История ИГПИ.

Игрунов: Итак, кризис наших отношений наступил летом 1990 года. Где-то весной, в марте - в апреле у нас развивался довольно серьезный конфликт из-за моей "неправильной" стратегии в отношении газеты "Панорама". Мои коллеги были убеждены, что можно сделать из газеты "Панорама" коммерческое издание, которое было бы не только самоокупаемым, но которое бы кормило всю организацию.

Шварц: Кто конкретно это говорил?

Игрунов: Главным архитектором этого был Анатолий Папп¹, но его полностью поддерживали и Александр Верховский, и Василевский. Они были не очень активны, они просто поддерживали, они готовы были работать в другом режиме, но Анатолий Папп в этом режиме работать не хотел. Нужно сказать, что вообще весь предшествующий 89 год был достаточно конфликтным.

Уже весной-летом 89 года разразился конфликт вокруг Суетнова²  (см. ниже ). Потом добавился конфликт с Сашей Морозовым³ и Олей Васильевой⁴, девушкой, которая пришла к нам работать приблизительно в мае 89-го года. Она занялась работой со Съездом народный депутатов СССР и издавала такую газетку, как бы параллель "Хронографу", которая называлась "Перископ". К сожалению, его много номеров не вышло...

Но в центре этого конфликта оказался человек по имени Суетнов. Он тоже был ориентирован на высокие заработки, но у меня появилось достаточно информации, что самые трагические утраты, самые ценные утраты связаны именно с ним.

Сергей Митрохин и Александр Суетнов времен М-БИО

Когда я предпринял первую попытку летом 89 года уволить Суетнова, я столкнулся с ультиматумом, который предъявили мне Папп и Оля Васильева от имени четырех человек. В эту четверку входил также Саша Морозов и Володя Прибыловский. Ультиматум звучал так: "Если я попытаюсь уволить Суетнова, они покидают М-БИО". Конечно, архив - это великая историческая ценность. Вот недавно мне сказали, что архив - это самое большое, что я сделал в своей жизни. Это очень сомнительная оценка, но… Люда Алексеева⁶ говорила, что самое великое, что я сделал в жизни - это библиотека Самиздата, а Нина Беляева⁷ - что архив М-БИО. Архив - чрезвычайно важная вещь, но потерять команду, даже из-за этого… Я всю жизнь, еще в советские времена писал, что главная проблема преобразований будет заключаться в кадровом голоде. А у меня команда плохо складывалась. От Оли Васильевой я готов был избавиться, это был бы правильный шаг, но все-таки Толик Папп - очень хороший человек. Тем не менее, я готов был бы с ним расстаться, раз уж он предъявляет ультиматумы. С другой стороны, Саша Морозов был одним из самых талантливых издателей Самиздата: его журнал "Параграф" был лучшим изданием неформальского самиздата. И Володя Прибыловский был корневым элементом нашего М-БИО. Зачем нужен мертвый груз? Он должен быть трансформирован, а если это сделать не удается, тогда до свидания. И я вынужден был смириться с ультиматумом, но при этом работать в условиях бунта. Это осень 89-го года. Это, конечно, тяжелая история, но она разрешилась отчасти, но только отчасти. Осенью 89 года Суетнов подготовил толстую книгу о самиздате. Я должен был ее прочесть и дать добро на издание. Я ее прочесть не мог. Читать эту толстую книжку - ну зачем, я не специалист - Бог с ним. Это не мое дело… Но ее прочли и Прибыловский, и Анатолий Папп… И Анатолий Папп страшно возмутился: "Смотри - кого ты держишь в М-БИО. Суетнова! Ты посмотри, что он написал в этой книге - это же позор для нас!!!" Конечно же, это для меня было небольшим шоком - меня обвиняли в том, что я держу Суетнова, хотя он непрофессионал. Я говорю: "Толя, но ведь это же вы возражали против увольнения Суетнова…"
"Да, мы возражали против его увольнения в связи с воровством, но не в связи с этим самым жутким непрофессионализмом. Мы не можем работать под одной крышей с этим человеком, он нас позорит". Я спрашиваю: "Я могу его уволить?" - "Да". Я спросил у Прибыловского: "Я могу его уволить?" Володя Прибыловский поежился, но сказал, что не будет возражать. Все. Вопрос был решен. Александр Суетнов был уволен и жизнь, кажется, стала более мягкой.(вернуться к 3-му абзацу) [О Суетнове см. также в рассказе В.Прибыловского]

