономических условий, существующих в Индии, Пакистане, и Бангладеш – и вы получите нынешнее мусульманское руководство, способное формулировать интересы просвещенных мусульман и разработать долголетние перспективы возрождения Ислама и исламских ценностей.[27]

Исламисты, оказавшиеся на руководящих постах внутри складывающегося американского мусульманского сообщества, в сущности обладали одной главной целью – возродить исламскую цивилизацию.[28] Они свято верили в то, что ключом к возрождению исламской цивилизации является интеллектуальное возрождение Уммы. Показательными в этом отношении являются мыслители типа Исмаила Фаруки с его Проектом исламизации знания И Сейед Хоссейн Наср с его Проектом исламской философии и исламских наук. Учреждение Ассоциации Мусульман в Социальных Науках (АМСН)[29] было первым шагом к приобщения некой институциональной структуры к настрою на возрождение. Ограничения свободы в области переосмысления исламского цивилизационного проекта не позволяли им, находясь внутри мусульманского мира, всерьез заниматься омоложением находящихся в стагнации мусульманских наук.

Предоставляемая Западом свобода привела к дальнейшему институциональному развитию данной деятельности по возрождению Ислама, что привело к организации в Виржинии Международного института исламской мысли (МИИМ) и Исламского фонда в Лейстере, Великобритании. Оба института представляют собой научные учреждения, созданные с целью интеллектуального возрождения Ислама. Идея их создания была проста: использовать присущую Западу и, в частности, Америке свободу мысли и свободу совести для выработки исламских идей и исламской идеологии, а затем привнести их в исламский мир, опробовать их там и, возможно, интродуцировать в надежде, что это стимулирует социально-религиозные реформы. Оба центра издают множество литературы в виде книг и журналов, посвященных различным аспектам исламских дисциплин и общественных наук. Наибольший эффект произвело учреждение в Малайзии Международного исламского Университета (МИУ).

МИУ в Малайзии стал возможным благодаря исламским исследованиям, проводимым в Америке, и финансовой поддержке Малайзии. АбдулХамид АвуСулейман - президент МИИМ, являющийся также одним из основателей АМСН и ее президентом – переехал туда из США для того чтобы возглавить МИУ в качестве его ректора. Он привез с собой не только идеи Исмаила Фаруки (проект исламизации), но и многих мусульманских ученых-обществоведов и интеллектуалов, процветавших в свободной и стимулирующей атмосфере американской ученой среды. В Малайзии он преследовал цель объединения так называемых светских наук с науками сакральными, пытаясь создать поколение исследователей Ислама, хорошо подготовленных как в области современных дисциплин, так и в традиционном смысле, и это знания явятся существенной составляющей возрожденной исламской цивилизации.[30]

Мусульманские лидеры этого поколения создали также исламскую политическую организацию, известную как САИО, Совет Американских Мусульман (САМ), Комитет политического действия мусульман (КПДМ), Американо-мусульманский альянс (АМА), и Американские мусульмане за Иерусалим (АМИ)[31], использующие ресурсы американского мусульманского сообщества в целях борьбы за свободу, демократию и самоопределение в мусульманском мире. Эти организации пытаются увеличить свое политико-экономическое влияние в Соединенных Штатах в надежде, что таким путем они смогут улучшать условия жизни в мусульманском мире.[32]

В Соединенных Штатах возникающее руководство осознало, что самая главная цель одна – не быть ассимилированными, не раствориться в огромном плавильном котле, как растворились те, кто приехали сюда до них. Потребность защищать и укреплять исламскую идентичность стала целью номер один для мусульманского населения Соединенных Штатов. Мусульман не следует ассимилировать. Их следует принять такими, как они есть. Таким образом, развитие американского мусульманского сообщества за последние три десятилетия может быть подразделено (по крайней мере, среди иммигрантов) на две фазы. Первая фаза заключалась в консолидации исламской идентичности; вторая – в оказании воздействия на американское общество.

