Становление новой политической идентичности в постсоветской России. Эволюция социально-политических ориентаций и общественного запроса. Из монографии «Россия: становление демократических ценностей?». М., Центр Карнеги, 1999

2.1. Кризис идентичности и его истоки

 

         Переживаемый российским  обществом кризис носит системный характер и имеет, очевидно, глубинные истоки в особенностях процесса национальной модернизации.  Именно  этот процесс поставил вопрос об особенностях национально-государственной идентичности,  о реальных  социально-культурных мотивах,  определяющих деятельность социальных групп, сложившихся в обществе.  Фактически стимулированная попытками модернизации  "разорванность" национального и социального самосознания и привела к видимому распаду  социума.  Действительно,  современная  Россия все 90-е годы оставалась крайне аморфным,  "киселеобразным" национально-государственным образованием,  находящимся  постоянно  в  состоянии "полураспада".  Внутренний социально-культурный конфликт между отдельными фрагментами общества (группы,  ориентированные на идеологию догоняющей  модернизации  и группы,  ориентированные на традиционалистские ценности) на каком-то этапе стал доминировать над осознанием исторической  общности.  Внутренние  этнические скрепы оказались слишком слабы, чтобы на руинах суперэтнической империи  смогло  полноценно  сформироваться  национальное государство.  В результате за более  чем десять лет попыток модернизации,  страна длительное время не  могла  породить адекватных  национальных лидеров,  выработать общенациональную идеологию, сформировать внутри страны значимые политические субъекты. Обладая, казалось бы, всем необходимым для успешного проведения модернизации (ресурсная база,  культурный и интеллектуальный потенциал), общество продолжало деградировать и по уровню самоорганизации отставать даже от некоторых значительно более бедных исходно стран  постсоветского пространства, вставших на путь создания национального государства.

Что же касается осознания общих национальных интересов,  вокруг  которых  формируется идеология "национального государства", то, по мнению некоторых историков, русские не сложились как собственно нация,  в  силу  целого  ряда исторических причин,  и скорее представляют из себя "суперэтнос",  цементируемый не столько национальными интересами, сколько наднациональными,  цивилизационными.  В условиях распада наднационального проекта, собственно этнической энергетики русских оказывается недостаточно  для создания национального государства. Исследователями отмечаются низкий уровень самоорганизации и пассионарности  русских,  все возрастающая субэтничность - и региональная, и социокультурная. За время, прошедшее с распада СССР, фактически русский этнос пока не смог  создать  своей полноценной национальной государственности,  а способность "цементировать" суперэтническое образование  стал  утрачивать  (чему  подтверждением события на Северном Кавказе). Русская диаспора за пределами российской государственности  стремительно утрачивает идентичность, демонстрируя крайне низкую способность к самоорганизации. По мнению  А.Ципко ("НГ", 4 мая 1998 г.), налицо "потеря витальности великорусского этноса", что и является важнейшим фактором распада общества и государства.

 Уйдя как от старой традиционной идентификации в качестве "российской  империи"  (с идеологией  восточно-христианского  мессианства),  так  и  от советской идентификации (с идеологией социального цивилизационного проекта), новая, "послеавгустовская" Россия длительное время  оставалась  вне  традиций  и  вне идентичности. Продолжало воспроизводиться главное - раскол общества на социальные группы и регионы,  сохраняющие ориентацию на традиционную систему ценностей (которая, как будет показано ниже представляет собой сложный синтез «досоветской» и «советской» идентичностей) и политических отношений,  с одной стороны,  и "западников",  с другой, ориентированных на ценности и мифологию "догоняющей модернизации".  Проблема политического выбора (в большей степени - на федеральном уровне,  в меньшей - на региональном) носит в значительной степени мифологический характер,  а говоря социологическим языком - социокультурный. Так, по мнению А.Панарина, главный кризис современной России - это  кризис  не социальный и не экономический,  а кризис идентичности. Истоки этого кризиса лежат далеко в недрах российской истории и связываются  с  комплексом явлений,  объединяемых понятием "цивилизационный раскол". И это притом, что по оценкам некоторых современных историков (Л. Семенникова),  сам цивилизационный раскол носит исторический характер,  прослеживается в различных формах на протяжении длительного периода (от  религиозного раскола в 17 веке).

Наблюдаемый социокультурный раскол в обществе носит в себе следы многочисленных  попыток  осуществления модернизации, по большей части - неудачных. Показывается, что все попытки модернизации в России носили не вполне органический характер, сопровождались ломкой традиционного уклада и способствовали социокультурному расколу. Что касается современного раскола, то его  острые и противоречивые формы стали ведущим  фактором,  препятствующим  оформлению  и  институционализированию  общенациональных политических и экономических субъектов. Параметры же, характеризующие внутригражданское   противостояние,  весьма многообразны:  это,  очевидно,  и историко-культурные, и идеологические факторы, и сложные этнополитические процессы,  принявшие во многом необычную,  нетрадиционную для   России  форму,  и резкое изменение конфигурации и характера социальной структуры,  приведшее к глубокому не только материальному, но и ценностному расслоению. Адаптация массового сознания к новым реалиям еще  далеко  не   завершена, что определяет его переходный и неустойчивый во многом  характер. Историческая социокультурная природа этого раскола, на наш взгляд, состоит в форсированном и в значительной степени насильственном распаде традиционного общества.   В результате,  в процессе  распада традиционное общество не успело породить органичных модернизационных субъектов, способных выполнить историческую задачу  органической модернизации страны. Сформировавшийся в позднесоветский период «средний класс» из числа  представителей «новой» культурной и научно-технической элиты оказался оторван от исторической идентичности и в целом стал основной движущей силы «революции» 80-90-х годов, столкнувшей страну на путь догоняющей модернизации. Так на первых этапах либеральных реформ, когда они имели массовую социальную базу в лице, в первую очередь, городской научно-технической интеллигенции, связывавшей с ней свои ожидания, направленные на формирование новых  механизмов  вертикальной  мобильности,  возник  "кризис идентичности",  приведший  к попыткам перенесения групповых,  социально-анклавных архетипов на российское общество в целом.

Сегодняшнее состояние общественного сознания можно  охарактеризовать как переходное.  Общество находится в состоянии глубокого разочарования практически  всеми  существующими  проектами  и  политическими конструкциями, происходит активный поиск некоторых новых доминант, которые, возможно,  способны частично восстановить утраченную  идентичность.  Однако  процесс пересмотра системы  ценностей,  действовавших в течение 90-х годов еще лишь в самом начале и на его завершение потребуется длительное  время. Как следствие этих тенденций,  эмпирические исследования демонстрируют размывание политического спектра, возникновение "нового консенсуса" по некоторым ценностным системам, сохранение раскола по другим, возможно, не менее важным основаниям.

 Эволюция массовых ценностей – политических и социальных - носит в последние годы сложный характер. На фоне некоторых "поступательных" процессов, таких как индивидуализация массового сознания, связанная с активным разложением посттрадиционных и традиционных структур, наблюдаются не менее существенные "циклические" процессы, отражающие совмещение индивидуальных  и групповых ценностных систем с представлениями о "целом" - обществе, нации, этносе, национальной истории.

Сложное взаимодействие новых и старых идентичностей  в  последние годы  привело и к трансформации общественного запроса в отношении российской власти. Период практически "полного единения" в 1991 году сменился ожесточенными столкновениями 1992-93 гг.,  а в более поздний период  произошел  еще больший  "разрыв" отношений между обществом и властью, связанный со взаимной потерей каких-либо позитивных ожиданий. И сегодняшний "политический режим" является в значительной степени отражением состояния самого общества, лишенного мобилизационного потенциала и парализованного отсутствием социальной и политической субъектности.

Период 1990-99 гг. охватывает целый цикл в процессах формирования новой российской идентичности. От начала 90-х годов – разгара массовых иллюзий относительно перспектив «либерального» проекта – и до конца 90-х, ознаменовавших собой глубокий кризис этого проекта и активизацию поисков уже «постлиберальной» идентичности.  Однако процесс этот сильно затягивается. В политическом спектре образовалась огромная «ниша»,  из которой ушли либералы первой волны и которую не смогли и никогда не смогут заполнить  традиционалисты.  Эта «ниша», на которую претендует  новый постсоветский «средний класс»,   остается слабо структурированной. И это не случайно – социальная структура, переживающая процесс трансформации,  остается прежней; механизмы «вертикальной мобильности», обеспечивающие новые формы адаптации, соответствующие модели «органической модернизации», еще не сформировались. Размытость и даже частичное разрушение государственных,  социальных,  корпоративно-профессиональных связей и отношений, произошедшие за последнее десятилетие,  не  могли  не породить причудливого сочетания старых и новых идентичностей,  взаимоисключающих ценностных установок и т.д.  В  этих условиях  теряется или деформируется социальная модель поведения и индивидов, и социальных групп, происходит своего рода "биологизация" поведения, упрощение мотивации, с одной стороны, а с другой, ее усложнение в связи с частичной переориентацией на нетрадиционные социальные и этнокультурные ориентиры.

Фактически можно утверждать,  что произошедшее «революционное» разрушение государства и общества на рубеже 80-х и 90-х годов, атомизировало социум,  в котором начались процессы медленной, стихийной самоорганизации. Формируются новые, локальные идентичности. Наблюдается массовая архаизация и сознания, и общественных отношений (например, полукриминальная среда – та самая «мафия», фактически образующая собой нижний, самый реальный уровень управления общественными и экономическими процессами).  Широко распространяются разного рода архаичные «секты» и субкультуры, восполняющие собой вакуум  традиционных общественных институтов.  Общегражданская идентичность фактически перестает мотивировать поведение общества, оставаясь лишь парадной ценностью.

И до  настоящего  момента  отсутствие  "целостной идентичности" в современном массовом сознании отражается в его  групповой  "анклавности".  Не  имея  устойчивых представлений о себе как о целом,  общество идентифицирует себя с отдельными его группами. В результате – проблемы с  общенациональной субъектностью,  отсутствием общих целей,  глубоким отчуждением общества от власти,  ощущением распада,  охватывающим  все большие слои населения. Таким образом,  различия политических установок и ориентаций в значительной  степени связаны с отсутствием единой,  "целостной" социально-политической социально-культурной идентичности. Эти явления характерны и для многих  государств с развитой политической системой,  но для современного российского общества носят особенно ярко выраженный характер. Для развитого  гражданского  общества типично широкое представительство социальных сил в политике,  лоббирующей объективные интересы этих  сил.  Наличие этих обстоятельств предполагает и значительную рационализацию механизмов политического выбора. В сегодняшней же России с ее размытой и переходной социальной структурой, социальные силы только начинают осознавать свои объективные  интересы, а,  следовательно,  различия  в  политических ориентациях в не меньшей (а на начальной фазе – даже большей) степени связаны с историко-культурными и социально-культурными  факторами, нежели с рациональным осознанием своих интересов. За рассматриваемый период последних 8-10 лет роль различных  факторов  существенно  менялась, мифологические представления, свойственные отдельных группам общества,  переживали трансформацию, и на сегодняшний день общество, пережив "спираль" мифотворчества,  оказалось более близко к консолидации на умеренно-националистических и национал-либеральных ценностях.