К этому времени относится достаточно быстрое развитие газеты "Панорама". Газету "Панорама" собрались издавать Александр Верховский, Андрей Василевский⁸ и Анатолий Папп. Когда-то они участвовали в бюллетенях "Гражданского достоинства". Анатолий Папп не нашел общего языка с Золотаревым и ушел сначала из редакции "Гражданского достоинства" - это был, наверное, конец 88 года - а потом он ушел и из организации "Гражданское достоинство". Андрей Василевский и Александр Верховский оставались, они были едва ли не ключевыми людьми, по крайней мере, Верховский - он был правой рукой Вити Золотарева⁹… Тем не менее, они оставались в "Гражданском достоинстве", но работать в бюллетене не могли: туда, по-моему, пришел Максим Соколов¹⁰ и стал издавать бюллетень "Гражданское достоинство"… И, кстати, сделал его довольно популярным, это издание. Тогда Василевский и Верховский вместе с Паппом задумали издавать собственную газету или журнал. И они нашли для него название - "Панорама". Но мощности у них не было, естественно. Толику Паппу было трудно раздираться. Вместе с тем для нас было понятно, что М-БИО собирает столько информации, что было бы странно, если бы она просто пропадала. Надо издавать свою газету. Мы уже до того выпускали разные библиографические издания под редакцией Суетнова - их было несколько, но было ясно, что теперь это должна быть все-таки политическая газета.

"Хронограф" к тому времени фактически умер - в 88-м году я, по-моему, на 7-м или 9-м номере прекратил редактирование "Хронографа". У меня не было времени, потому что мне нужно было создавать новую вот эту вот структуру, которая потом назвалась М-БИО.

"Хронограф" умер, и надо было издавать газету. И пришло решение - а зачем им пытаться издавать эту газету отдельно, пусть они приходят к нам, и будем издавать одну газету. Но постольку, поскольку главным мотором в создании этой газеты был Александр Морозов, я отказался от редактирования из-за занятости и предложил ее редактирование Морозову. Однако это наткнулось на сопротивление "панорамистов", потому что если мое редактирование они готовы были принять, то уже работать с Морозовым они не готовы были, и здесь снова возникла некая обида. Мы, кстати, приняли название "Панорама" - их название, это был такой компромисс: они дают газете название, а издается она под грифом М-БИО. Тем не менее, возникла обида, которая потихоньку тлела.

Номер за номером к осени 89-го года "Панорама" стала довольно популярным изданием и в конце 89-го - начале 90-го года - это самая популярная газета Самиздата. И сразу скажу, самая профессиональная газета Самиздата. Ее смерть, в сущности, наступает в 90-м году. Вот мы к этому приближаемся.

Анатолий Папп считал, что мы сможем сделать эту газету коммерческой. Да, он был прав. Я сейчас признаю, что была такая возможность. И это было бы вполне этично, я думаю, потому что это все равно было бы коммерциализировано другими. Наше коммерческое поведение все равно было бы более умеренным, чем, скажем, у Аксючица¹¹, которому на бесплатное распространение газеты "Русская мысль" мы давали деньги, но который продавал ее то по 3 рубля, то по 5 рублей… Это была для того времени хорошая цена. Мы бы, безусловно, действовали гораздо более корректно, но, тем не менее, мы могли бы составить капитал. Но вопрос в другом. Дело в том, что я психологически не мог этого делать - это надо было превратиться в коммерсанта, а я занимался политикой. Никто другой из наших, кроме меня, не мог поставить менеджерскую составляющую. Ко мне действительно были обращены претензии, в том числе и Анатолия Паппа. Если бы мы сделали газету коммерческой, и у нас бы были определенные ресурсы, мы могли бы накупить технику, могли бы арендовать помещение и приступить к изданию. Так как мы были первыми на рынке и были действительно самыми уважаемыми и популярными, мы могли бы вырваться вперед. Но! Сразу переходим в 90-й год. (см. часть 1)