Для реализации этой цели за последние три десятилетия в стране было создано порядка 2000 исламских центров и более 1200 исламских школ. Возник ряд исламских движений, таких как Исламское общество Северной Америки (ИОСА), Исламский круг Северной Америки (ИКСА), Исламская ассамблея Северной Америки (ИССА), призванных гальванизировать движение присоединения к исламскому вероисповеданию, повысить интерес к нему, что предупредило бы распад исламской идентичности иммигрантского мусульманского сообщества. Вместе с движением суфистов Накшбанди укоренились и такие традиционалистские движения, как Таблигхи Джамаат, в центре внимания которого – ритуальная чистота и возрождение веры.[33]

Руководство, осуществляемое интеллектуальной элитой, мощное эхо исламского возрождения в мировом масштабе, постепенное перерождение Соединенных Штатов, превращающихся из плавильного котла в мультикультурное общество и высокие темпы обращения в Ислам как белых, так и черных Американцев – все это обеспечило энергию и размах, необходимые для упрочения положения Ислама в стране. В отличие других иммигрантских этнических и религиозных сообществ, исламская община много выиграла от притока неофитов. Когда в Соединенные Штаты в массовом порядке прибывали итальянцы, греки и другие национальности, они тоже должны были решать проблему ассимиляции и сохранения собственной идентичности. Но в отличие от мусульманской общины, в которую вступают все новые члены, среди грекоамериканцев и афроамериканцев нет желающих примкнуть к итальянскому этническому сообществу, и среди англосаксов нет вступивших в ряды грекоамериканцев. Даже несмотря на то, что многие откололись в результате ассимиляционного процесса, возвращение и новообращение в Ислам привело в его ряды многих, благодаря чему сохранилась критическая масса сообщества – достаточно большая для того чтобы исключить возможность полной ассимиляции.[34]

Устремления руководства американских мусульман можно подытожить в виде следующих тезисов:

Защита исламской идентичности мусульман Соединенных Штатов от ассимиляционных процессов;

Наращивание интеллектуальных и политических ресурсов, способных послужить существенным социально-политическим преобразованиям в мусульманском мире;

Преследуя данные цели, американская мусульманская идентичность постепенно превратилась в сообщество, способное справиться с вызовами, исходящими как из внутренних, так и из внешних вызовов.[35]

ВНУТРЕННИЕ И ВНЕШНИЕ ВЫЗОВЫ

Руководство американских мусульман сознает, что препятствия на пути к полному принятию мусульман и превращению их в уважаемых участников американской демократии имеет двойственный характер. Они могут представлять собой препятствия к восприятию, коими являются незнакомство с Исламом и широко распространенные в американском обществе (и старательно поддерживаемые политическими лидерами и СМИ) предрассудки в отношении арабов и мусульман.[36] Сознают они и то, что внутри самого мусульманского сообщества имеется сопротивление американскому образу жизни, способное оказаться основным препятствием к вхождению в категорию нормальных американцев. Оба эти вызова, внутренний и внешний, одинаково воздействуют на две указанные цели американского мусульманского сообщества.

СОПРОТИВЛЕНИЕ АССИМИЛЯЦИИ

Предрассудки против Ислама, распространенные в широких слоях американцев, ставят ряд препятствий перед нормальным существованием мусульманской веры. Всякий раз когда на Ближнем Востоке происходит какое-то значительное событие, американские газеты и телевидение начинают атаку на Ислам и исламские ценности. Ислам изображался и изображается в виде иррационального, недемократичного верования, противостоящего равенству, свободе и миру. Западное представление об Исламе, строящееся как оппозиция западным ценностям, в прошлом не позволяла живущим здесь мусульманам публично говорить о своей принадлежности к Исламу.

Демонизация Ислама в СМИ и порождаемые вследствие этого предрассудки, ненависть и нетерпимость сделали публичное отправление культа опасным.[37] Мусульманские женщины не могли носить хиджабы в школах, в торговых центрах и на работе. При поступлении на работу мусульманские женщины, носящие хиджаб, обычно подвергались проверке на благонадежность. Если же они начинали носить хиджаб уже после поступления на работу, их часто увольняли без объяснения причин. Учителя могли выгонять девочек из класса за то, что на них был надет хиджаб. Когда девочки отказывались носить открытую одежду на занятиях по физкультуре или в бассейне, они подвергались наказанию. На рабочем месте типичные для остальных – зачастую довольно фамильярные – отношения между представителями разных полов, принимаемые как нечто само собой разумеющееся, являются неприемлемыми для многих мусульманских женщин. К неосознанной, непреднамеренной дискриминации мусульман ведет также незнание принятых в Исламе отношений полов. Атмосфера на работе воспринимается мусульманами как нечто враждебное им, если не отражает понимания специфики их поведения.[38]