Идентичность  включает в себя собственно политическую идентичность, а также  идентификацию с политическими и  социальными  ценностями  и нормами -  и шире - с неким "цивилизационным проектом",  вокруг которого существуют сложившиеся мифы и архетипы;  историческую и историко-культурную,  как некий частный срез цивилизационной идентичности; этническую идентичность (восприятие и оценки самих  себя,  других  народов  и стран,  образы "внутреннего" и "внешнего" врага). "Важное место в системе стереотипов-значений занимают представления человека об  окружающей нас действительности, себе самом, своих отношениях с этой действительностью и окружающими людьми,  т.е.  так  называемые  модели  мира"  (Ю. Бромлей, К вопросу об особенностях влияния культурной среды на психику", "Советская этнография", 1983, N 3, с.71).

Для современной  России  характерны нарушения единой идентичности по следующим основаниям:

А). Социальное расслоение.  Оно особенно обострилось в последние годы. И ранее советское общество носило достаточно стратифицированный характер, причем за советской элитой,  в равной степени, как и за "средним классом", включавшим  большую  часть научно-технической и культурной интеллигенции,  стояли существенные различия в ценностях и нормах, в сравнении с другими социальными слоями. Однако в советском обществе «средний класс» существовал не как виртуальная фикция, он был реальным ретранслятором социальных ценностей и носителем собственной субкультуры.  Сегодняшнее социальное расслоение стало продуктом сложной трансформации, «низы» общества, выделенные по материальному признаку, культурно неоднородны, содержат в себе как обнищавших представителей старого среднего класса, так и традиционалистов. Оно не имеет достаточной легитимности в глазах большей части  общества,  включая  и наиболее продвинутые его слои;  следовательно, пока не приходится говорить о сложившихся субкультурах "верха"  и  "низа",  характерных  для сословных обществ;

  Б). Идейно-политическое расслоение общества, за которым стоят не только рациональные интересы и политические симпатии, но, главное - субкультурное, цивилизационное расслоение;

В). Поколенческое расслоение, отражающее внешне и в идейно-политических и ценностных различиях. Когортный анализ показывает, что в определенной степени за старшим,  средним и младшим поколениями,  пожалуй,  в большей степени,  чем в другие исторические периоды, стоят  фактически цивилизационные различия;

Г). Региональное расслоение, усиливающееся в силу рыхлости нынешнего государственно-территориального устройства,  разрыва экономических и культурных связей между регионами,  роста влияния в ряде регионов иных национально-культурных  ценностей,  нетрадиционных для российской этничности.

Часть российских социологов,  придерживающихся "неомарксистских" позиций,  склонны выводить различия политических ориентаций,  главным образом, из социальной стратификации общества.  Так, согласно исследованиям Т. Заславской,  "верхний"  слой  "достаточно  оптимистически смотрит на свою жизнь и будущее России";  "средний слой менее позитивно  относится  к осуществляемым  реформам";  "представители  нижнего слоя предпочли бы, чтобы реформы не начинались, а значительная часть их считает, что России нужна диктатура" (Т.И. Заславская; «Стратификация современного российского общества»; «Экономические и  социальные  перемены:  мониторинг общественного мнения»;  1996, N 1, с.12). Отмечается, что "динамика материального положения россиян по итогам первых лет  реформ  достаточно жестко  коррелирует  с  их распределением по типам ментальности,  т.е. представившиеся за последние годы жизненные шансы каждый  использовал по-разному   в   соответствии  со  своими  личностными  особенностями" (Н.Е.Тихонова, "Факторы социальной стратификации в условиях перехода к рыночной экономике", Москва, РОССПЭН, 1999, с.115). Согласно этой точке зрения, россияне сами несут ответственность за свою жизнь – какова ментальность, таков и образ жизни.

Однако, на наш взгляд, не менее важным фактором, определяющим внутреннюю динамику российского общества,  продолжает  являться его раскол по идейно-политическим ориентациям, не связанным непосредственно с их материальным положением.  Дело при этом не только и не столько в системе взглядов и убеждений. Как показывают многочисленные исследования,  за  идейно-политическими  различиями, наблюдаемыми не только в современной России,  стоит субкультурный (цивилизационный) раскол, и именно это характеризует политический процесс в России как глубоко своеобразный. И эти различия не исчерпываются разделением общества на "адаптантов" и "дезадаптантов", хотя и коррелируют с ним.  Так, по мнению Н.Е.Тихоновой, "традиционный для России конфликт "западников" и "славянофилов" вошел в свою новую фазу.  Через все общество проходит водораздел, разделяющий его на носителей традиционалистской  российской ментальности и представителей западной индивидуалистической ментальности" (цитированная работа, с.115). Автор считает, что этот раскол продолжает усугубляться - у представителей названных двух групп заметно различаются жизненные шансы, место в социальной структуре, видение перспектив России. Согласно нашим оценкам, различия, напротив, имеют тенденцию к некоторому сглаживанию.

 

2.2. Основы идейно-политического размежевания в современной России

 

Принято считать,  что  для  современной России характерно наличие трех основных политических сил и соответствующих им электоральных  типов:  либералы-западники  (их  иногда  в просторечии называют "демократы"),  "левые" ("коммунисты",  "социалисты"),  национал-патриоты ("национал-государственники",  "правые", "почвенники", "национал-протестный тип электората"). В целом, такое деление весьма напоминает традиционный политический  спектр в большинстве государств с развитой политической системой, особенно европейских,  где давно существуют свои "левые" и "правые", а также "новые левые",  "новые правые" и т.д. Однако для России, как для переходного общества,  данное деление носит существенно иной мотивационный характер,  когда за внешне рациональным выбором стоят значительные социокультурные различия.

Насколько данная типология является имманентной  по  отношению  к использованной  для  ее  вычленения  методики и какова ее "онтология", т.е.  можно ли говорить о реальном расколе общества на соответствующие типы со своими нормами,  ценностями, политическими ориентациям, или же мы в очередной раз сталкиваемся с "артефактом",  не существующим в реальности?

Так, например, несколько иную типологию приводят в "НГ-сценариях" от 16.01.97 Т. Кутковец и И. Клямкин.  По их данным, "в сегодняшней России преобладают постсоветские индивидуалисты (52%); демократы-западники  (41%);  и  интернационалисты (35%).  Довольно заметно представлены также державники (21%),  объединители  (19%)  и  русские  националисты (16%).  Среди  аутсайдеров  - православные христиане (13%),  социалисты-реставраторы (12%), и империалисты (7%)". Очевидно, что приведенная классификация  противоречива: державник может одновременно выступать в качестве как империалиста, так и православного христианина, индивидуалист также вполне может быть интернационалистом, как, впрочем, и националистом.  Нет четких единых оснований для последовательной типологизации массового сознания.

Массовое сознание,  даже опирающееся на элементы рационального выбора,  в основе своей достаточно мифологично. Число мифов, влияющих на политический выбор, ограничено. За каждым мифом и стоящим за ним архетипом сознания просматривается целостная картина мира, объясняющая индивиду его место в нем. Эмпирический анализ показывает, что важнейшими факторами, выполняющими роль доминантов типологии, являются следующие два:

-         ось,  которую можно условно назвать  "реформисты-традиционалисты" (отношение к модернизационному проекту в целом); реформисты разделяются от традиционалистов на основе некоторых особенностей системы ценностных ориентаций, из которых наиболее  существенными являются ориентации на ценности индивидуализма (индивидуальной свободы) в альтернативе с ценностями порядка  (коллективной ответственности).

-         отношение к Западу и западному пути развития (ориентация  на  догоняющий  или органичный тип развития).

Пересечение этих двух осей позволяет выделить как раз три основные реальные или «идеальные» (потенциальные) группы с разными идейно-политическими ориентациями:

1.      Сторонники догоняющей модернизации.

2.      Сторонники органической модернизации.

3.      Противники любой модернизации или традиционалисты.

Действительно, можно утверждать, что общественное мнение в постреформенной России оказалось расколото именно по отношению  к  реформам  по типу догоняющей модернизации.  "Традиционалисты" готовы пожертвовать реформами во имя сохранения традиционной идентичности, "либералы"  готовы  пожертвовать традиционной идентичностью во имя скорейшего проведения реформ,  а  "националисты» или «национал-протестанты» протестуют именно против разрушения идентичности при поддержке общего вектора  модернизационных  процессов. Так кризис субъектности российского общества особенно резко обострился именно в последние десять лет. Наиболее "продвинутые" слои населения - научно-техническая интеллигенция,  значительная часть ранее правящей элиты, в целом население крупнейших мегаполисов,  в большей степени подготовленное к процессам  модернизации социально-экономической и социально-политической системы, - в силу ряда историко-культурных обстоятельств не оказались  носителями традиционной идентичности,  идентифицируя себя и свои интересы, в первую очередь, с "цивилизованным" Западом. Разумеется, сознание большинства из них было  мифологизировано.  Основой идеологии тогдашних либералов была даже не столько рыночная экономика (точнее - и она, но тоже в мифологизированном виде),  а именно идея абсолютной ценности западного цивилизационного типа развития и,  соответственно,  отрицание самоценности "российской почвы". Функции "защиты идентичности" оказались  отданы  на  откуп  "антимодернизационным" группам общества, выступающих с позиций традиционной ментальности. Таким образом, внутри общества возникли, по крайней мере, две ярко выраженные субкультуры, характеризующиеся как "традиционалистская" и "западническая",  в каждой из этих субкультур наблюдались свои механизмы ретрансляции  ценностей, социальных  норм и политических установок,  свои "опережающие" группы, выступающие в качестве генераторов установок. В то же время не менее половины общества существовало в рамках пограничных культурно-политических ценностей.

Перечисленные основные типы сознания достаточно переменчивы – каждый по-своему; время наполняет их новым, но только отчасти содержанием; у них меняются конкретные политические симпатии, оценки текущей политической конъюнктуры, отношение к тем или иным ценностям. Меняется количественное соотношение этих типов. Так,  если в первые годы "демократической революции" сторонники перемен по пути  либеральных  реформ  и  скорейшего сближения  с Западом составляли значительное численное превосходство и опирались на наиболее активную часть общества,  то  за последнее  время  "ядра"  как «либерального»,  так и "коммунистического" электората (в особенности первого из них) стали стремительно размываться, а наиболее представительной оказалась достаточно пока аморфная группа политического сознания,  соответствующая "новому запросу" той части общества, которая отрицательно относится к проводимым в России реформам (таких большинство),  и, с другой стороны, не принадлежит к "традиционалистским" группам. Ее можно охарактеризовать как "государственников",  "русских националистов", "национал-реформистов", "национал-центристов", "национал-протестантов" и так далее.  Но ее внутренне содержание далеко не полностью соответствует привычному пониманию этих  терминов.  Она  достаточно  внутренне противоречива  по  кругу идей,  распространенных внутри нее,  но в ней наблюдается процесс постепенной консолидации.

По мнению некоторых аналитиков (М.Малютин, теория "пяти электоратов"- традиционалисты; либералы; «партия власти»; национал-протестанты; демократическая оппозиция),  электоральный  выбор  очень устойчив (особенно в последние 4-5 лет).  Тем не менее,  мы полагаем,  что за последние годы политический спектр России существенно изменился и усложнился.  Наблюдаются «перетекания»  одних электоральных групп в другие; недавние «либералы» становятся «националистами» или «державниками», по-разному формируется электорат «партии власти», однако, барьер между  традиционалистами и реформистами действительно весьма устойчив и лишь единичные представители общества его способны преодолеть. Основа электорального деления – отношение к модернизационному проекту – в своем конкретном преломлении облекается, как правило, в сугубо мифологическую форму. Отсюда, например, проистекает устойчивость ориентации традиционалистов именно на коммунистов и их лидеров.