Весной 90-го года появляется "Коммерсант" Яковлева¹². Но "Коммерсант" начинается с того, что Яковлев находит американского инвестора, и американский инвестор только в технику вкладывает 200 тысяч долларов. По тем временам 200 тыс. долларов - это не нынешние 200 тысяч долларов и даже не миллион. Это цифры просто непредставимые для нас. Понятно, что он мог сделать большой рывок вперед. Это был дизайн - классный дизайн, это была типография - все было поставлено на правильном уровне. Газету стали покупать. Да, ее политическая составляющая не дотягивала. Более того, Андрей Фадин¹³, который стал вести политический раздел "Коммерсанта", в значительной степени опирался на М-БИО, то есть на наших людей. Потом, когда Андрей Фадин ушел - естественно, порвались связи с М-БИО - и политическая составляющая "Коммерсанта" пошла на убыль. Он стал все более и более коммерческой газетой - газета получила свою специфику.

Но вот осенью того же, 90-го года появляется "Независимая газета". Она сразу получает огромное здание на Мясницкой от Лужкова. Пайщиками ее становятся такие люди как Попов - понятно, тогда мэр Москвы - Лужков, масса самых выдающихся людей. Там появляются деньги, а Третьяков¹⁴ - гениальный редактор. С появлением "Независимой газеты" был подписан приговор для любой газеты такого рода в тот период, при тех небольших возможностях. Конечно, "Независимая газета" сделала страшный рывок. Если бы мы за год до нее раскручивали "Панораму", делали ее коммерческой, вполне возможно, что мы были бы главной политической газетой, тем более что у нас был тот же Андрей Фадин, я, наверное, был бы вполне на уровне, если бы занялся этой газетой… (вернуться к части 1).

Итак, "Коммерсант" - это весна 90-го года, а "Независимая" - осень 90-го года. А наш кризис вокруг "Панорамы" как раз разгорается в преддверие этого и в этот самый момент. Я сказал: "Нет, я не буду издавать на коммерческих началах "Панораму", хотите - издавайте сами". Это был 15-й номер газеты "Панорама", весна, может быть, начало лета, июнь... И я сказал: "Издавайте газету сами, пользуйтесь всей нашей базой, компьютером. Я передаю вам все связи, все ресурсы, которые у нас есть, пожалуйста, берите и издавайте. Я не буду издавать". Тот раскол, который начался за год до этого, превратился в явное разделение команд. Между командами возникли относительно недоброжелательные отношения. Вот это была одна линия. (Об истории газеты "Панорама" см. подробнее в мемуарах Александра Верховского - прим. ред.)

Была другая линия. Всего их три линии, которые привели к исчезновению М-БИО. Мы были информационно-координационным центром независимых политических клубов, новых организаций… Даже теперь, буквально несколько раз в году, из какого-нибудь дальнего конца страны ко мне приходят люди, и говорят: "Да, мы были у вас в М-БИО, мы помним Вас по М-БИО". Сейчас они занимают разные посты… М-БИО было действительно средоточием какой-то бурной жизни.