Мужчины подвергались дискриминации за ношение бород и головных уборов и за требование представлять им удлиненный обеденный перерыв по пятницам для совершения в своем приходе обязательной пятничной молитвы. И мужчинам, и женщинам трудно получить отпуск на работе в дни мусульманских праздников. Многие ученые-мусульмане, когда они пытались найти работу в сфере высшего образования или писали статьи о политике, особенно если в них они освещали ближневосточный вопрос с мусульманской точки зрения, сталкивались с дискриминацией. Мусульмане испытывают на себе очень сильное принуждение к тому, чтобы становиться «нормальными», выпивать на вечеринках, есть пищу, не являющуюся Халяль, и свободно чувствовать себя в любом окружении. Находящиеся на ответственный постах мужчины-мусульмане обнаружили, что их карьере может быть нанесен урон, так как следование исламскому этикету и пищевые ограничения делали из них социально маргинализированных личностей.

Незнание Ислама, враждебное отношение к нему создавали и продолжают создавать проблемы. Принуждение к ассимиляции, к приведению к общей норме было и остается весьма сильным., к приведению к общей норме было и остается весьма сильным. Многие мусульмане начали использовать американизированные версии своих имен с целью скрыть свою исламскую идентичность и даже свою «иностранность». Так Мухаммад превращается в Мо, Джефери – в Джефа, Али – в Эла. Другие мусульмане оказывают сопротивление подобному принуждению, и порой за это им приходится расплачиваться. Когда в мусульманских семьях появляются дети, родители обнаруживают, что американские государственные школы бесплатно предоставляют им качественное образование, но в этом образовании отсутствуют мусульманские ценности. И еда в этих школах – не Халяль; преподаваемая литература и прочий педагогический материал основаны либо на христианской мифологии, либо носят светский характер. Детям же трудно противостоять соблазну быть такими же, как и прочие сверстники. И большинство родителей, стремясь продвинуться по службе, обнаруживают, что у них не хватает времени на обеспечение своим детям необходимого религиозного и культурного воспитания.

Многих мусульман все эти проблемы не волнуют, они не придают им значения. Их радуют собственные материальные успехи, они пытаются стать такими же, как большинство американцев, дистанцируясь от Ислама и исламских практик. Тем, кто не стремится сохранить свою исламскую идентичность, жизнь в Соединенных Штатах представляется замечательной. Многие реализовали свою американскую мечту; оставалось только жить и наслаждаться предоставляемыми Америкой свободой и процветанием. Большая часть этих бывших мусульман вернулась в Ислам после того, как их дети выросли и стали демонстрировать кое-что из того, что считается социальными язвами американского общества – сексуальную распущенность, применение наркотиков, моральную индифферентность и другие негативные черты. Некоторый так и остаются ассимилированными, пребывая где-то между исламским обществом США и американским обществом.

Но существует множество мусульман, приехавших в Соединенные Штаты по политическим и экономическим причинам и полных решимости противостоять ассимиляции. Они откликнулись на призыв, исходящий от исламистов, мусульманских интеллектуалов и служителей Дауа (пропаганды Ислама), - призыв присоединиться к одному из многих исламских движений, в массовом порядке создававшихся в 70-х – 80-х годах. Первым, что сделали исламисты, было установление контроля над Национальной ассоциацией студентов-мусульман () и последующий роспуск ее. Национальная  и ее отделения в различных кампусах начали работать в контакте с местными мусульманскими общинами над установлением в классных комнатах или специально арендованных помещениях небольших исламских Халака (ученических кружков) и Мусалла (собраний молящихся).