Устойчивость электоральных ориентаций  тесно связана с мифологией и социально-политическими архетипами. Население, реализуя свой  политический  выбор  в  пользу того или иного кандидата (партии), зачастую ориентируется  на стоящие за ними политические и социокультурные мифы и архетипы.  "Понятие архетипа - это понятие  не субъективного начала,  а объективного,  существующего внутри человека, а не вне его. ...Это - самая общая модель, которая определяет строй человеческой мысли.  Она объективна,  потому что она задается традицией, которую ребенок воспринимает из социума как данность, и самой  логикой жизни.  Есть определенные параметры архетипа,  которые не могут быть произвольно изменены" (В. Полосин,  "Архетип  и  мифология", "Золотой лев"; N 4, 1998). По его мнению, "миф создать нельзя. Человечество занято в основном тем,  что,  пытаясь как-то устроиться в  этой жизни,  пробует доказать соответствие конкретного живого реального человека его мифическому прототипу для того,  чтобы он мог войти в  этот миф и восприниматься общественным сознанием уже в качестве мифического персонажа. Для политиков это чрезвычайно важно". Впрочем, противоречие носит скорее мнимый характер:  в этническом  менталитете  заложена сложная система архетипов,  которая    способна "вызывать" разные архетипы в качестве реакции на некоторые "сигналы извне". Так классики называли русский народ "пугающе переменчивым",  способным то поражать христианской кротостью, то оборачиваться «азиатской рожей".

Политические мотивы,  которые носят не рациональный, а мифологический характер,  также восходят к разного рода архетипам.  Так те же коммунисты воспринимаются как своим,  так и чужим электоратом в качестве  некоего  коллективного архетипа.  Уже цитировавшийся В. Полосин отмечает, какую роль сыграли архетипы в изначальном формировании образа Б.Ельцина в конце 80-х годов.  "Политическая казнь... носила характер всенародной мистерии... Дальше народное мнение его мифологизирует, он  становится  героем и должен воскреснуть.  Сбрасывание в реку – это эпизод мифической смерти, восходящий к мифу об Озирисе и его брате Сете".  При этом в социокультурно разорванном обществе, каким и является Россия,  субъектом мифотворчества выступает не столько нация в  целом, сколько отдельные исторически сложившиеся группы. Если чисто "личностные" компоненты имиджа оцениваются различными группами населения  примерно  одинаково (с небольшими вариациями в зависимости,  как правило, от пола,  возраста и образования референтной группы), то зашкаливающий разброс в оценках того или иного  политика  -  верный  признак  "срыва идентичности".  Только  в зеркале шкалы "наш" - "не наш" возможны расхождения "в разы" показателей доверия и симпатии. Например, такие "знаковые" политики как А.Чубайс,  Е.Гайдар, Г.Зюганов оцениваются в различных группах, выделенных по их политическим ориентациям,  диаметрально противоположно.  Это характерно и для некоторых других "знаковых" фигур современного  политического ландшафта.

  Напротив, сохранявший до самого последнего времени имидж "нейтрального хозяйственника" московский мэр  Ю.Лужков  на  редкость  ровно оценивался в самых разных группах - как среди сторонников "коммунистов",  так и сторонников "партии власти" - и там,  и там рейтинг доверия к нему был положительным. Но стоило мэру заявить о себе как о перспективном федеральном политике,  фактически принять старт в предстоящей президентской гонке, как показатели доверия к нему тут же "потекли". Ведь как политик он уже не может находиться вне сложившегося круга мифологем.  А это означает, что восприятие того или иного политика связано,  в первую очередь,  с тем,  как "ложится"  его имидж на политическую мифологию.

За политическим спектром, представляющим в самом общем виде набор социально-политических мифологем, живущих самостоятельной жизнью, стоит  конкретная "карта" действующих в современном обществе политических сил. Когда говорят об электорате, например, "НДР", "ЯБЛока" или другой политической партии, определенного лидера - претендента на ту или иную должность,  то их электорат образуется достаточно сложным образом. Личные симпатии,  личный имидж,  дополняется ожиданиями,  связанными с механизмами идентичности - "наш" этот человек или партия,  или же  "не наш".  При этом само понятие "наш" имеет исключительно социально-культурную природу.  Естественно также, что значительная часть мотиваций, определяющих электоральный выбор, носит и рациональный характер.

Идеологическая приверженность населения в значительной степени определяется его материальным положением.  Приведенные данные говорят о том,  что общая составляющая этого вполне "рационалистического" фактора "объясняет" в среднем от 30 до 40% идеологического размежевания. Остальное определяется скорее социокультурными факторами.     Они  оказывали  решающее  воздействие на формирование политического спектра в начале 90-х годов. Однако с течением времени  начала происходить заметная рационализация идентификационных механизмов,  на сегодняшний день проявляется высокая  корреляция между политическими ориентациями и субъективным восприятием своего социального и материального статуса.  Фактически,  те, кто выиграл в результате "реформ" не только удовлетворен своим положением,  действиями правительства, но и склонен смотреть на "мир" сквозь призму определенной идеологии.  В еще большей степени это касается тех, кто проиграл в ходе тех же "реформ".  Так среди  "коммунистов"  85.6%  полагают,  что "проиграли". В то же время ряд исследователей рассматривают обратный механизм – именно «прокоммунистическая», традиционалистская ментальность помешала ее носителям приспособиться к «реформам».

 

Таблица 1. Соотношение тех,  кто проиграл и тех, кто выиграл в   результате реформ (по основным группам политического сознания) (апрель 1998)

 

Политическая идентификация	Скорее выиграли	Ни то, и ни другое	Скорее проиграли
Либералы-рыночники	31,2	27,4	30,2
Коммунисты	1,3	7,7	85,6
Социал-демократы	3,8	23,7	60,3
Националисты	4,9	25,6	59,0
Центристы	10,5	30,4	48,9
Неопределившиеся	4,0	12,0	64,0

 

 

Таким образом, мы утверждаем, что для современной России характерны лишь три базовых типа политического сознания, определяемые понимаемыми в широком смысле слова цивилизационными процессами. Все остальные характеристики политического сознания лишь демонстрируют известную внутреннюю неоднородность базовых типов. Тем не менее, в исследованиях, которые  цитируются ниже и выполненных (если нет специальных оговорок) в рамках мониторинга Российского независимого института социальных и национальных проблем, для определения идеологической  идентичности  россиян  используются чаще всего пять следующих идейно-политических течений,  представленных в России  в последние 5-6 лет. Это идеология "радикального рынка", "коммунистическая", "социал-демократическая" (хотя высказываются обоснованные сомнения  в наличии ее в массовом сознании как некоего целостного идентификационного параметра),  "русский национализм" (в ряде случаев отдельно выделяются "националисты" и "державники"), "центризм". Сторонники всех перечисленных идейно-политических течений в совокупности составляют  в российском обществе,  по  данным одного из последних исследований (октябрь 1998 г.) - 54.6%; 44.6% не привержены никакой идеологии в рамках предложенных исследователями парадигм. Сразу следует оговориться, что критерии  соотнесения себя с этими течениями не описывались,  речь идет о "самоидентификации", поскольку за каждым из названных течений стоит та или иная мифология, пусть и противоречивая.

Данные  исследований,  показывают, что в сегодняшнем  российском  обществе единой доминирующей идеологии не существует. Сторонники сбалансированного центризма (сочетания всех идей) составляют около 17%, русского национализма (самостоятельного русского пути развития)  -  15-16%,  собственно  коммунистической  идеологии  - 10-12%,  радикальных  рыночных  реформ - 6-7%,  социал-демократической идеологии - 4-5%.  Следует отметить,  что среди "неопределившейся" или "центристской"  части  электората  наиболее  популярны "державнические" ценности,  прямо не связанные ни с левой,  ни с правой  идеологией,  а также привлекающие тех, кто является государственниками, не акцентирующими ценности "русского национального возрождения". Так по данным опроса, проведенного в декабре 1998 г. в двадцати крупных городах России, 34% опрошенных отдали приоритет именно ценностям "возрождения сильного государства и упрочения державы", в то время как сторонников "русского возрождения" оказалось всего 10%.  Таким образом, "русские националисты",  "державники" вкупе со значительной частью "центристов" и неопределившейся части электората, составляют то,  что может быть охарактеризовано как "национал-центристское большинство". Эта группа на операциональном уровне наиболее точно характеризует тех стихийных сторонников «органической модернизации», о которых говорилось выше, но в целом лишенных своего «пассионарного» активного ядра и не приемлющих мобилизационных форм политического процесса.   Данные самых последних исследований, проведенных  уже после социально-экономических потрясений, связанных с последствиями кризиса 17 августа,  также показывают, что сформировавшееся соотношение сторонников различных идейно-политических течений  достаточно устойчиво.  Так после «пика» кризиса и последовавшего резкого усиления социального напряжения в обществе, существенных изменений в структуре спектра не произошло, в частности, при повышении общего "градуса пассивного протеста", не наблюдалось сколько-нибудь явного  "полевения" и пополнения за этот счет традиционалистской части спектра.

Названные течения продолжают дробиться, внутри каждого из них наблюдаются многочисленные и  противоречивые  идейно-политические  течения. В частности, наблюдается процесс деидеологизации молодого поколения. Именно об этой тенденции свидетельствует, в том числе, резкое сокращение в составе молодого поколения сторонников коммунистической идеологии. Именно это поколение выступает носителем националистической и национал-центристской идеологии, приверженцами которой выявили себя более 62%  молодежи от 16 до 24 лет,  из числа тех, кто, так или иначе, определил свой выбор (48%).

"Деидеологизированная" часть россиян, стабильно отказывающаяся при массовых опросах продемонстрировать свои политические ориентации,  безусловно,  имеет некоторое  отличное от политизированных форм мировоззрение. Скорее всего  это мировоззрение не вписывается в доктринерскую форму  "традиционных" идеологий,  и носит более рациональный характер. Имеет место,  очевидно, и определенный протест против сверхидеологизированного социального бытия эпохи последнего десятилетия.  Как показывают результаты анализа,  по своим общим мировоззренческим характеристикам эта группа общества мало отличается от назвавших себя центристами, социал-демократами или даже русскими националистами. Все эти самонаименования  следует рассматривать не столько в рамках своего идеологического содержания (ниже будет показано, что, например, "русские националисты"  вовсе не так националистичны, как этого можно было ожидать), сколько в том смысле,  что все большая часть общества не  желает  себя соотносить с доминировавшим в начале 90-х годов делением на "коммунистов" и "демократов".