Но вот возникает Межрегиональная депутатская группа. Я занимался в конце 88-го – в начале 89-го года собиранием всех инакомыслящих - диссидентов разной масти.  Глеб Павловский их старался собирать в "Веке ХХ…", ну и я, естественно, это тоже это делал на базе "Века ХХ…". Меня поддерживал в этом Беляев, главный редактор. В результате наших совместных стараний завязывались контакты с разными людьми. Я, кроме того, был большим сторонником выездных заседаний "Века ХХ и мира". К сожалению, их много не произошло. Впрочем, весной 89-го года "Век ХХ и мир" выезжал в Вильнюс, где мы встречались с изданием "Атгимимас" – было такое издание "Саюдисa". У нас был большой "круглый стол", в котором участвовали я, Андрей Фадин, Сараскина, Беляев¹⁵, всего 4 человека, а со стороны "Атгимимаса" были все будущие выдающиеся люди Литвы: и Озолас, и Чепайтис, конечно же, Ландсбергис, Прунскене¹⁶. Это была очень важная встреча, в которой происходило столкновение мнений разных людей. Я рассчитывал не серию таких поездок в Латвию, в Эстонию, на Украину… К сожалению, это было единственное такое мероприятие. Времени нам не хватило - подошла пора выборов...(См. рассказ об МДГ)

В конце концов, я ушел, перестал работать с МДГ, поскольку ни экспертными оценками нашими они не хотели пользоваться, ни организационно мы не в состоянии были тягаться с тем, что могла противопоставить нам Академия Наук, и мы вынужденно маргинализовались. Через некоторое время вдруг обнаружилось, что все политические ожидания обращены на МДГ, а М-БИО стало прибежищем маргиналов.

Шварц: А третья линия?

Игрунов: А третья линия была связана с фондом Сороса. В 89-м году Джордж Сорос предложил мне возглавить программу "Гражданское общество". Мне сказали, что у меня есть 100 тысяч, которыми я могу распорядиться налично…

Позже мне в это "Гражданское общество" присовокупили Павловского, потом Пельмана, а Глазычев¹⁷ предложил Андрея Фадина, с которым я, безусловно, согласился. У нас образовалась такая команда, и мы вчетвером уже должны были распределять эти деньги… Но здесь возникла проблема, потому что и Пельман и Павловский совершенно иначе рассматривали эту программу - для них это был источник для развития собственной деятельности. А я продолжал рассматривать так, как мне предложили - финансирование структур гражданского общества. И здесь возникли опять трения, напряжения… Тем не менее, к маю мы выдали ряд проектов на сто тысяч долларов и они были утверждены. Это для меня был как гром среди ясного неба, в это трудно было поверить, в это труднее еще было поверить, чем за три года до того, что меня опубликуют в "Веке ХХ и мире". Как! Деньги еще дают?! Тем не менее, после того, как нам выделили эти средства, нам объявили, что на следующий год нам дадут миллион долларов. На "Гражданское общество". Объяснить это невозможно. Ведь я собирался вокруг М-БИО формировать это гражданское общество, эти сети, и делал это, собственно говоря…И вот в тот самый момент, когда я убеждаюсь, что мы маргинализовались, что весь информационный багаж, который у нас есть, никому не нужен, что наши связи постепенно переходят в МДГ, что у нас внутри конфликт между коммерциалами и политиками, вдруг я обнаруживаю, что мне дают ресурсы для реализации какой-то программы. Я Джорджу Соросу сразу сказал, что я не могу руководить этой программой, потому что я сам являюсь претендентом на получение гранта. Он сказал: "Для России я делаю исключение, в других случаях, в других странах, те люди, которые руководят программами, у меня грантов не получают, и это нормально. Но для России я делаю исключение - Вы можете написать гранты для себя и работайте. Я вижу, что в России слишком ограничено с кадрами, и я хотел бы, чтобы именно Вы руководили этой программой, но понимаю, что Вам нужно… Пишите". И я написал несколько грантов: грант был на Митрохина¹⁸, на меня, на Илюшу Кудрявцева¹⁹, на Гаревскую²⁰, на еще кого-то. Я пять грантов написал для Института. Они все были ограничены - для меня был относительно большой грант - тысяча.

Шварц: Для института уже?