Постепенно, с помощью мусульманского руководства, вышедшего из школ и переросшего уровень , из этих мелких сообществ начали образовываться исламские центры. К счастью, в конце 70-х годов, после того как выросли цены на нефть, страны Персидского залива получили много денег. Многие из них щедро жертвовали на мусульманские общины во всем мире, стремясь устанавливать сеть мечетей и исламских школ. На эти щедрые пожертвования и были созданы самые главные исламские центры, такие как Исламские центры в Вашингтоне (дистрикт Колумбия) и Нью-Йорке.[39]

Обретя опору в общинах и университетах, исламские движения начали борьбу с принуждением к ассимиляции. В 70-е – 80-е годы их реакция носила чисто защитный характер, так как все внимание было поглощено строительством большого числа исламских центров и исламских школ. Исламские школы и осуществляемая ими деятельность обеспечивала связь взрослых мусульман с их верой, их наследием, а исламские школы прививали исламские ценности и религиозные практики молодым. В наши дни в Северной Америке действует свыше 2000 исламских центров и свыше 1200 исламских школ.[40]

Эти центры стали также и средоточениями деятельности мусульман, принадлежавших у себя на родине к различным исламским движениям. Например, движение Таблигхи Джамаат, уделяющее особое внимание исламскому ритуалу, быстро укоренилось во многих мечетях, особенно во Флориде, Чикаго, пригородах Нью-Йорка. Это аполитичное и умеренно религиозное движение стало одним из крупнейших исламистских движений в Северной Америке, насчитывающим более ста тысяч участников. Это не связанная жесткой организацией сеть активистов, вдохновляющих друг друга на регулярные молитвы.

Аналогичным образом, расширились ИОСА, а позже ИКСА, сконцентрировавшие свою деятельность в исламских центрах. Постепенно все исламские движения начали проводить ежегодные общенациональные и региональные съезды, во время которых в больших зданиях, приспособленных для проведения конгрессов, собираются ученые из Северной Америки и со всего мусульманского мира – собираются, чтобы послушать лекции об Исламе и принять участие в различных семинарах по общинным и конфессиональным вопросам. В настоящий момент ежегодное собрание в ежегодном съезде ИОСА участвуют свыше тридцати пяти тысяч человек и из них свыше тысячи ученых. Региональные Иджтима (собрания) приверженцев Таблигхи повсеместно привлекают от десяти до пятидесяти участников. На ежегодных съездах ИКСА присутствовали в среднем от десяти до двенадцати тысяч участников. Все эти съезды, мусульмане-ученые и интеллектуалы из Северной Америки и всего мусульманского мира смешиваются с американскими мусульманами и друг с другом, создавая прообраз той исламской цивилизации, о которой мечтают мусульмане.

БОРЬБА ЗА «АМЕРИКАНСКИЙ ИСЛАМ»

Превращение американских мусульман из хрупкой группы, занятой защитой собственной идентичности, в несгибаемое сообщество, решительно настроенное на то чтобы оказать свое воздействие на окружающих, проходит не так гладко. По ряду вопросов в сообществе нет единомыслия. Для того чтобы понять политическую динамику и разнообразные споры, важно вернуться к тем двум образам Запада, которых в настоящее время придерживаются мусульмане: Америки как демократии и Америки как колониальной державы. Для целей данного изложения я использую термин мусульмане-идеалисты для описания мусульман, обращающих внимание главным образом на американскую демократию. Тех же, кто при осмыслении американской идентичности придает наибольшее значение империалистическим тенденциям США за океанами, я буду называть «мусульманами-реал-политиками».

Отношения между этими двумя группами – мусульманами-идеалистами и мусульманами-реал-политиками – лучше всего описать как отношение любви-ненависти. В практических вопросах, касающихся защиты исламской идентичности, таких как установление и укрепление положения исламских центров и исламских школ, данные две группы полностью сотрудничают, и сообщество выглядит единым. Но по вопросам политики эти две группы распадаются, видя одно и то же по-разному. Можно с уверенностью сказать, что если по вопросу о сохранении веры и ритуалов эти две группы исходят из одного и того же, то по вопросу о той роли, которую мусульмане должны играть в Соединенных Штатах, они явно имеют различные представления.

МУСУЛЬМАНЕ-РЕАЛ-ПОЛИТИКИ И АМЕРИКА

Мусульмане-реал-политики видят в Соединенных Штатах империю зла, настроенную на глобальное владычество. Только за текущее десятилетие они были свидетелями того, как Соединенные Штаты нажились на ирано-иракской войне, а затем уничтожили самую передовую арабскую нацию во время войны в Персидском заливе и получили миллиарды долларов в виде штрафа, который они наложили на мусульман, обвинив их в этой войне. Они видели, как санкции, явившиеся инициативой Соединенных Штатов, постепенно обескровливали Ирак, сотнями тысяч убивая мусульманских детей. Недавно они с ужасом наблюдали, как израильские военные убили свыше 350 протестующих палестинцев, используя военную мощь, вскормленную на помощи США, которая составляет от 4 до 6 миллиардов долларов ежегодно и в целом превысила 80 миллиардов долларов.

