|
<<< На сайт Globalization.su <<< В раздел Глобализация <<< На страницу Григорий Соломонович Померанц Григорий Померанц, лекция 8 сентября 2002г. Учебный Центр ИГПИ, Черкизово. Стадии глобализации Полный текст "круглого стола" и примечания см. здесь. «…каждая субглобальная цивилизация может быть очерчена одним набором признаков. Это единое для всей субглобальной цивилизации священное писание или, если хотите, набор священных текстов. Это язык священного писания и, наконец, казалось бы, такая маловажная вещь, как шрифт священного писания…» С моей точки зрения, одним из постоянных явлений истории является укрупнение социальных единиц, начиная с какой-нибудь группы в несколько десятков человек, слабо связанных с другими родственными группами, через племя, которое как-то организовано, государство, потом мировые империи и так далее. Слово «глобализация» я не знал, но процесс этот я уже представлял. Так вот, первая стадия, это появление царей, которые называли себя царями четырех сторон света. Сила царств, возникавших во II тысячелетии до Рождества Христова, была уже такой, что завоевательный пыл иногда позволял какому-нибудь Ассурбанипалу или Ассургаддону захватить несколько городов, несколько царств и создать единую державу. Но державы эти были рыхлые и по отношению к ним совершенно прав, в данном случае, Лев Николаевич Гумилев, который говорил, что крепок только этнос, племя, а суперэтнические, как он выражался, то есть, сверхплеменные организации, рыхлые и легко распадаются. По отношению к предприятиям всяких Ассургаддонов это соверешенно верно, но не дальше. Дальше, где-то опять-таки за несколько веков до Рождества Христова, уже в первом тысячелетии, начинают складываться устойчивые субглобальные цивилизации. Они складывались двумя путями, но каждый раз это приходило к сочетанию некоторой администрации с мировой религией. Начинать можно было с любого конца – Рим и Китай начинали с создания административно-правовой системы. Говоря административно-правовая, я, прежде всего, имею в виду Рим. В Китае это были, скорее, этико-философские системы. Право там медленно формировалось. Но этико-философские принципы строительства государства обсуждались, и государство строилось по теории – впервые в человеческой жизни! В Риме на основании сформулированных принципов администрации и права, в Китае – на основании сформулированных принципов – если хотите, политологии. Родина политологии – это Китай. Те школы, которые спорили в древнем Китае, как строить империю, по существу, первые школы политической мысли, причем тесно связанной с действием, на основании которых они начинали действовать. Пропущенный фрагмент см. здесь Другой путь – сперва была религия и религия формировала политику. Самый простой путь – в исламе. Был пророк Моххамед, который убедился, что одной проповедью много среди арабов не возьмешь, и от проповеди перешел к довольно коварной и умелой государственной политике. И уже наследники его – Халиф, значит, наследник (на самом деле - заместитель - Г.П.)– создали такую религиозно-политическую систему. В Индии это было дольше, сложнее, интереснее. Там сложилась религиозно-кастовая система, державшаяся на том, что нарушитель кастового закона поплатится за это в следующей жизни, и которая обеспечивала общественное воспроизводство, разделение труда без всякой политической власти, даже при любом хаосе. Поэтому с точки зрения брахманов, которые вдохновляли эту систему, было не очень важно, как князья грызутся между собою. В конце концов, так или иначе, ткач будет ткать, а горшечник – обжигать горшки. Но, в конечном счете, завоеватель получал благословение, и единство религии и политики достигалось. Вот это религиозно-политическое единство оказалось очень прочным. И вот по отношению к этим субглобальным цивилизациям Лев Николаевич Гумилев решительно не прав. Они сильнее, чем этнос. Любое племя, попадавшее в Китай, окитаивалось. Самые могущественные народы, завоевывавшие полностью Китайское государство, создававшие новую династию, неизбежно подчинялись мощи Китайской культуры. То же самое происходило в Индии, но на другой лад. Завоеватели становились новой кастой в сложной системе каст индийского общества. Пропущенный фрагмент см. здесь Сходным образом в средневековой Европе азиатская орда венгров, вторгшаяся на Дунай, через несколько поколений