Игрунов: Нет, для М-БИО. И решение летом созрело следующее. В одном из разговоров моих с Паппом я сказал, что я готов забыть наши конфликты и готов приступать к работе. Мы ехали на трамвайчике к метро, и у нас состоялся разговор. Папп сказал: "И по-прежнему ты будешь принимать окончательное решение?" Я говорю: "Да, окончательное решение буду принимать я". Он сказал: "Нет, это не годится, так мы не будем работать". Я говорю: "Тогда мы не будем работать вообще вместе, потому что не может быть так, чтобы от меня зависело все, а при этом я не принимал никаких решений. Нельзя, чтобы решения за меня принимали другие, а я был просто исполнителем. Так - не получится. Я готов советоваться, я готов вырабатывать решения коллегиально, но окончательное решение как менеджер буду принимать я". "Нет, - сказал Толик Папп, - так не будет". Я сказал: "Мы расходимся".

Лето было критической точкой. Мы встретились и договорились: мы делимся. Морозов, Васильева и целый ряд людей уходят работать в "Коммерсант". Они остаются самостоятельной группой, но работают с "Коммерсантом" и с "Постфактумом" Павловского. Через некоторое время эта группа рассыпется и исчезнет - причем с трагическими последствиями. Вскоре от нее не останется и следа. Вторая группа была "Панорама" и третья - наш Институт. Володя Прибыловский оставался одновременно в "Панораме" и в Институте, был как бы связующим звеном. Поделили мы имущество таким образом: вся техника уходила в "Панораму", они получали возможность пользоваться архивом, но сам архив оставался у нас. Какая-то часть техники перешла к Морозову с его группой - мелочь, впрочем, другая часть перешла в "Панораму" - основная, но архив оставался у нас. Естественно, стоимость архива была несопоставима со всем остальным. То есть, с ним ничего сделать нельзя было, но мы-то все понимали, что это большая ценность. Тем не менее, мы добились такого разделения. К этому времени надо было покидать Дубровскую, и мы разъехались по разным квартирам.

2 сентября состоялось учредительное заседание ИГПИ, мы были конституированы, и со 2 сентября 1990 года существует Институт гуманитарно-политических исследований. Естественно, это же является фактическим основанием отдельной организации "Панорама".

Через некоторое время, уже приблизительно осенью 1990 года, мы стали получать от Сороса деньги, технику - и Институт стал функционировать. Одновременно до осени 1992 года я оставался руководителем проекта "Гражданское общество".

Шварц: Когда ИГПИ был создан, какие проекты были самыми главными? Чем Институт начал заниматься со времени своего создания?

Игрунов: Замыслы были большие. Первый и главный замысел - собирание информации о политиках, о развитии политической ситуации в регионах - то есть, изучение политического развития страны, всего великого Советского Союза. Изучение, естественно, и новой прессы, которая появляется, новых журналистов, словом, новой политической элиты. Следующим шагом должно было быть образование этих людей, то есть, собирание их в Москву, проведение конференций и создание сети. Затем, создание политологической аспирантуры при ИГПИ, затем создание высшего учебного заведения, затем - гимназии - то есть, фактически, полного образовательного цикла.

Шварц: Было реализовано что-то из этого, например, аспирантура?

Игрунов: Конечно, ничего не было реализовано. Максимум, чего мы добились, это соглашения с Университетом, куда некоторые наши люди поступали в аспирантуру, потом со школой Теодора Шанина²¹, но аспирантура у нас реализована не была. Учебный центр - вот он сейчас есть, но в материальном выражении, а не в реальном функционировании. Реальное функционирование сейчас - это только та начальная стадия, о которой мы говорили в 89 - 90 годах. Все движется гораздо медленнее.

В сущности, ничего, кроме политического мониторинга, реализовано не было. В 92-м году был начат Политический мониторинг, который стал ключевой программой института и объединил Институт. В начале концепция и программа мониторинга были разработаны мною, но уже после первого номера стало понятно, что я настолько перегружен, что вести ничего не могу. И вот, с 92-го года, когда я не смог заниматься мониторингом, вести его, как ни странно, взялась Оля Сенатова. Она долгое время вела наш политический мониторинг, до тех пор, пока не ушла в декретный отпуск. Затем это дело возглавил Володя Гельман.