Они не могут поверить своим глазам, когда читают в СМИ отчет за отчетом, в которых сами палестинцы объявляются виновными в своей смерти; они с удивлением слышат о том, что Соединенные Штаты, слывущие защитником прав человека, отказываются признать вину своего союзника Израиля или сделать ему предупреждение. Полное равнодушие Соединенных Штатов к жизням мусульман и мусульманского общества вызывает гнев у мусульман - сторонников реал-политики. СМИ демонизируют Ислам, любая дефамация по поводу Ислама всем сходит с рук, и если президенту нужно отвлечь внимание общества от своей частной жизни, в качестве отвлекающего маневра он выбирает обстрел мусульманских территорий баллистическими ракетами.

Самое важное то, что мусульман-реал-политиков не впечатляет ни американская демократия, ни американские ценности такие как свобода и плюрализм. Они указывают на закон о секретных свидетелях, используемый только против мусульман, что попирает обе эти ценности, так как не дает защитникам мусульман возможности воспользоваться всеми материалами дела во время ведения судебного процесса. Они считают американское общество аморальным, сексуально развращенным, эгоистичным и эксплуатирующим слабых как внутри страны, так и за ее пределами. В философском плане они не разделяют такие ценности, как свобода и толерантность; в теологическом – они не согласны с приданием демократии роли средства политического управления. Для них демократия есть институт, легитимирующий низшие инстинкты человечества, она оскорбляет божественные законы. Американскую систему они характеризуют как Куфр (систему, направленную против законов Аллаха и исламского Шариата) и полностью ее отрицают.

Фрустрация и враждебность, вызываемые у них издержками американской внешней политики, превращается в отрицание всего американского, всего западного, включая демократию и религиозную терпимость. Враждебность к Соединенным Штатам распространяется и на сторонников других вероисповеданий; они становятся подозрительными и параноидальными, даже когда они видят, что Соединенные Штаты поступают правильно – например, вмешиваются в дела христианского государства, чтобы защитить мусульман в Боснии и Косово. Некоторые реал-политики бесхитростны в своих объяснениях, касающихся религиозной свободы в Соединенных Штатах; они утверждают, что все то, хорошее, что случается с мусульманами в Америке, есть дар Аллаха, а американские ценности – толерантность, свобода и демократия – не имеют к этому никакого отношения, они считают их пустыми лозунгами. Конечно, объясняя несчастья иракцев или палестинцев, они не пользуются таким же детерминистическим подходом. То плохое, что случается с этими последними, исходит не от Аллаха, а от американского и израильского колониализма.[41]

В том, как реал-политики представляют свою собственную роль в Соединенных Штатах, тоже есть некоторое лицемерие. Они утверждают, что поскольку американская система не имеет разрешения свыше и не ориентирована на реализацию исламского Шариата (говоря так, они игнорируют тот факт, что в теории Конституция США, как и исламское государство, стремится к справедливости, защите граждан и их моральному и материальному благосостоянию), участие в этой системе составляет (по их мнению) нарушение предписания, сделанного Аллахом в Коране (Сура 5: яйат 45), согласно которому мусульмане не должны слушаться никаких повелений, которые не согласуются в теми, что ниспосланы Аллахом. Участие же в этой системе, доказывают они, означает ее одобрение; поэтому они и возражают против участия мусульман в американской политике.

Однако, отметая систему целиком, они безо всяких колебаний участвуют в американской экономике. Они поступают на работу, платят налоги (поддерживающие данную систему), некоторые из них даже открывают собственное дело в рамках системы, экономика которой, как и государственное устройство, является неисламской. Когда их спрашивают о причинах такой непоследовательности и намекают, что коль скоро они осуждают систему, не лучше ли им уехать из страны (как истинным исламистам), реал-политики в ответ начинают называть мусульман-идеалистов агентами государственного департамента, заключившими союз с врагами Ислама.