превратилась в обычный крестьянский народ, не очень сильно отличавшийся от своих соседей. Да и вообще все варвары, которые, в общем, и создали новые европейские народы, тоже постепенно подчинились обаянию культуры, завещанной христианским Римом. Я могу привести еще один любопытный пример. В средние века Иран был завоеван сперва арабами, потом монголами, потом турки-сельджуки там прошли, но даже находясь в подчинении, иранцы сумели создать такую блестящую литературу, такие мудрые книги суфийских притч, что когда в 15 веке тюркский религиозно-политический союз, Кызыл-баши, захватил Иран, то государственным языком был признан не их варварский язык, который они презирали сами, а престижный ново-персидский язык. И с тех пор Персия не выигравшая и не давшая ни одного сражения, стала снова самостоятельным государством. Следующая династия была уже чисто персидская. Правда, субглобальную цивилизацию самостоятельно они не могли создать, потому что нового писания они не создали. Это произошло уже в рамках ислама, где они сильно потеснили арабский язык и арабскую культуру. Потом, когда начались интересы к информатике, я заново посмотрел на эту проблему и увидел, что каждая субглобальная цивилизация может быть очерчена одним набором признаков. Это единое для всей субглобальной цивилизации священное писание или, если хотите, набор священных текстов. Это язык священного писания и, наконец, казалось бы, такая маловажная вещь, как шрифт священного писания. Скажем, западная цивилизация – это латинский перевод Библии, который стандартен для католической церкви, это латынь как язык средних веков, сохранивший свое влияние и в новое время, в науке и в церкви, и, наконец, это латиница как шрифт, связанный в чем-то и с эстетикой изобразительных искусств. В Арабском халифате – священный текст Коран, язык арабский, шрифт арабский, который использовался и всеми народами, создавшими самостоятельную письменность, будет ли это персидская литература, или литература тюркская – они все пользовались арабским письмом. Дальше Индия, как субглобальная культура, очерчивается набором текстов древности: Веды, Упанишады, Бхагават-Гита… Санскрит – шрифт. Дальше на Дальнем Востоке – набор основных текстов китайской цивилизации, к которым постепенно после некоторых колебаний, был причислен и набор буддийских сутр. И китайские иероглифы, которые, если хотите, и язык, и шрифт. Границы Дальнего Востока очерчиваются употреблением этих иероглифов: это, собственно, Китай, Корея, Вьетнам… Пропущенный фрагмент см. здесь Во всех культурах Дальнего Востока, если они выработали самостоятельные азбуки, были в ходу китайские иероглифы. Японец, приезжавший в Китай, не знавший, конечно, как в Китае разговаривают, просил или имел при себе бумагу, писал кисточкой, что он хотел выразить иероглифами, китаец это прочитывал и на бумажке же ему отвечал. Иероглифы же могут звучать по-разному. Скажем, один иероглиф в Кантоне звучит Те, а в Мугдене звучит Ча. Поэтому чай называется по-разному в России, получавшей сухим путем чай, и на Западе, который получал чай морским путем. Границы Запада – это латинский шрифт, границы мира ислама – это арабский шрифт. Теперь вопрос – если уже существовала довольно стабильная административно-правовая система, то зачем понадобилось импортировать религию? Ибо римляне сами не создали новую религию - они были в этом отношении довольно бездарны, ни китайцы не сумели завершить здание духовной империи. … Общим процессом было то, что в больших городах древности стирались границы между племенами. А боги и связанные с ними образцы поведения всегда имели племенной характер. И поэтому, когда в больших городах стирались границы между племенами, возникало то, что по-научному называют аномия, то есть, отсутствие закона, отсутствие твердого нравственного порядка. И, кроме того, примитивные племенные боги часто не устраивали новое, более глубокое философское сознание. Мировые религии имеют постфилософский характер. Они обращаются к человеку, который уже мог пройти через философскую критику племенных религий с их примитивными образами, с Зевсом, который ухаживает то за одной дамой, то за другой дамой и так далее. Созрела потребность в религии, для которой «несть ни эллина, ни иудея». Для которой нет различия между племенами, которая обращается к каждому человеку индивидуально. Уже