.           С тех пор наблюдалась тенденция деполитизации общества (размывались «ядра» носителей устойчивой мифологии), а также  некоторое усложнение конкретных оснований спектра. Так за шесть последних лет доля населения,  считающего себя сторонниками радикальных рыночных реформ,  сократилась почти втрое:  с 24% в 1993г. до примерно 10% в 1998 году., после чего стабилизировалась примерно на этой цифре. При этом в крупных городах эта величина составляет 15-17%.  На "волне" либеральных реформ начала 90-х число сторонников радикально-либерального развития России,  по данным Г.Сатарова, доходило до 40-45% («Российский монитор», 1992, N1).  Интересно отметить, что многочисленные исследования,  посвященные типологии политического выбора в тот период  начале  90-х  годов  -  как  в обществе,  так и в тогдашнем парламенте (Г.Сатаров,  В.Сергеев,  ныне покойный А. Собянин) подтверждали факт  крайне резкой поляризации сознания.  Все "объекты" исследования при многомерном факторном анализе "ложились" строго вдоль плоскости "первой  главной  компоненты",  которую  интерпретировали  (особенно прямолинейно - А. Собянин и его группа,  на основании данных которой даже  принимались определенные политические решения - например,  о формировании переходного Верховного Совета СССР после августовских событий, в который были делегированы наиболее "прореформистские" российские депутаты ) как ось "консерваторы-реформаторы".  Выделить осмысленную "вторую главную компоненту"  никому  из  исследователей  так  и не удалось.  Политический спектр четко делился,  соответственно главной оси,  строго  на  четыре сектора:  радикальные  реформаторы;  умеренные реформаторы;  умеренные консерваторы; радикальные консерваторы.

События осени 1993 года стали своего рода  высшей  точкой  именно социокультурного  противостояния  "Запада"  и "почвы",  в историческом плане наиболее близкая в российской истории аналогия - это "стрелецкий бунт"  конца 17 века,  направленный против попыток раннепетровской модернизации,  угрожавшей "старомосковской" идентичности.  Но "почвенники", политически наспех слепленные, представляли в социальном плане в тот период определенную "социальную  резервацию",  по своим  ориентациям противостоящую не только радикальному флангу,  но и центру,  что и предопределило в тот период их   поражение.

 

2.3. Эволюция идейно-политических ориентаций в последние годы

 

За последующие годы политический ландшафт в России изменился радикально,  причем в сторону усложнения. Четко просматривается «вторая компонента».   И, как показывают результаты исследований, это усложнение достигнуто в первую очередь, за счет трансформации именно старого «демократического»,  «реформистского» электората, резко поляризовавшегося на "либерально-космополитический"  сегмент и "национал-реформистский".  В наименьшей степени перемены коснулись традиционалистской части электората,  в основном голосующего за коммунистов и их ближайших союзников. Значительная часть населения не отождествляет себя ни с одним из  сегментов "триады", называя себя "центристами" или "прагматиками",  то есть готовы поддержать скорее некую "третью силу", а не крайности, представленные ортодоксальными либералами и традиционалистами.

Число приверженцев коммунистической идеи осталось почти прежним - на уровне 15-16%. При этом их "ядро" составляет по данным последних исследований около 10%,  а еще 5%  идентифицируют  себя  скорее  как "сторонники новой социалистической идеологии". "Традиционалистская оппозиция", в основном группирующаяся вокруг КПРФ и других  лево-националистических  организаций,  так и не сумела выйти из "социокультурной  резервации",  что исключало все последнее время и, видимо, продолжат исключать и далее  выработку общенационального консенсуса вокруг ее электоральной базы. Так за последние годы число сторонников  «планового  социалистического  хозяйства»  увеличилось чисто символически - с 15.4% до 17.3%. По существу, цифра вокруг  20% («коммунисты» + «социалисты») по данным не только исследований, но и выборов стабильно характеризует объем ядра левого электората,  который может при  ряде  обстоятельств увеличиваться в 1.5 - 2 раза за счет фокусирования вокруг него общепротестного потенциала. Однако достаточно сервилистская политика КПРФ в последнее время скорее всего будет препятствовать  возможности новой  концентрации вокруг этих «левых» сил протестного фокуса.

«Социал-традиционалисты» или "коммунисты" представляют из себя  достаточно  "анклавную"  (социально изолированную от остальных) группу,  среди которой преобладают представители старших поколений. Так если в группе респондентов от 16 до 24 лет доля сторонников этой идеологии составляла всего 3.7%, то в старшей - 56-65 лет - она уже является преобладающей и достигает 35.4% (апрель 1998 г.). Коммунистической  идеологии более привержены беднейшие слои общества.  Так в низшей доходной группе со среднемесячным доходом до 50 долларов (до девальвации рубля в августе 1998 года) число приверженцев коммунистической идеологии составляло 36.0%, а с ростом доходов она постепенно сокращалась и доходила  до 9.5% в группе с доходами свыше 200  долларов.  Одновременно  в этой "богатой" группе наибольшее число "либералов-рыночников" - 26.6%.

Значительно расширилась  электоральная  база "русских националистов" - как показывает анализ,  впрочем,  достаточно умеренного  толка, идентифицирующих себя как "сторонников возрождения русской нации и поиска самостоятельного русского пути" - с 10.5%  в 1996 году до 15-16% к настоящему времени.  По данным некоторых других исследований,  она еще выше.  Анализ показывает, что по своим социально-экономическим и политическим предпочтениям "националисты" занимают  промежуточную  позицию между либералами и коммунистами, выступая, таким образом,  как представители политического центра.  По большинству позиций они при этом  ближе либералам - то есть, ориентированы на ценности свободного рынка,  регулируемого государством и правового государства.  Имея тенденцию к расширению своего электорального поля,  "националисты" (правда, в достаточно умеренном варианте – национал-центристского большинства) способны генерировать консолидирующие общество ценности, которые в той или иной степени в состоянии восприниматься и смежными идеологическими группами.

Их  «протест» против как традиционализма, так и против реформ по типу догоняющей модернизации носит в достаточной степени декларативный характер. Это делает группу "национал-протестантов" рыхлой и плохо организованной.  Тем не менее,  именно она наиболее активно пополняется в  последние  годы  именно  за счет разложения "старого" (периода начала 90-х) либерального электората.  Достаточно  радикальные лидеры националистов,  стремящиеся к завоеванию позиций на поле "националистического" и "национал-патриотического" электората, в значительной степени не являются для него достаточно референтными, часто отпугивая своим радикализмом и сектантством.  Например, согласно данным всероссийского опроса Н. Бетанели (декабрь 1997 г.), лишь 4% опрошенных хотели бы победы политических сил   "национал-патриотической"  ориентации.  Современное формирующееся национал-центристское большинство  скорее  ориентированное на  национал-патриотическую идеологию,  а на национал-корпоративную модель общества, в которой государство обеспечивает защиту этих корпоративных интересов. Примерно 70% сторонников «национального возрождения» тяготеет к государственнической идеологии "державного возрождения" и лишь около трети -  к  идеологии  "национал-изоляционизма" (так 10.7%  высказались за то, чтобы "Россия была государством русских людей"; еще 19.9% - за то, чтобы "русские имели больше прав"), связанной с приоритетным возрождением собственно русских ценностей. По своим социально-экономическим воззрениям и те,  и другие,  скорее тяготеют к модернизационно-рыночной модели общества, то есть выступают в качестве "национал-либералов", условно говоря,  сторонников национально ориентированного варианта модернизации.

Если «старый» демократический электорат эпохи «Демократической России» в значительной степени распался, а определенная его часть примкнула к «националистам» и «национал-центристам», то сохранившие верность  прозападно-космополитическим воззрениям либералы, напротив, раскололись по иным основаниям. Среди них выделяются социально ориентированные либералы, тяготеющие скорее к западной социал-демократии и радикальные либералы, ориентированные  на идеологию свободного рынка с минимальным вмешательством государства.  Последние,  в свою очередь, значительно расходятся между собой  в  оценке текущих политических событий,  отношением к действиям властей и ценностям демократии.  Их можно  охарактеризовать  следующим образом:  - либерал-прагматики - те,  кто сознательно поддерживает нынешний режим и не желает радикальных  перемен,  ориентируясь  на  свои осознанные прагматические интересы;  - демократические оппозиционеры - считающие, что нынешняя власть подверглась бюрократическому перерождению  и "предала идеалы демократии";  - либерал-авторитаристы – радикальные сторонники рыночных реформ,  даже ценой значительных жертв в отношении демократических ценностей.

Меньшей внутренней эволюции подверглись сторонники КПРФ – социал-традиционалисты. По данным исследований,  среди традиционных сторонников КПРФ и ее лидеров лишь  около  трети  составляют приверженцы  собственно "левой" коммунистической идеологии – равенства и социальной справедливости. Большая же их часть - это скорее "правые" коммунисты,  видящие  в КПРФ прежде всего партию,  представляющую ментальность и интересы остатков  патриархального  общества,  сторонников порядка и авторитаризма. Именно поэтому коммунистический электорат может при известных обстоятельствах пойти и за иным,  некоммунистическим выразителем авторитарного запроса,  тем более, что чисто "левый" радикализм все больше уходит на периферию и прокоммунистического электората,  который  начинает тяготеть к экономической модели капитализма под патронажем государства (госкапитализм).

Таким образом, одновременно с процессом фрагментации идейно-политических установок  и во многом благодаря ему происходит сближение позиций,  стирание граней между различными типами сознания.  Те же либерал-прагматики уже мало чем отличаются от тех, кто называет себя сторонниками самостоятельного русского пути развития.  И те,  и другие нацелены  на формирование  уже упоминавшейся нами национал-корпоративной модели общества. Таких примеров можно привести множество,  что означает в перспективе возможность достижения консенсуса по ряду ключевых общезначимых проблем на базе национал-центристского большинства.

Данные  мониторингового исследования демонстрируют внутреннюю неоднородность групп,  выделенных в рамках основной типологии политического сознания. В исследовании 1998 года (апрель) было предложено представителям различным идейно-политических ориентаций назвать одну, ключевую идею, вокруг которой должно строиться дальнейшее развитие общества (выход его из кризиса).

 

Таблица 2. Ключевая идея выхода страны из кризиса среди сторонников различных идейно-политических ориентаций

 

Ключевая идея	«Либералы»	«Националисты»	«Коммунисты»	«Центристы»
Достижение социальной справедливости («левая идея»)	16,0	12,8	30,4	9,0
Укрепление силы и могущества державы («державники»)	16,0	35,9	25,0	20,2
Приоритет русских («русские националисты»)	3,2	10,2	3,6	5,5
Ускорение рыночных реформ («радикальные либералы»)	26,4	4,9	0,0	10,4
Демократическое обновление общества («демократы»)	25,6	20,4	11,1	36,6
Установление порядка, сильной руки («авторитаристы»)	9,6	11,5	22,5	8,2
Укрепление достигнутой стабильности («стабилизаторы»)	1,6	1,0	0,7	2,5
Всего	100,0	100,0	100,0	100,0

 

            Из этой таблицы хорошо видно, что лишь чуть более 30% коммунистов являются собственно «левыми» – сторонниками приоритета социальной справедливости. Значительно больше среди них (почти 50%) – авторитаристов и державников, то есть сторонников, напротив, консервативно-государственнических ценностей. Собственно «приоритет русских ценностей» – достаточно малопопулярная идеология среди всех групп, в том числе и тех, которые относят себя к сторонникам «русского возрождения». Среди «либерального» электората – 16% - это те, кто склоняется к идеологии «социал-либерализма» – носители собственно социал-демократической идеологии.