Они утверждают, что американские мусульмане должны участвовать в попытках оживить институт Халифов, которые каким-то волшебным образом будут разрешать все встающие перед мусульманами проблемы. Некоторые из реал-политиков объединились под знаменем Хизб-уль-Тахрияра, экстремистского политического движения, защищающего узкое и жесткое толкование Ислама. Тахрияр запрещен в большинстве мусульманских стран, недавно такой запрет наложил на него и Пакистан. Единственным местом, где члены этого движения имеют возможность открыто действовать, не страшась никаких преследований со стороны государства, является Запад, в частности Великобритания, Соединенные Штаты и Канада. Ирония состоит в том, что Тахрияр осуждает Запад за веру в демократию и свободу, хотя именно эта вера в свободу и позволяет сторонникам движения избежать полного политического вымирания.

В последние несколько лет реал-политики постоянно фокусируют свое внимание на том, чтобы помешать мусульманам-идеалистам превращать мусульман в нормальных американцев. Однако, предпринимаемые ими попытки по созданию интеллектуальных и политических гетто терпят крах, так как все больше мусульман участвуют в американском политическом процессе. [42]

МУСУЛЬМАНЕ-ИДЕАЛИСТЫ И ИДЕНТИЧНОСТЬ АМЕРИКАНСКИХ МУСУЛЬМАН

Мусульмане-идеалисты не только превратили американских мусульман из маргинальной, замкнутой иммигрантской общины в разумно организованную и координированную группу интересов, способную не только бороться за свои права, но и начать утверждать свои интересы на общенациональном и международном уровнях. Ключом к успеху мусульман-идеалистов было их понимание Запада и их либерального видения Ислама.

Мусульмане-идеалисты быстро осознали, какое значение имеет наличие в Конституции Соединенных Штатов гарантий свободы вероисповедания. Они воспользовались этими гарантиями для организации институтов и движений, посвященных исключительно сохранению мусульманами их исламской идентичности. Они понимали, что те из мусульман, кто прибыл раньше их, подвергся культурной ассимиляции и утратил все связи с Исламом. Но по мере того, как в Соединенные Штаты прибывало все больше мусульман, слышащих их призыв к сплочению, они начали мечтать – мечтать об «образцовом мусульманском сообществе» людей, исповедующих Ислам и играющих определенную роль в моральном руководстве, сообществе, способном направлять не только другие мусульманские сообщества, но и западные общества к благой жизни и помыслам, направленным к Богу.

В Америке они видят не только империалиста, но и граждан, уважающих закон и друг друга. Они знают что западные нации пользуются двойными стандартами в отношении, с одной стороны, собственных граждан, а с другой – всех прочих. Но подобная практика не является для мусульман новостью. Они были свидетелями того, что и в их прежних обществах к людям применялись двойные стандарты. И их разочаровывает невыполнение Соединенными Штатами своих обязательств в части соблюдения демократии и гражданских прав в мусульманском мире; но при этом они с готовностью признают, что в самой Америке к мусульманам относятся лучше, чем в мусульманских странах. Они знают, что такое демократия, плюрализм, культурная и религиозная терпимость и их впечатляет способность этих институтов мирно разрешать политические разногласия. Они восхищаются приверженностью американского государства к демократии обсуждений и его стремлением осуществлять мудрое демократическое правление. Они сожалеют о том, что мусульманские общества не могут преодолеть присущей им политической отсталости и обрести возможность продемонстрировать добродетели Ислама и, подобно Соединенным Штатам, представить миру модель для подражания.

Мусульмане-идеалисты одержали ряд побед. Во-первых, им удалось быстро занять лидирующие позиции почти во всех сферах деятельности американских мусульман. Жизнь мусульман-идеалистов – будь то политика или религиозные дела – идет полным ходом. Во-вторых, им удалось представить воображению американского мусульманского сообщества идеал, заставляющий мусульман уважать самих себя и побуждающую их жертвовать деньги и время на воплощение этого идеала в жизнь. Их главным достижением была выработка либеральной интерпретации Ислама.