личность выделилась из племени. И вот требовалось создать такую религию, личностную, доходившую до глубин сердца, в которой чувствуется присутствие чего-то такого, что невозможно назвать словами, но что некоторые живо чувствуют и могут как-то метафорами выразить. Если такую религию народ сам не мог изобрести, он ее импортировал. И римляне заимствовали имперскую религию, созданную в основе евреями, развитую затем греками, собственно римляне прибавили к ней только каноническое право. В Китае с первого века распространялся буддизм, сперва это вызывало разное к себе отношение, потом постепенно он как-то очень глубоко вошел в быт, как школа духовного самоуглубления. В Китае, все было медленно, не торопясь… Один из императоров династии Мин издал эдикт, согласно которому Кун Фу-Цзы, велики мудрец, Конфуций его произносят, Лао Цзы и Будда были признаны небесными покровителями Поднебесной. Эти четыре субглобальных мира существуют и сейчас. Не существует единой завершенной мировой цивилизации, но, начиная с великих географических открытий, происходит третья стадия глобализации – колониально-торговая. Она имела очень слабое духовное измерение. Христианские путешественники привозили с собой миссионеров, которые обращали в христианство племена там, где мировой религии еще не было. Таким образом, были обращены индейцы Южной Америки, прибрежные африканцы, островитяне, но там, где пропаганда веры сталкивалась со сложившейся высокой религией, христианство добивалось очень немногого. В Индии, в Китае очень слабые были успехи. И совсем ничего не добивалось христианство в мире ислама. Таким образом, завершенного мирового здания глобальной цивилизации не получилось. Более того, процесс распространения некоторых азов европейской культуры шел одновременно с продолжающимся кризисом, прежде всего, религиозным, потом общим духовным кризисом Европы. Я как-то в переписке с живущим сейчас в Мюнхене старым своим приятелем упрекнул его в том, что он недооценивает кризиса Западной цивилизации. А он мне ответил, что цивилизация и есть кризис. Я сперва подумал, что это отговорка, а потом подумал, что да, цивилизация нового времени есть постоянный кризис, постоянная ломка в сравнении с более медленным течением истории в предшествующих субглобальных цивилизациях. Кризисы случались с того времени, как началась история. Не было кризиса, как мне кажется, в племенной жизни. Племя испытывали бедствия внешнего характера. Например, племя могло оказаться в условиях страшной засухи, или засоления почв, или болезни страшной. Но это были бедствия, приходящее извне. Внутренних кризисов племена, по-моему, и не испытывали. Кризисы начинались там, где начиналось строительство какой-то большой государственной культуры. История Египта четко делится на Древнее Царство, Среднее Царство, Новое Царство. Между этими периодами - периоды кризиса, смуты, вызванные какими-то внутренними причинами. Это уже кризисы, созданные развитием самой культуры, созданные самими людьми. Однако, если вы прикинете, сколько лет существовал Древний Египет, то становится очевидно, что кризисы были редкой вещью – они случались, а потом снова устанавливался какой-то медлительный ритм движения, в котором изменения хотя и происходили, но редко и сменялись таким бескризисным бытием. Новое время начинается с кризиса Католической Церкви. Лютер прибил свои тезисы к дверям собора, началась реформа, начался протестантизм, возникли войны между протестантами и католиками, которые уже в 17 веке дошли до такого ужаса как 30-летняя война, во время которой население Германии в целом было истреблено на 2/3. Осталась только треть населения после этих 30 лет войны. … А в наиболее пострадавшем районе, в Богемии, население даже сократилось в 4 раза. В результате возник поворот в общественном сознании, поворот к религиозной терпимости, который был связан и с некоторым отодвиганием религии на второе место. На первый план выдвигается светская мысль, пытающаяся отодвинуть религию назад, дать какие-то общие философские принципы - это эпоха Просвещения. Это кончилось, однако, новым кризисом. Начинается эпоха идеологических кризисов. И фанатизм якобинцев не уступал религиозному фанатизму. И в своей стране, и в других странах 20 века мы увидели продолжение этого процесса. Свободная инициатива создала экономику, в которой кризисы происходили