К числу факторов, способствовавших консолидации российского общества вокруг ценностей, представляемых национал-центристским большинством, можно отнести достижение обществен6ого консенсуса по вопросу о характере собственности.  Так сторонники планового социалистического хозяйства  ограничиваются только одной группой - социал-традиционалистами. Даже среди либералов - за свободный рынок всего 13%. Остальные группы склоняются скорее  к варианту госкапитализма с отдельными элементами свободного рынка.     Вот некоторые данные, характеризующие мнение основных групп политического сознания по вопросу о том,  какие отрасли должны управляться государством, а какие - нет.

 

Таблица 3. Соотношение сторонников государственного и частного  управления различными предприятиями и сферами хозяйства (май 1998 г. – далее, если специально не оговаривается, даются ссылки на это же исследование)

 

Сфера хозяйства	Либералы	Коммунисты	Социалисты	Националисты	Центристы
Телевидение	23,3 – 17,7	74,6 – 1,7	39,7 – 10,9	43,2 – 8,1	31,4 – 6,8
Газеты	22,3 – 12,6	66,9 – 2,0	34,6 – 10,9	35,3 – 10,7	22,5 – 7,8
Сельские земли	26,5 – 25,6	69,6 – 4,0	51,3 – 12,8	41,0 – 16,0	27,6 – 17,7
Банки	25,6 – 10,7	78,3 – 1,7	51,9 – 10,3	47,9 – 3,6	31,0 – 7,2
Производство продуктов питания	10,2 – 27,4	46,2 – 6,4	19,9 – 22,4	23,9 – 15,8	13,1 – 20,9

 

Примечание. Здесь и далее - остальные затруднились ответить на вопрос.

 

            2.4. Идентичность политическая, этническая, общегражданская

 

«Ядра»  противостоящих друг другу основных носителей мифологического сознания  по-прежнему  существенно  различаются  по  своей идентификационной природе. Так ярким примером, характеризующим один из ключевых факторов идентификационной модели, являются различия в представлениях  о достоинствах и недостатках "самих себя" - русского (великорусского) этноса.  Вот, например,  как оценивают  некоторые  качества  русских  людей группы населения, по-разному идентифицировавшие себя политически:

 

Таблица 4.Суммарная (расчетная) шкала оценки качеств русских по нескольким переменным         (непунктуальность - пунктуальность; угрюмость - жизнерадостность; ум - глупость)

 

 

 

 

 

 

                                                Оценки

                        Негативные    Нейтральные Позитивные

                                    (-)                    (=)                   (+)

Ориентация	1	2	3	4	5
Либералы	20,0	27,4	41,9	6,0	4,7
Коммунисты	7,7	19,4	56,5	14,7	1,7
Социалисты	7,9	24,4	46,5	17,3	4,8
Националисты	13,7	26,7	42,3	12,2	5,1
Центристы	12,1	35,4	35,6	14,1	2,8

 

Практически аналогичные распределения можно наблюдать и по другим исследованным характеристикам русских людей.  "Либералы", сформировавшиеся  исторически как "западнические" и,  соответственно,  "антирусские",  точнее "антитрадиционалистские" силы,  и выступившие в этом качестве как "разрушители" русско-имперско-советской идентичности,  оценивают качества русских людей значительно (примерно в 2.5-3 раза) критичнее,  чем другие.  Особенно это касается "коммунистов", выступающих именно в качестве носителей исторической традиции. Можно даже утверждать, что  в  "ядре"  либеральной части общества присутствуют элементы субэтничности, настолько "матрица" этнической идентичности  отличается от традиционной "матрицы".

            О кризисе общероссийской идентичности свидетельствует и тот факт, что лишь на 10% оказалось больше тех, кто предпочитает общегражданскую идентичность (48.3%) этнической (38.4%),  то есть тех, кто назвал себя не "гражданином России",  а "русским". В то же время данные исследования  говорят  о том,  что для тех,  кто определил себя как сторонников "либерально-рыночной" идеологии в  большей  степени,  чем  для  других групп  сохраняется "этнофобия" - боязнь или нежелание по другим причинам - идентифицировать себя именно как "русских".

 

Таблица 5. Общегражданская идентичность в группах российского общества

 

                

Сторонники	Идентифицируют себя как гражданин России	Идентифицируют себя как русские
Либералы-рыночники	61,4	24,7
Коммунисты	36,1	37,1
Социалисты (социал-демократы)	46,8	36,5
Националисты	53,6	39,1
Центристы	47,7	34,8

 

Между тем вопрос о собственно "русскости" и роли русских в  государстве  России остается открытым и спорным для всех - от либералов до националистов.  В каждой из названных групп более 50% опрошенных согласились с тезисом, что "Россия - общий дом многих народов...", в то время как сторонники того, что «у русских больше прав» всюду оказались в меньшинстве.. И разница между самыми "националистическими" националистами (56.8%  согласных с тезисом об «общем доме») и самыми "космополитичными" "центристами" (73.2%) весьма невелика. Одновременно выделяется часть «либералов», которые придерживаются даже более радикальной националистической доктрины («Россия – только для русских…»), чем «националисты» (соответственно, 16,3% и 15,2% сторонников).

 

Таблица 6. Соотношение сторонников национальных доктрин в группах российского общества

 

Сторонники	«Россия – только для русских…»	«У русских должно быть больше прав…»	«Россия – общий дом всех народов…»
Либералы	16,3	17,7	60,0
Коммунисты	12,4	21,7	63,5
Социалисты (социал-демократы)	6,4	19,9	67,9
Националисты	15,2	23,7	56,8
Центристы	5,4	18,1	73,2
Неопределившиеся	8,0	48,0	36,0

 

Было бы большим упрощением полагать, что формирование новой идентичности проходит исключительно мифологизированным образом.  В  национальном сознании россиян происходит формирование элементов новой идентичности,  сочетающих старые мифологемы и новые,  вполне осмысленные и рациональные мотивации. Особенно отчетливо это проявляется по двум основным линиям идентификации: а) институциональной, то есть соотнесение общества,  отдельных  его групп и личности с конкретными политическими субъектами и государством как таковым,  и б) -  общегражданской  -  со страной, обществом, отдельными референтными группами.

Эти линии  идентификации, безусловно, связаны между собой,  но в то же время результаты исследований показывают,  что за последние годы  в массовом  сознании произошло заметное разграничение понятий Отечества, Родины от понятия государства.  Последнее,  в свою очередь, уже жестко не ассоциируется с понятием власти и конкретных общественно-политических субъектов.  В целом можно констатировать,  что такие идентеты, как Родина и Отечество, в наименьшей степени подверглись ценностной инфляции.  Для современных россиян эти понятия и до сих пор остаются весьма значимыми.  В отношении понятия "Родина" наибольшие отклонения от средней дают ответы респондентов,  придерживающихся коммунистической идеологии как высоко значимое его оценили 82.9%  представителей этой группы. Понятие  "Отечества"  наибольшую  ценность  имеет  также для коммунистов (73.9%),  а также сторонников самостоятельного русского пути  развития страны. Сторонники коммунистической и "новой" социалистической идеологии, а также приверженцы самостоятельного русского пути развития также  чаще  всего отмечают высокую значимость государственной символики (соответственно, 65.6, 66.7 и 62.0% - в отношении государственного флага, 65.2,  66.0 и 58.5% - в отношении гимна и 64.5, 66.0 и 60.5: - в отношении герба).

Естественно, ослабление общероссийской идентичности порождает  во многом  анклавный  тип  сознания,  когда  идентификация более высокого уровня (страна,  государство,  общество в целом) во многом  заменяется идентификацией низших уровней (территория, город, референтная группа семья, родственники, друзья, коллеги по работе и т.д.). Это достаточно аморфное  состояние  общества  во  многом препятствует появлению в нем значимых общероссийских политических субъектов.  В силу этого, как это неоднократно отмечалось,  все структуры,  характерные для современного гражданского общества -  партии,  профсоюзы,  представительные  органы власти - остаются в значительной мере "фасадными",  верхушечными образованиями, не встроенными ни в структуру реальных ожиданий, ни в политическую  культуру  -  именно в силу того,  что атомизированный социум практически не способен к самоорганизации.

Данные последних  опросов также говорят о том,  что "чувство общности" люди испытывают практически лишь на "микроуровне" - в отношении своего  самого  ближайшего  круга  общения  -  семьи  (79.6%),  друзей (74.4%),  в меньшей степени - товарищами  по  работе,  учебе  (51.3%), людьми своего поколения (51.9%).  Между тем,  ощущение "общей судьбы", единой страны, нации, общества как такового присутствует в гораздо более слабой степени.  Атомизированное общество в последние годы не было готово ни к активной политической деятельности,  ни к защите своих интересов, ни к эффективному социальному протесту, ни к выдвижению общенациональных лидеров.  В этой связи "президентская  моносубъектность", которую  анализируют  И. Клямкин и Л. Шевцова в "НГ" от 25-26 июня 1997 г., является лишь внешней компенсацией безсубъектности самого общества.

По сравнению с позднесоветским периодом резко снизилась самоидентификация граждан со своей работой (распад трудовых коллективов,  профессиональных  корпораций),  территориальными образованиями (по данным того же исследования - лишь 27.0%  испытывают чувство общности с людьми, живущими в том же городе или поселке). Примерно такая же цифра отражает и чувство общности "со всеми россиянами" - 27.8%.  Да  и  факты недавней истории говорят о том,  что русские, оказавшиеся за пределами своего государственного образования - в ближнем или дальнем  зарубежье  отнюдь не склонны к проявлению культурной или этнической солидарности,  характерной для других диаспор.

Одновременно отмечается  и новая "консервативная волна",  которая пробивает себе дорогу снизу,  с самоорганизации общества на первичном, атомарном уровне.  В ряде регионов (особенно это характерно для некоторых национально-территориальных образований,  отдельных крупных городов  и областей)  уже начала происходить консолидация общества на основе этой "консервативной" волны,  породив новую когорту  легитимных  лидеров  и структур власти (так 35.6%  россиян в большей степени доверяют органам власти в регионе и 11.2% - центральным органам власти в Москве; в ряде регионов доверие к своим лидерам достигает 70-80%, в то время, как ни в одной из социально-демографических групп активное доверие ни к президенту  России,  ни к правительству, ни к представительным органам власти не превышает 25%), но российское общество в целом пока проявляет тенденции к консолидации лишь на уровне парадного пласта ценностей.

Соответственно, слабая идентичность,  сопряженная  с  институциональным  кризисом,  создает постоянную угрозу распада общества и государства.  По крайней мере,  данные позволяют говорить о том,  что  для распавшегося Советского Союза "чувство принадлежности к большому сообществу" было значительно более сильным,  нежели для современной России (соответственно, 64.8%  против 28.1%). Это тем более показательно, что за Союзом стояла историческая традиция Российской империи, активно актуализировавшаяся  в послевоенный период существования советской власти,  а сами современные россияне испытывали "чувство гордости" за принадлежность  к этому "великому государству" (79.8%),  в то время как в отношении нынешней России это чувство испытывают всего лишь 7.1%.