Проводя тысячи семинаров, публикуя убедительные статьи в журналах и вестниках Исламских центров, выступая с лекциями на региональных и ежегодных съездах ИОНА, ИОСА, ИКСА, ММСА (Мусульманская молодежь Северной Америки), на заседаниях рабочих групп и в штаб-квартирах руководства, проводя пятничные молитвы в общенациональном масштабе, мусульмане-идеалисты проводили кампании, направленные на изменение представлений мусульман о Соединенных Штатах и о самом Исламе. Они стремились к приданию их идеям легитимности в противовес идеям традиционных ученых и боролись против идеологии осажденной крепости, не позволявшей мусульманам открыться в отношении к окружающему миру, взглянуть на мир и на самих себя с занимаемой ими теперь изменившейся позиции.

За эти три десятилетия мусульмане-идеалисты изменили позицию мусульманского сообщества к окружающему мира, заставив их сменить тактику войны на тактику наведения мостов. Они возобновили традицию Иджтихада (независимого мышления в мусульманской среде), и теперь открыто упоминают Фикх аль-Ахлиат (исламское право или интерпретация Шариата применительно к местам, где мусульмане составляют меньшинство).[43] Они подчеркивают такие присущие Исламу принципы, как справедливость, религиозная терпимость и культурный плюрализм. Они исламизировали такие западные ценности, как свобода, права человека и уважение к терпимости, обнаружив в Исламе источники и прецеденты, оправдывающие их. Прекрасным примером такой тенденции является создание Центра изучения Ислама и демократии (ЦИИД), работа которого нацелена на выявление общего в исламском правлении на основе Шариата и Шуры и идеалистическим правлением, ставящем во главу угла права и принцип согласия.

В сражении за американский Ислам мусульмане-идеалисты одерживают внушительные победы. Они постепенно маргинализуют реал-политиков, лишая легитимности их доводы и их позиции. Все еще сохраняются очаги сопротивления, сузившиеся главным образом до базирующихся в Интернете дискуссионных групп или Интернет-сайтов. В преддверье выборов 2000 года борьба между двумя типами мусульманской элиты в Америке усилилась. Но реал-политики оказались в полной изоляции. Мусульманам-идеалистам удалось мобилизовать мусульман на то, чтобы те зарегистрировались на выборах, и многие из них проголосовали, что серьезно сказалось на результатах решающих выборов во Флориде. В наши дни американские мусульмане не только исполнены решимости участвовать в жизни общества и оказывать на него воздействие: они уже оказывают такое воздействие.

А реал-политики не обладают никакой программой, никаким видением, способным привлечь мусульман на их сторону. Брошенный ими призыв восстановления Халифов беспочвенен и неправдоподобен. Сами они используют имеющиеся у них ресурсы на организацию атак на мусульман-идеалистов за то, что они «изобретают американский Ислам» вместе с американскими учеными, такими как Джон Эспозито и Ивонн Хаддад, подчеркивающими «неагрессивное содержание Ислама». Теперь их активность ограничена запугиванием исламских активистов и попытками строить препоны на их пути.

По мере вступления в сообщество все новых мусульман влияние мусульман-идеалистов усиливается. Новое поколение, будучи знакомо с проблемами мусульманского мира и с тем списком претензий, которые могут предъявить мусульмане Западу, знает также, что настоящая жизнь идет на Западе, несмотря на присущий ей плюрализм и непоследовательность. Они решительно поддерживают идеалистов и по-настоящему являются носителями «третьей идентичности» - идентичности американских мусульман. Они гордятся и тем, что они мусульмане, и тем, что они американцы.

Они не являются ни американцами, исповедующими Ислам, ни мусульманами, рожденными в США. Они – американские мусульмане. Они верят в Ислам; они – идеалисты; они уважают права человека и права животных и заботятся об окружающей среде. В экономике и политике они являются либералами и социал-консерваторами. Они верят в свободу совести и в право всех людей, всех этнических и религиозных объединений на обращение с ними как с равными. Они сознают, что обладают экономическими и политическими привилегиями, и благодарны Аллаху за это. Они мечтают изменить отношение мусульман к некоторым вещам, так же как и условия жизни мусульман, благодаря чему их единоверцы смогли бы позволить себе роскошь отправлять культ так, как они сами хотят, не страшась при этом ни государства, ни господствующих группировок.[44]