постоянно. И Маркс отчасти прав, говоря, что экономика вышла из кризиса только средствами, которые делают неизбежным следующий кризис, еще более глубокий. Он не учел только могущества науки, которая помогла выйти из этого тупика. Он мыслил в чересчур узких экономических терминах. Научно-техническая революция дала выход из этого порочного круга экономических кризисов, которые по Марксу, должны были привести к крушению капитализма. Они дали новый импульс развития, но общая схема, что выход из кризиса цивилизации, основанный на свободной инициативе, приводит к новому кризису, по-моему, верна. Научно-техническая революция увеличила угрозу экологического кризиса. Стремительный рост промышленности вплотную подвел к нехватке ресурсов, к проблеме засорения естественной среды и так далее. Существует любопытная книга Назаретяна «Цивилизацилнные кризисы» (книга называется «Цивилизационные кризисы в контексте Универсальной истории» - прим. ред.), в которой он признает, что ничем не сдержанное развитие науки и техники приведет к устранению человека. Для человека жизнь на земле станет невозможной. Но он видит выход в том, что продолжать развитие будут роботы или какие-то гомункулусы, созданные на основе соединений кремнезема. … Я об этом думал и прочитаю вам сейчас кусочек из статьи, в которой я пытаюсь показать, что вот такой взгляд о неизбежности безграничного развития науки и техники, хотя бы для этого пришлось людей заменить роботами, связанный с одной субглобальной цивилизацией, вовсе не является общечеловеческим. Что он, по существу, скорее, означает банкротство одной из тенденций западной цивилизации, которую можно называть сциентизмом. Размышления вокруг этого связано с событием, которое произошло как раз почти год тому назад, 11 сентября 2001 года. В откликах на это событие я впервые услышал некоторые слова, которые совпадают с моими мыслями: что эпоха секуляризма, эпоха, в которую религия все более и более отодвигалась на задворки, тоже близка к своему концу. Эту интересную теорию создал Юрген Хабермас. В речи во Франкфурте на книжной ярмарке в октябре 2001 года он произнес слова, разбежавшиеся на десятки откликов. «Сотворенность образа Божия в человеке будит интуицию, которая нечто говорит и религиозно немузыкальному человеку». То есть, понимаете, тут неважно, что именно. Фраза из Библии нечто говорит и религиозно немузыкальному человеку. Не неверующему, заметьте, а религиозно немузыкальному. Слово было в контексте спора о допустимости клонирования, но до меня эти слова дошли в одной из оценок 11 сентября. Я сам человек религиозно немузыкальный, но думаю, что наступил конец эпохи секуляризма. Современный Запад религиозно немузыкален. Это очень точная самохарактеристика. О ней можно сказать, как Бродский о бабочке – «Ты больше, чем ничто». Сознание своей немузыкальности по-своему, негативно, отсылает к музыке и даже позволяет кое-что сказать о музыке. Сознание ограниченности плодотворно. Хабермаса оно вдохновило перевести религиозный аргумент против клонирования, начисто отвергаемый сциентизмом, на язык этики. Человек не вправе определять судьбу сознательного существа, не спрашивая его согласия. Развивать дальше идею, связанную с этим, я в этом контексте не буду, только замечу, что религиозная музыкальность – дело, не требующее виртуозности. Это дело, доступное каждому. Ее так же можно развить, как понимание музыки Баха. … К сожалению, перегрузка интеллекта разрушает природную музыкальность ребенка. Природные дикари часто музыкальнее нас, слышат то, что мы не слышим, и передают то, что расслышали, в своих мифах. Но упадок духовной простоты и ценности не неизбежно. Немножко отступлю в сторону. Вообще развитие не есть движение от плохого к хорошему: развитие человеческой истории есть движение от примитивной цельности к запутанной сложности, которая, в свою очередь, полна проблем и трудностей. Поэтому это сложнее, чем это себе представляют люди, склонные к идее прогресса. Упадок духовной простоты и цельности не неизбежен и может быть преодолен лично, не дожидаясь исправления общества. Иногда отзывчивость к духу целого сохраняется в какой-то области целым народом. Например, японское чувство цветущей вишни как Японии. Но наружные обычаи сравнительно поверхностны. Глубинная интуиция – личный дар. Мышкин не может объяснить, почему и как он чувствует