Реалии экономического и социально-культурного кризиса, переживаемого страной,  не способствуют росту общероссийской идентичности,  порождая "анклавный" тип сознания.  В некоторых регионах России наблюдается феномен "запроса  на  повышение  субъектности",  когда  население воспринимает  свой регион как некий "центр притяжения",  а отношение к Москве и московским властям - скорее ревниво-недоброжелательное. И хотя  идея  "распада России" встречается с открытым "одобрением" сравнительно небольшой долей общества (8.4%  всего), однако в таких анклавных регионах, как Приморье и Калининградская область, эта  цифра,  имея  все последние годы тенденции к росту, уже достигает почти 30%. Также лишь меньшинство - 28.6% - готово "открыто протестовать против выхода своего региона из состава России». Такое соотношение "за" и "против" фактически открывает перед региональными властями перспективы самим  решать данный  вопрос в зависимости от складывающейся политической конъюнктуры.

Различия между политическими электоратами в отношении того,  поддержать или не поддержать возможный выход региона, в котором он проживает, из состава России, впрочем, не представляются слишком значимыми. Если "с одобрением" относятся к этому примерно по 7-8% в каждой из выделенных  групп,  то  на  активный  протест "коммунисты" готовы даже в большей степени (44.8%),  чем "националисты" (32.5%), а также "либералы" (37.7%).  Таким образом, именно "коммунисты", как это, впрочем, мы отмечали неоднократно,  выступают в качестве наиболее последовательных защитников исторической имперской традиции.  Это обстоятельство в значительной степени и способствует тому, что идеология «националистов» остается весьма путаной,  так как речь идет о выработке некоей "новой" идеологии русского возрождения - вне "старой" традиции,  уже захваченной "коммунистическим" электоратом. Пример генерала Лебедя, пытающегося  работать  в  нише "нового национализма" весьма примечателен в силу крайней противоречивости его публично выражаемых взглядов и по вопросу целостности России, в частности.

 

2.5. Историческая и историко-культурная идентичность россиян

 

Особый интерес представляет то, что можно охарактеризовать как феномен «социалистической идентичности», который носит более историко-культурный, нежели социально-экономический характер.   Так значительно увеличилась доля   населения,  весьма  положительно  оценивающая  "период  застоя" 60-80-х годов (с 17.0%  до 28.3%) при сохраняющемся на прежнем  уровне достаточно прохладного отношения к периоду революции и сталинизма (так два года назад революционные  годы  и  период  установления  Советской власти вызывали чувство гордости у 6.4%; ныне - у 6.5%); за "возвращение к социалистическим ценностям и идеалам" в качестве  общенациональной идеи выступают сегодня 18.4% против 10.0% в 1995 году.

Сказанное означает,  что  современная общероссийская идентичность скорее слабее,  чем бывшая общесоюзная. Национальная мифология современного постсоветского общества в основном базируется на ценностях позднесоветской ("позднесталинской-брежневской")  эпохи.  Этот  период отождествляется в рамках современной мифологии с такими ключевыми ценностями как  стабильность, социальная защищенность и державность. Эти ценности как раз в наибольшем дефиците сегодня. И идентификация с ними есть не столько возврат в прошлое, сколько запрос на будущее, хотя и в несколько утопически-идеологизированной форме.  Поздняя эпоха СССР воспринимается как  "первосортная",  тогда  как  современные российские реалии - как "второсортные", провинциальные, находящиеся на обочине мировой истории.  Так в  рейтинге  важнейших  политических  событий и достижений из многовековой истории страны с большим отрывом лидируют Победа  советского народа в Великой Отечественной войне (81.1%),  послевоенное восстановление страны (69.8%),  достижения космонавтики и космической техники (60.3%),  первый полет в космос Юрия Гагарина (51.6%). Уже приходилось отмечать тот факт,  что "советская" идентичность в  традиционалистски  ориентированных  социальных  группах  в  значительной степени "подмяла" дореволюционную идентичность, связанную с социально-культурными  и  религиозными  традициями Российской империи.  "Царская" эпоха (Россия до 1917 года) поэтому и приобрела в оценках респондентов в целом скорее нейтральное освещение. Она не вызывает у современного населения ни сильных негативных,  ни сильных позитивных эмоций. Из 28 состояний общества, отраженных в исследовании, лишь одно - "уважение Православной церкви" - четко связывается с этим периодом (65.0%). Это означает, что большинство современных россиян не ощущает себя непосредственными выходцами из той эпохи напрямую - минуя советский период. Чтобы  ни  утверждали "записные антикоммунисты",  массовым сознанием сталинско-брежневский период воспринимается не  просто  как  закономерный этап  развития традиций российской государственности,  но и как высшее ее высшее цивилизационное достижение,  своего рода "исторический пик". Нынешнее  же состояние - это практически по всем компонентам - тотальная деградация.  Для характеристики этого периода преобладают негативные  оценки  и ощущения - преступность и бандитизм (93.5%),  неуверенность в своем будущем (88.0%), межнациональные конфликты (85.9%), кризис (82.2%), коррупция, взятки (77.7%), бездуховность (77.4%), тяжелое экономическое положение (77.2%),  социальная несправедливость (75.1%).

При этом только у коммунистов чувство гордости вызывает эпоха революции,  эпоха  Сталина.  Но  наибольшая идентичность для социалистов связана с эпохой застоя.  Напротив - годы ельцинских реформ признаются - и то в очень слабой степени - только либералами. Что же касается «националистов»,  то они - с точки зрения социально-исторической  идентичности - во многом ближе либералам,  нежели социалистам, тем более, что и современные либералы далеко отошли  от  своих  ранних  догматических принципов  и,  начиная  с предвыборной кампании конца 1993 года начала активно апеллировать к российской исторической символике.  Но  все  же "националисты" занимают промежуточную позицию,  являя собой синтез дореволюционной и советской идентичности.  Последователи  "коммунистической" идеологии  идентифицируют  себя с брежневским периодом истории России (или СССР), а последователи "рыночной" идеологии - по большому счету - ни с одним из исторических периодов.

 

Таблица 7. Общий баланс  положительных  и  отрицательных  характеристик                   различных периодов истории России у двух «полярных» групп российского общества

 

Исторический период	«Коммунисты»	«Либералы-рыночники»
До 1917 года	+8,6	+18,5
При Сталине	+22,5	+17,0
При Брежневе	+45,9	+25,0
Сейчас, при Ельцине	-59,0	-21,0

 

Таким образом, от сегодняшней социальной практики России отчуждены и "коммунисты", и "рыночники" не говоря уже о "националистах", также не  имеющих  четкой исторической идентичности,  в том числе и с "дооктябрьским" периодом истории России.

Из других данных хорошо видно,  что только у  «коммунистов»  не вызывает (относительно,  конечно,  если учесть,  что Петр 1 выступает для всех остальных групп едва ли не в качестве основного парадного символа российского государства) чувства гордости эпоха Петра и тем более эпоха Екатерины,  а также и реформы Александра 11.  Напротив, только у «социалистов» чувство гордости вызывает эпоха революции и, особенно, эпоха Сталина. «Коммунисты» исключительно высоко,  единственные из всех, оценивают Ленина  (оценка  4.1 при средней 3.3,  при этом 46.8%  ставят ему "5". Сказанное касается и оценки исторической роли Сталина. Но наибольшая идентичность для социалистов связана  с  эпохой  застоя. Напротив  -  годы ельцинских реформ признаются только «либералами» (точнее, их оценка этих лет существенно выше, чем в остальных группах, хотя также отрицательна).  Все это подтверждает сделанный нами ранее вывод о том, что «социал-традиционалисты» находятся в состоянии исторической и социокультурной резервации - о том же свидетельствуют и другие данные, которые мы приведем ниже.  Что же касается «националистов»,  то они -  с точки зрения социально-исторической идентичности - во многом ближе «либералам», нежели «коммунистам», тем более, что и современные либералы далеко отошли от своих ранних догматических принципов и, начиная с предвыборной кампании конца 1993 года начала активно апеллировать  к  российской исторической символике. «Националисты» же занимают промежуточную позицию,  являя собой синтез  дореволюционной  и  советской идентичностей.

В отношении к историческому прошлому, в большей степени, нежели в отношении других ценностей,  наблюдается явное противостояние  поколений.  Таким образом, два поколения, отстоящих друг от друга по времени социализации примерно на 40 лет, имеют почти диаметрально противоположные воззрения на всю историю России. Фактически, современное младшее поколение олицетворяет собой  определенный синтез как исторической, так и социально-политической мифологии, и именно в этом аспекте оно создает предпосылки для преодоления социально-культурного раскола,  характерного для предыдущих поколений. Молодежь в минимальной степени демонстрирует отчуждение от современного исторического этапа России, который практически все остальные группы,  особенно  старшее  поколение, воспринимают практически исключительно отрицательно.

И еще один весьма интересный момент, связанный с мифологизированным восприятием процесс распада СССР и перспективами его гипотетического восстановления. Именно «социал-традиционалисты» как носители старой советской идентичности в гораздо большей степени,  нежели «националисты» выступают  адептами  воссоздания  СССР в полном его объеме.  И это,  в частности, подтверждает то, что типа идентичности, ведущего свои истоки  от "старой российской империи" минуя или не замечая советского периода, то есть "белой идеи", практически не существует сегодня. Старая российская империя целиком поглощена советской идентичностью,  а новые «националисты», формирующиеся на руинах реформистско-либерального сознания,  вовсе  не воспринимают себя однозначными преемниками Российской империи.  Именно в этой связи наши оценки существенно расходятся с  представлениями некоторых политологов и политиков,  тяготеющих к православно-государственной идеологии, о противостоянии ценностей традиционных и социалистических (например,  статья А.Савельева "Ценностное пространство кризисного социума", "Полития" , N 1, 1997). Серьезные культурологические и исторические исследования говорят скорее о том, что советское общество, особенно в период 30-60-х гг. было цивилизационно значительно более однородным, нежели дореволюционное, тем более в послепетровский период.  В том числе эта однородность была достигнута  (ценой, разумеется, огромных потерь) за счет снятия так и не ставшего органичным для основной части народного сознания пласта так называемых  "православно-самодержавных" ценностей.  Не случайно, особенно в ранние советские годы из недр народного самосознания,  освобожденного  от старой  идеологии и старой государственности активно полезла дохристианская архаика, включая даже некоторые древние языческие культы.

Так при анализе данных исследования обращает на себя внимание то, что, например, Николай 11 - почти официозный символ прерванной имперско-монархической  идеи - так и не стал символом веры для новых русских националистов - несмотря на настойчивые попытки его канонизации.  Сторонники национального возрождения ставят ему оценку 3.0 - примерно такую же,  как и все остальные (средняя оценка по всему массиву опрошенных - 2.9).

То же касается и блока проблем, связанных с отношением к империи - своего рода державническим типом сознания.  Понятно,  что в качестве наиболее «рьяных» изоляционистов проявляют себя, прежде  всего, «либералы». Самые ярые «державники» - это «коммунисты», а вовсе не «националисты», занимающие промежуточное положение.  С Таджикистаном, Туркменией и Эстонией ни хочет объединяться вообще никто,  а "непопулярные" закавказские республики,  а также Узбекистан,  Киргизию и Казахстан выбирают  исключительно «социал-традиционалисты».