ПО ТУ СТОРОНУ ИДЕАЛИСТОВ И РЕАЛ-ПОЛИТИКОВ

Запад в сущности является подобием кентавра – наполовину человек, наполовину зверь. Человеческое лицо Запада как зверя позволяет ему ценить демократию, равенство и свободы слови и совести. Это дает ему моральные основания для защиты собственных граждан и для крайне уважительного отношения к ним, охраны их достоинства, одновременно стараясь защищать их интересы, сформулированные в терминах политического и материального развития. Звериная ипостась Запада заставляет его совершать тяжкие преступления против человечества. Мировые войны, Холокост, колониализм, империализм, рабство и расизм – вот лишь некоторые из преступлений, совершенных Западом или, в гораздо меньших масштабах, совершаемых им ныне вне собственных территорий. Соединение в облике Запада этих сторон поражает. Как может общество, так сильно уважающее человеческую жизнь у себя в стране, проявлять столько решимости в неустанном уничтожении ни в чем не повинных иракцев? Как может общество, выступающее за равенство и демократию, не давать другим обществом почти никакого права на несогласие с ним?

В наши дни, в эпоху глобализации все цивилизации вынуждены жить в тесной близости друг с другом. К тому же миллионы мусульман теперь живут на Западе, а многие другие окружены соседями, ведущими западный образ жизни. Понять эту загадку современного Запада важно, потому что его огромная сила (как материальная, так и культурная) достигла размеров гегемонии. Растущему влиянию Запада на культурный и моральный облик планеты почти не оказывается сопротивления – разве что со стороны некоторых исламистов и сторонников азиатского образа жизни. Нам предстоит не только достичь более сбалансированного понимания Запада, но и начать дискурс о реконструкции исламской идентичности, которую не в силах будет ни ослабить, ни сбить с пути огромная тень Запада. До тех пор, пока мы как мусульмане не сможем преодолеть практику слепого копирования Запада или огульного отрицания его ценностей, мы не сможем и создать свое исламское «я», независимое от западного влияния. Нам важно выработать позитивное и конструктивное понимание «иного». Только с помощью подобного позитивного и конструктивного действия сможем мы воссоздать живую и осмысленную самость.

Поэтому вдвойне важно, чтобы мусульмане на Западе достигали аутентичного понимания Запада. Разве не смешно, что мусульмане, жившие в Соединенных Штатах на протяжении десятилетий, отворачиваются от собственного опыта и обращаются за пониманием Запада к полемике мусульманских интеллектуалов 60-х годов, не имевших никакого опыта проживания на современном Западе? Лишь те, у кого есть солидный опыт западной жизни и знакомы как с его человеческим, так и с его звериным лицом, способны осмысленно интерпретировать его. Другим же остается только изображать карикатуры на Запад, с тем или иным уклоном.

Что значит иметь сбалансированное представление о Западе? Это значит, что вместе с водой мы не должны выливать и ребенка. Ибо мусульман огорчает то, что Соединенные Штаты предпочитают дружить с Израилем, а не с арабами; но от того лишь, что США совершали преступления против иракских детей, мы не должны отрицать демократию, права человека, уважение к свободе и верховенству закона.

Сбалансированное представление о Западе должно содержать признание того, что многое во внешней политике Запада определяется материальными соображениями; этим последним следует противостоять и порицать их. Но пытаясь противостоять господству Запада, мы не должны бездумно отрицать заслуживающие одобрения результаты их моральных устремлений, так элегантно проявляющихся в самоуправлении и уважении к правам. Сбалансированное представление о Западе должно выходить далеко за рамки простых ассоциаций. Оттого что демократия существует на Западе, на нее не следует навешивать ярлык «западная». Теперь на Западе можно найти и Ислам – но значит ли это, что и Ислам является западным? Сбалансированное представление о Западе предполагает, что прежде чем выносить суждение о  западных ценностях мы должны понять их истоки, равно как и их воплощения в виде социального обеспечения. Сбалансированное представление о Западе в сущности есть не что иное, как просвещенное мнение о западных институтах и практиках, не позволяющее эмоциям затмевать разум.

Только когда мусульманские интеллектуалы, равно как и широкая общественность, предпримут такую попытку понять Запад, станет возможным возникновение здоровой исламской идентичности. В данной главе я утверждал, что американские мусульмане (идеалисты), благодаря их постоянной вовлеченности в американскую и западную жизнь, не только выработали сбалансированное представление о Западе, но и преуспели в деле превращения себя самих в типичных представителей нации.

ПРИМЕЧАНИЯ

Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!