в каждом дереве присутствие Бога, заглушенного в человеке, и, созерцая дерево, причащается Богу. И никто вокруг не понимает его слова: «Разве можно видеть дерево и не быть счастливым!» Пропущенный фрагмент см. здесь Откуда берется уверенность, что прогресс науки и техники высшая ценность? Наука не может этого доказать. Истинность системы не может быть, как известно, доказана в рамках самой системы. Она постулируется извне, и только в странах Запада сциентизм захватил миллионы людей. В великих субглобальных цивилизациях Востока господствуют другие идеи, а поэтому сценарии, основанные на безусловном господстве сциентизма, построены на песке. … Сциентизм отторгает интуицию Шпенглера и Тойнби вместе со всеми последующими разработками. А, между тем, остановить разрушение биосферы – трудная задача. Но не более трудная, чем заменить людей роботами. Глобальная культурология дает нам конкурс четырех субглобальных цивилизаций, оказавшихся в одном пространстве электронной информации. На уровне книги, их все-таки, четыре, то есть на уровне цивилизации, которая еще не дошла до телевидения, Интернета… И эту многовековую традицию невозможно стереть. Центром каждой субглобальной цивилизации остается святая книга, со своим языком и шрифтом, как зримой оболочкой ее духа. Своеобразное единство пронизывает все субглобальные культуры и окрашивает решение основных проблем жизни. И если Запад не найдет пути к самоограничению, к паузе созерцания и, в конечном счете, к цивилизации, живущей в гармонии с природой, то роль гегемона может перейти к другой субглобальной культуре или к блоку незападных культур, достаточно сильному, чтобы удержать мир от гибельной расточительности. Вот на этом фоне произошел очередной выход из экономических противоречий. Четвертая стадия глобализации – электронно-финансовая глобализация. … По оценке Сороса – вы можете прочитать его статью во 2-м выпуске «Вестника Европы» за 2001 год, резко растет разрыв между бедностью и богатством внутри каждой страны, и особенно резок разрыв между бедными и богатыми странами. Этот разрыв настолько угрожающий, что Сорос предлагал обложить богатые страны 10 %-ым налогом для перестраховки бедных стран, которые не входят в «семерку». Кроме того, и Сорос об этом не говорил, произошел резкий рост влияния США, который не соответствует духовному весу этой страны. Сейчас вместо европеизации уже говорят о вестернизации. Это стыдливый термин, означающий постепенное выдвижение Америки и, по существу, сейчас уже предлагается всему миру американизация. Но это совершенно разные вещи. Европа тем отличается от других субглобальных цивилизаций, что это хор, в который вы можете вступить со своим голосом, со своим, так сказать тембром. Россия вступила в Европу и осталась Россией, Япония, в культурном отношении оставаясь в Азии, вступила в Европу, оставаясь Японией, Турция – оставаясь Турцией. В Америку нельзя вступить, оставаясь самим собой. Можно только занять место какого-нибудь 68 или 72-го штата. Америка – это отдельная страна. Она хорошая страна сама по себе, но, выдвинувшись на место глобальной цивилизации, она, так сказать, слишком много себе взяла. И в результате вызвала против себя страшный гнев, который многие американцы даже не понимают. Вызвала какой-то взлет антиамериканских чувств. В том числе в Европе. Парадоксальный факт, но Франция, которая в Новое время, начиная с Вольтера, Руссо, Дидро и так далее, всегда была носителем общечеловеческих ценностей, идеи общечеловеческого прогресса, по отношению к новейшей стадии глобализации занимает, я бы сказал, почвенническую позицию. Она защищает индивидуальность страны. Если реальность постмодернистской культуры, воплощенной, прежде всего, в телевизоре и других соответствующих изобретениях, это, в первую очередь, американское дело, то критика этого – преимущественно французское занятие и философия деконструктивизма и постмодернизма в значительной степени представляют собой французскую критику американского осуществления этой новой информационной революции. На этом фоне выступают претензии других субглобальных культур. Особенно остро сейчас звучат претензии ислама, но я думаю, что на заднем плане стоит еще Китай, у которого гораздо больше оснований претендовать на роль гегемона. (…) Говоря о Франции, я имею в виду, прежде всего, гуманитарную интеллигенцию, которая