 

2.6. Политические и общежитейские ценности и установки

 

Ценностный аспект социально-политической идентичности также берет истоки как в советском, так и в досоветском прошлом. Так уже позднесоветская идентичность носила в себе черты переходности  - от традиционного крестьянского общества с четко прочерчиваемой  "линией солидаризации",  горизонтальной консолидации (тип Сталина как руководителя отражал именно запросы и  представления  традиционного  общества, а мощная социальная энергетика раннесоветского периода базировалась на энергетических ресурсах разрушаемой крестьянской общины),  - к ментальности и социальному укладу индустриального общества с его акцентом на индивидуалистические ценности. И сегодня лишь немногим более 30%  россиян демонстрируют готовность к мобилизации и жертвам "во  имя спасения страны", причем большую часть их составляют сторонники коммунистов - "социал-традиционалистов").

Среди социально  более активных групп  абсолютно  доминируют  ориентации  на индивидуальный успех,  не предполагающий готовность к каким-либо жертвам ради  страны  и  других социальных общностей порядка более высокого, чем индивид и его семья. Таким образом,  современная "сверхиндивидуализация" общественного бытия, с одной стороны, явилась естественным завершением целого периода "революции ценностей",  начавшейся в середине 60-х и представлявшей собой,  по  сути, реакцию в целом урбанизированного общества (горожан уже во втором и третьем поколениях) на сохранявшиеся архаичные общественные отношения,  идущие от традиционной крестьянской ментальности, с другой,  и сейчас,  дойдя до своего предела, чреватого распадом всякой общности,  она  воспринимается как нечто болезненное,  вызывающее ностальгию "по старым,  добрым временам". По тому периоду, когда социальная общность существовала,  в то же время давила не столь жестко,  как раньше, оставляя лакуны для индивидуализированного бытия.

Относительно современной русской ментальности сложилась уже целая мифология. Наблюдается постоянная апелляция к «соборности», «коллективизму», якобы исконно присущим русским. Даже современными исследователями (в той  или  иной  степени  достаточно  обоснованно) высказываются противоречивые суждения об   особенностях трансформации массового сознания:  от  представлений  об его глубинной консервативности,  сохранении мощного "традиционалистского" ядра,  способного "перемолоть" слабые и неорганичные      попытки модернизировать социальные отношения (Г. Осипов), до выводов об уже произошедшей тотальной "революции ценностей",  приведшей к его глубокой индивидуализации и рационализации (И. Клямкин).  "Данные клямкинского института...  подтверждают, что синдром ориентации  на отца,  на распределительную экономику,  на культуру и  политику,  исходящую из безальтернативных позиций, в целом в России изжиты.  Можно сказать, что Россия переходит сейчас от инфантильного типа личности к современной западной форме взрослого типа индивидуального сознания" (А.Зубов, «НГ-сценарии», 13.02.97).

Следующая таблица интерпретируется скорее на уровне «парадного пласта». О глубоком усвоении современным российским обществом индивидуалистических ценностей свидетельствует крайне низкий мобилизационный потенциал населения. Тем не менее, лишь «либералы» готовы и на уровне парадного пласта поддержать индивидуализм. Для других – переходных групп – исключая «социал-традиционалистов», для которых ставка на коллективизм и социальное равенство органична, скорее характерен «стыдливый индивидуализм».

Таблица 8. Соотношение сторонников индивидуальной свободы и социального равенства в группах российского общества

 

 

 

Ценности	Либералы	Коммунисты	Русские националисты	Державники	Социалисты
Сторонники индивидуальных свобод	61,3	2,6	27,2	32,4	14,1
Сторонники социального равенства	23,7	92,0	52,4	51,3	78,7

 

Примечание. В группе «националистов» в данной  таблице выделяются «русские националисты» и «державники»

 

Пограничные группы разделяют скорее индивидуалистические ценности, нежели коллективные. Однако если на уровне парадных ценностей это именно так (84.0% опрошенных признают,  что "главное в жизни - это  интересы  мои  и  моей семьи" против всего 14.5% согласных с тем, что "главное - это интересы моей страны и моего коллектива,  ради их процветания я готов пожертвовать  личным  благополучием"),  то  все  же большинство (59.0%  против 35.1%) полагает,  напротив,  что "жить как все лучше,  чем  выделяться среди  других",  а 58.6%  также полагают,  что "ради наведения порядка можно на время пожертвовать и индивидуальными  свободами".  Фактически как  раз  по  этим  позициям выделяются из общего ряда как раз «либералы-западники». Но разброс между типами сознания чрезвычайно высок.

Соответственно, именно современные социал-традиционалисты выступают в качестве наиболее оппозиционной политической силы и не признают сложившейся политической системы,  в том числе и ценностей правового государства  и демократических  процедур. Так  сегодня  среди всего населения  считают, что "демократические процедуры очень важны" 51.0%  против 17.9% .  Среди сторонников социал-традиционалистской идеологии соотношение гораздо ближе к равному - 39.3:27.1%  в пользу демократии, являющейся также  парадной ценностью. Нынешние «либералы»  представляют собой наиболее агрессивные слои общества, по своей нетолерантности уступающие лишь «социал-традиционалистам». Так именно среди либералов наибольшее число сторонников роспуска Государственной Думы (35% - за; на один процент больше - против; тогда как по всем опрошенным соотношение составляет 32.3% против 38.3%), а также введения достаточно авторитарных форм правления.

 

Таблица 9. Некоторые политические ценности в группах российского общества

 

Ценности	Либералы	Коммунисты	Русские националисты	Державники
Сторонники власти	51,2	4,0	38,3	30,2
Противники власти	49,3	96,0	63,1	70,2
Сторонники авторитаризма	19,2	81,3	49,6	41,0
Сторонники демократии	79,3	17,2	48,6	44,1
Сторонники Запада	55,5	18,2	48,3	44,2
Сторонники «почвы»	43,1	82,0	50,6	55,3

 

Хорошо видно,  что «коммунисты» или «социал-традиционалисты»  являются  в  наибольшей степени носителями традиционалистского авторитарного и почвеннического сознания,  нежели  "националисты"  или "державники", несмотря на свои "парадные" государственнические ценности, остающиеся "либеральными расстригами".  Видно, насколько резко отличаются ценности «коммунистов» по сравнению с остальными. При этом идеологические предпочтения «националистов» и «либералов» между собой гораздо ближе.  И, следовательно, массовый электорат реформистской ориентации постепенно мигрирует от либералов к «национал-реформистам».  «Либералов» от «националистов» отличает в первую очередь отношение к Западу,  но и те и другие готовы поддержать идею правового государства и рыночной экономики.  Сторонники  «социал-традиционалистов»,  как показывают и опросы, и анализ результатов выборов и референдумов,  доминируют в целой группе регионов,  особенно относящихся к т.н. "красному поясу", где сохранились в наибольшей полноте следы традиционного общества.

Несмотря на  быстрый  и значительный по объему рост в обществе за последние годы протестных настроений,  социал-традиционалистская "резервация" не возрастает численно, и ее влияние в регионах,  выходящих за пределы "красного  пояса" не усиливается.  Так "коммунисты" преобладают лишь в тех регионах,  где их влияние носит традиционный  характер.  В  социально-неблагополучных регионах, причем там, где социальное напряжение даже значительно выше, нежели на аграрном юге с его относительно развитой  инфраструктурой  - то есть в таких регионах как Владимир, Тула,  Тверь,  Нижний Новгород, Красноярск, Хабаровск, на Промышленном Урале с его традиционно сильным влиянием «либералов» - преобладают не социал-протестные, а национал-протестные настроения. Именно эти регионы, ранее голосовавшие за "демократов" ныне переориентировались на ценности национал-реформизма.  Таким образом, можно сделать вывод о том, что усилилась тенденция раскола именно "старого" электората, ранее составлявшего основу поддержки режима,  и выделения из него группы "новых  недовольных"  -  в основном инженерно-технических работников и квалифицированных рабочих, проживающих в депрессивных регионах. Значительно радикализовавшись,  они, тем не менее, не оказывают однозначной поддержки традиционной оппозиции (КПРФ, НПСР).  Мотивация приверженцев нынешней власти, сосредоточенных преимущественно в относительно благополучных социально  и экономически  регионах - также утрачивает прежний отчасти иррациональный характер.  «Социал-традиционалисты» же остаются группой,  в  которых поиски идентичности,  неприятия новой по существу страны, которая становится современная Россия,  выпавшая из своего исторического процесса (она и ранее казалось бы выпадала - в период революции и первых послереволюционных десятилетий, но синтез идентичности был восстановлен при Сталине и в еще более сильной степени при Брежневе,  который и сам,  и возглавляемый им политический режим воспринимался именно как в  высшей степени  "традиционная русская власть" со всеми ее достоинствами и недостатками) остаются наиболее сильной мотивацией их политического  выбора.  По аналогии,  социал-традиционалисты, это - сегодняшние русские староверы, не принявшие разрушения своего мира и своей системы ценностей. Ведь  в отличие от западной цивилизации, где социалистические тенденции носят однозначно антиконсервативный и антинационалистический характер,  в России  они  составляют национальную традицию.  Массовое консервативное сознание, опорой которого является российская глубинка, является национал-социалистическим. Основная  черта  его состоит в отношении к государству как высшей ценности, являющейся гарантом воспроизводства некоторых жизненных устоев, включающих  своеобразное  понятие о социальной справедливости,  национального самосохранения,  прогресса, этнополитических ориентаций. ("Мы - русские - представляем собой одну семью... У нас нет своей индивидуальной нравственности...  В семье за нравственностью следит  отец  семейства,  у нас - власти.  Если власть безнравственна, мы и все становимся безнравственными" - редактор лево-националистической газеты "Дуэль" Ю.Мухин, сентябрь 1996 года).

Сказанное позволяет объяснить,  почему в России  собственно  за весь  период  расцвета политического плюрализма так и не появились или почти не появились настоящие «левые».  Собственно левое крыло  в  России представлено лишь несколькими маловлиятельными группировками,  связанными с идеологией "евролевых".  Они располагают еще меньшей поддержкой электоральных групп, чем "классические правые" - т.е. православные монархисты, опирающиеся на традиции дореволюционного консерватизма антисоциалистического типа.  Можно сказать,  что в отличие от Европы,  где левые  идеи  носили  революционно-интернационально-антигосударственный характер, в России социализм является основой традиционной культуры, и в этом отношении брежневское общество "развитого социализма" носит более традиционный характер,  чем, пожалуй, какой-либо иной период в истории России.  «Социал-традиционализм» как особый тип сознания,  главный носитель  национальной  идентичности,  является исключительной особенностью российского политического ландшафта. 

Если «социал-традиционалисты» в  лице  советских  коммунистов  были значительное время у власти,  либералы подготовили и осуществили революцию 1990-1991 гг. и в основном своими силами и на базе своих принципов сформировали режим, который можно условно назвать "послеавгустовским",  то «национал-патриоты»,  в чистом виде у власти не бывшие,  часто воспринимаются как "третья сила",  наиболее перспективная с точки зрения прихода к власти в обозримом будущем.  Так еще в период "расцвета" радикально-либеральной идеологии в 90-91 гг.) многие аналитики полагали,  что неизбежно и весьма скоро наступит жесткая "реакция" в виде возврата к традиционным национал-государственническим ценностям. Предсказывали в России "консервативную революцию", причем уже не позднее середины 90-х годов, тем более неотвратимую и радикальную,  чем дольше остаются у власти "либерально-космополитические" силы.