Были еще отдельные исследования на тему того, что лежало в основе института - политики в контексте культуры. Эту работу пытались вести Кузьмин, Люхтерхандт, Рыженков, Гельман²².

Шварц: А как Вы думаете, почему вам не удалось реализовать все-таки те замыслы?

Игрунов: Причин много: маргинальное состояние института, отсутствие известных людей, отчасти непривязанность к власти, к политической жизни. Мы все время маргинализовались. И, кроме того, эпоха была революционная, в революционные эпохи надо было действовать революционными методами, участвовать в этой революции, а мы не участвовали - и фактически сползли в никуда. Еще бы несколько лет, и мы бы вообще прекратили свое существование. К счастью, на базе ИГПИ удалось издавать кое-какие книги, например, справочник по политическим партиям, книжку Прибыловского о "Памяти" и о национально-патриотических организациях. Кое-что было написано о Башкирии и Дагестане. Но это все-таки была относительно скромная работа. Поэтому я и говорю - еще некоторое время, и мы бы исчезли.

Чтобы этого не произошло, я воспользовался предложением Тишкова²³ открыть на базе Института аналитический центр в Министерстве по делам национальностей, в Госкомнаце тогда. И в октябре, когда я окончательно ушел от Сороса, я оформил свою трудовую книжку в Миннаце. Но вскоре уходит Тишков, приходит Шахрай и - пошло и поехало, и там нам не удалось ничего реализовать из того, что хотелось.

Однако к тому времени я построил план своего включения в политическую жизнь, и убедил своих людей, что институт выживет. С большим скрипом все-таки люди согласились с этим. Особенно трудно было Прибыловскому соглашаться, так как он и прежде возражал, чтобы я вместо "Хронографа" занимался М-БИО, потом - вместо М-БИО - "Мемориалом". И вот теперь еще какой-то Госкомнац возник, политика. Он консерватор по натуре. Но остальные, например, Митрохин, Оля Сенатова, меня поддержали, и я решил реализовывать свой план. Мы пошли в политику, и институт стал технологической базой для политики.

Понимание того, каким должен быть Институт, его новой концепции, пришло мне в 93 году, когда Нина Беляева привезла нас в штаты и показала think-tank'и американские. Я понял, что Институт должен быть центром для разработки законодательства. То есть, законодатели и наши эксперты в рамках института, по моему замыслу, должны были готовить законодательную базу, и тут же взаимодействовать с представителями исполнительной власти в регионах и в других местах, согласовывать интересы. И если мы идем в парламент, становимся парламентской фракцией, то мы, прежде всего, опираемся на Институт.

На базе института существовал "Мемориал", на базе института проводилась первоначальная деятельность по организации МДГ. На базе института создавалось "ЯБЛОКО", Высшие социологические курсы, Московская школа политических исследований - чем не think-tank. ИГПИ стал структурой, которая использовала свои ресурсы для превращения знания в политические технологии.

Шварц: А считаете ли Вы проект с ИГПИ удачным в своей жизни?

Игрунов: Да, конечно. То есть, ИГПИ не удался как тот замысел, который я в него вкладывал. Но ИГПИ оказался важным элементом нашей истории, нашей политической жизни, и в этом смысле он удался. Он не удался как тот институт, какой я хотел бы создать, настоящий институт, в котором вырастали бы политологи, понимающие, что такое политика, что политика является элементом культуры. Я хотел выращивать политиков с глубокими знаниями истории культуры, просто истории, с экологическими знаниями - я хотел создать школу. Это не получилось. Лучшим проявлением этого был Сережа Митрохин. Дисквалификация Сережи Митрохина в последнее время удручает, но он был лучшим в этом смысле, лучшим. В политологии, если это можно назвать политологией, что-то близкое время от времени проводили и Люхтерханд с Рыженковым, и Леша Кузьмин. Те семинары, которые здесь сейчас проходят, они проходят в том самом ключе, но школы не получилось…

Запись и редакция Шварц Е.С.