очень неудовлетворена натиском вот такой попсы американского производства, и обороняется от этого философски. … Людей приучили к мимолетным впечатлениям. Это приводит к измельчанию духовной культуры. И вот против этой системы программирования на поверхностном уровне и восстает гуманитарная интеллигенция Франции. … Самая последовательная критика американской массовой телевизионной культуры оказывается во Франции. В XIX веке таким поставщиком дешевой культуры для масс была сама Франция, а сейчас Франция обороняется от еще более усовершенствованных потоков еще более примитивной массовой культуры. Элита всюду восстает против такого господства дешевки, которое приучает человека скорее к шуму, чем к более тонкому чувству. Вместо того, чтобы углубляться в себя, эта вся телевизионная псевдокультура - бывают исключения, сразу оговорюсь - приучает человека не вглядываться в себя, не задумываться о чем-то глубоком. Отрывает его от глубины, приучает его жить в постоянном шуме, и люди так привыкают к этому шуму, что пойти гулять не могут без того, чтобы не заткнуть в уши от плеера какой-нибудь там-там-там. … Любопытная вещь, что потом европейскую критику американской культуры на чисто духовом уровне подхватывают на Востоке, подхватывают, скажем, в мире ислама, где речь идет уже о силовом столкновении, о надежде вообще завоевать когда-нибудь Запад, который сел на иглу, явно выродился. «А вот тогда мы придем и наведем порядок!» Отсюда Бен Ладен и всякие такие прелести. Это грубо-агрессивная форма выражения вот этого протеста против вторжения западной культуры, потому что секуляризованная культура во всех незападных субглобальных цивилизациях воспринимается как культура западная. В общем, традиционные субглобальные цивилизации все сохранили какие-то духовные формы, хотя, может быть, неявно выраженные. … Чайная церемония, например, это уже религия, но люди просто собираются и пьют чай, но только как-то иначе, чем мы… Такая домашняя литургия. … Религия органически связана с культурой в целом. Когда некий импульс, который трудно объяснить, приходит к человеку, к мистику, и когда мистик чувствует в глубине сердца, что ему что-то диктует, и он чувствует присутствие высшей силы, то высказать он это может только на языке своего времени и своей культуры. Бог не говорит ни на иврите, ни на санскрите, ни по-арабски, ни по-русски. Импульс, который получает человек, чувствующий присутствие божества, всегда приобретает в его голове форму человеческой речи, окрашенной его культурой, его представлениями о жизни, на его языке, связанной законами его грамматики. … Пропущенный фрагмент см. здесь Само слово «религия» может быть даже устранено. Можно говорить в светских терминах. Антонию Сурожскому принадлежит такое вот высказывание, что каждый грех есть, прежде всего, потеря контакта с собственной глубиной. Тиллих, один из крупнейших богословов протестантских 20-го века, говорит, что религиозным является предельно глубокое и серьезное в любой области культуры. То есть, мы приходим к пониманию, что культура, утратив свою связь с традиционной религией, в чем-то обветшавшей по языку, в чем-то утрачивает и символику, помогающей вглядеться в собственную глубину. Человек теряет путь в собственную глубину, теряет потребность вглядываться в собственную глубину. Человек привыкает к жизни на поверхности. Чтобы вслушаться в глубину, надо приучиться жить в тишине, в созерцании. Это можно научиться делать без всяких богослужебных книг. Как сказал князь Мышкин «разве модно видеть дерево и не быть счастливым?» Является ли это высказывание религиозным? Формально нет. … Пропущенный фрагмент см. здесь Я долго думал о выходе из бельичего колеса нарастания, нарастания, нарастания материальных объемов производства, которое просто захватывает человека и не дает ему выйти. Я беседовал с людьми, долго жившими на Западе – сам я только мимолетом там бывал - остановить эту машину, как маховик на ходу, сразу невозможно. Но думаю, что возможно добиться паузы созерцания. Пауза созерцания, в которую человек может вглядеться в жизнь как в целое и увидеть что-то как целое, а не только как вихрь частных проблем, которые все время надо решать, решать, решать, а потом куда это все идет - перестаешь понимать. … См. также беседу с Г. Померанцем 24 октября 2002г. о "Форуме постсентябрьского мира"
|