 С другой стороны,  существовало мнение,  что ставка на националистические силы в сегодняшней России  бесперспективна,  поскольку русский этнос слабо "пассионарен", и по сравнению с другими странами, избавившимися от коммунистического тоталитаризма,  и в постсоветском пространстве,  и в Восточной Европе,  Россия остается едва ли не единственной страной,  в которой  "антикоммунистическую революцию" осуществили не националистические (национал-демократические) силы,  а либерально-космополитические. Сегодня национал-центристское большинство представляет самый распространенный тип массового сознания, но его "социально-политический  облик"  вовсе не похож на того устрашающего пассионария, которого боялись либералы-космополиты ("угроза русского фашизма»).  Взгляды современных "националистов" (именно как массового типа сознания  -  представляющие «националистов» политические структуры, как правило, значительно радикальнее,  и,  может быть,  именно поэтому не столь влиятельны)  отличаются достаточным  многообразием  (что  способствует объединению вокруг идей национального возрождения людей с самыми разными политическим  убеждениями, касающимися остальных проблем социального бытия), а также большой умеренностью.  Он в целом,  как мы уже отмечали выше, носит скорее реформистский  характер и соответствует ценностям национал-реформизма. "Особенный, подлинно евразийский характер страны, которая нуждается...в  долговременной цивилизационной модернизации.  Внутрицивилизационное столкновение - это долговременное дело и единственной платформой победы  в нем может быть патриотизм,  соединенный с демократией" (А.Уткин,  "НГ", 07.09.96).

Мобилизационный потенциал национальной идеи в России до последнего момента и в настоящее время остается сравнительно небольшим  -  гораздо меньше,  чем это вытекает из объективных факторов.  Проблема – в рыхлости этнического русского ядра,  раздираемого социальными и  культурными противоречиями.  Очевидно,  от преодоления этих противоречий и

зависит будущность российской государственности. В современном  националистическом электорате выделяются две группы: традиционный национал-консерватизм российской глубинки и этнический национализм сторонников создания  национального  государства,  тяготеющий к либеральному электорату мегаполисов и в социальном аспекте классу национальной буржуазии,  «попутчиками» которой выступают ИТР, квалифицированные рабочие и часть интеллигенции.

Силы, называющие  себя «национал-патриотическими»,  занимают фактически с самого начала процесса политического реформирования значительное место в современном политическом спектре.  В этом смысле они могут рассматриваться в качестве российского аналога "новых правых" в  политическом  спектре  западной  демократии.  Идеологическая основа "новых правых" состоит в восстановлении государственной и национальной  идентичности на путях апелляции к "традиции".  Однако, взгляды именно российских "национал-патриотов" на собственно национально-государственную политику России носят весьма противоречивый  характер.  Возможно,  это происходит потому,  что само понятие "традиции" для российской истории носит отнюдь не однозначный характер.  Одни традиционалисты апеллируют к монархическому периоду истории (причем к различным его этапам), другие - к также уже впитавшей в себя определенную традицию  -  советской истории и советской ментальности.

Приведем в  этой  связи следующие высказывания политиков и публицистов,  принадлежащих к лагерю "национал-патриотов" - авторов  сборника "Неизбежность империи".  "Противопоставить идее целенаправленного разрушения Российского государства и русской нации  мы можем  только  понимание того,  что объединительная имперская сущность нашего государства,  его масштабы и мощь соответствуют масштабам русской миссии.  Россия может быть только великой державой.  Задача России состоит в том,  чтобы укрепиться как национальное государство и подготовить  себя  к новому имперскому строительству" (А.Кольев).  "Главная задача государственного цивилизационного строительства - сохранить духовную чистоту и этническую целостность созидающего народа. Формирование нового национального сознания возможно лишь на духовном фундаменте Православной Церкви... Отсюда вторая задача - воссоздание лишь той Империи,  которая бы максимально полно объединила духовно близкие народы восточно-православной цивилизации.  Из пределов будущей Российской Империи должны быть жесточайшим образом исключены  представители  чуждой нам исламской цивилизации (Кавказ, Средняя Азия)..." (И.Артемов).

 

2.7. Политическая идентичность и перспективы общественной консолидации

 

Приведенные данные  подтверждают вывод о том, что ядра" западнического и традиционалистского электората по своей идентификационной ориентации сохраняют черты "субкультур" и даже "субэтносов", однако в силу их размывания, возникающие "посередине"  группы - социалистической,  националистической или центристской ориентации - демонстрируют определенный общенациональный синтез.  Несмотря на различные самоназвания,  эти типы сознания во многом имеют общие характеристики.  Впрочем, эти синтетические черты сознания характерны и для политиков, уходящих от идентификации по линии "коммунисты-демократы".  Так тот же Лебедь или Лужков,  стремясь  "нащупать" свою  электоральную  базу  в  преддверии новых избирательных кампаний, предстают  то  "социалистами",  то  "националистами",  то  "центристами-прагматиками".

Исследования показывают и то,  что несмотря на явное формирование нового общественного запроса, в  России длительное время не было политиков, которые бы олицетворяли его более или менее внятно.  Анализ последних данных  позволяет сделать вывод о том, что в настоящее время ему в большей степени соответствуют такие лидеры «партии власти» как Е.Примаков или Ю.Лужков – и это при все большем росте общественного недовольства «партия власти» тем не менее укрепляет свои позиции. Лишь Г.Зюганов из числа реальных претендентов на общенациональное лидерство "привязан" к своему коммунистическому электорату. Особого внимания заслуживает анализ «феномена Примакова», «честного государственника», как бы стоящего  над схваткой  личных  и  корпоративных  интересов  и не привязанного к каким-либо определенным идеологическим доктринам.

В ходе недавнего исследования городского населения (январь 1999 года) замерялись шесть ценностей, которые можно интерпретировать как «правые» (модернизационные)  и «левые» (традиционалистские).  Полученные условные коэффициенты характеризуют суммарный рейтинг «правых» ценностей в электоратах партий и движений.

 

Таблица 10. Некоторые обобщающие характеристики электоратов отдельных партий

 

Аграрная партия     27.8 (левый центр)

Гипотетический блок под руководством Е. Примакова 38,2 (центр)

Женщины России  40,7 (центр)

КПРФ   16,0 (радикально левые)

ЛДПР 39,8 (центр)

НРПР А. Лебедя 29,3 (левый центр)

НДР 44,4 (правый центр)

Отечество 43,2 (правый центр)

Правое дело 58,5 (радикально правые)

ЯБЛоко 44,0 (правый центр)

 

            Таким образом, видно, что за последнее время политический спектр в России сместился существенно влево, в сторону центризма – левоцентризма.  В электоратах таких традиционно «правых» и «правоцентристких» движений как «НДР», «ЯБЛоко», «Отечество» собственно «правые» ценности представлены меньше, чем на 50%.  А нынешний политический центр в лице правительства Е.Примакова в союзе с умеренной частью Госдумы занимает еще более левые позиции. В то же время левые радикалы, к которым по устоявшейся терминологии можно отнести КПРФ и ее электорат, по-прежнему занимают положение сильно «с краю». Все эти перемены явились следствием сложных политических процессов, которые кризис лета-осени 1998 года только актуализировал. Изменения в ценностных установках общества, медленно накапливавшиеся в последние пять лет, породили институциональные изменения, которые, судя по всему, уже носят необратимый характер.

            Так произошел распад  прежней «партии власти» (Президент Б.Ельцин в его окружение, близкое к радикальным реформаторам, одновременно с участием некоторых олигархических структур). Правительство Е.Примакова воспринимается обществом в качестве одновременно и власти, и оппозиции по отношению к предшествующему курсу, и в глазах большинства населения не несет ответственности ни за кризис, ни за его последствия. У “протестной” части общества исчез или размылся привычный “образ врага”, что привело к фрагментированию и усложнению политического спектра. Лидерство перешло  к политикам и политическим партиям, находящимся вне старых парадигм “коммунисты” или “демократы”. Можно утверждать, что в результате кризиса политический режим в стране, как это не парадоксально, не только не ослаб,  но даже укрепился, если понимать под ним не клановые интересы  отдельных  групп  внутри  "партии власти", а нынешнюю политическую систему в целом. Происшедший процесс  “обновления” «партии власти» снял с нее ответственность за провалы периода реформ, а в состав “партии власти” оказались интегрированы самые различные политические силы, включая и определенную часть традиционной (коммунистической) оппозиции. Налицо быстрый рост популярности  выдвиженцев нынешней политической системы Ю.Лужкова и Е.Примакова - при сохранении и даже некотором  незначительном  снижении  позиций  Г.Зюганова, “замораживании” рейтинга “вечного оппозиционера” Г.Явлинского и быстрой потере интереса к такому "несистемному" лидеру как А.Лебедь.  Во многом поэтому ни резкого "полевения" общества,  ни роста праворадикальных настроений сегодня не просматривается.  Общество жаждет стабильности, но не любой ценой. Среди тех завоеваний,  которые ценятся, несмотря на в целом отрицательное отношение к нынешней власти, - это право на частную жизнь, включая свободу передвижения, свободу предпринимательства, свободу получения информации, выборность органов власти и т.д. Даже сейчас около 47%  населения продолжают оценивать переход к рыночной  экономике  как скорее положительное явление,  хотя и содержащее очевидные отрицательные моменты (при 39%  полагающих,  что переход к рынку - это грубейшая ошибка  или даже преступление).  В результате все большую популярность приобретает модель социально-ориентированного капитализма с  государственным регулированием определяющих сфер жизни и широкой экономической свободой на его "нижних" этажах - в мелком и среднем бизнесе, торговле и сфере  обслуживания.  Наибольшее  распространение  среди сторонников различных идейно-политических течений получает идея  социальной  справедливости и национального возрождения, укрепления государственной мощи. Идеализированные представления о "цивилизованном Западе" и необходимости односторонней ориентации на него становятся все менее популярными, в том числе и среди еще недавних ярых сторонников "реформ".

В то же время ряд проблем  и социальных ценностей продолжают раскалывать общество. Так сохраняется противоречие между "традиционалистскими" представлениями об обществе как системе,  требующей регулирования - доходов,  общественной морали, других социальных отношений; первичности  государства и его интересов над частными интересами - и "индивидуалистическими" представлениями, более свойственными современному горожанину. Весьма болезненной для общества остается и идея "реванша", раскалывающего население примерно пополам. Так почти 65% (в том числе, 54% в крупных городах) требуют нового передела собственности и наказания владельцев "неправедно нажитых состояний";  52%  (и 47%  в крупных городах), считает, что нынешнее бедственное положение страны стало результатом сознательных действий ее "врагов"(олигархов, банкиров, финансовых структур Запада и т.д.),  которые также должны понести наказание.  Очевидно,  что "партия власти" в ее новой конфигурации, которая неизбежно сформируется в ближайшие год-два будет вынуждена считаться с этими настроениями и активно искать "виноватых", периодически устраивая показательные процессы ради  сохранения  социального мира в обществе.

Представляется, что новая конфигурация политических сил в период после 1999-2000 годов, будет ориентироваться именно на этот новый общественный консенсус – левоцентристское – центристское ядро (умеренно «государственнический» курс на основе «национал-центристского большинства»), однако вероятные попытки создания режима мобилизационного типа   (в случае возникновения трудноразрешимых экономических или внешнеполитических проблем) могут снова вызвать существенный раскол общества.