ВЫБОРЫ: ДО И ПОСЛЕ
«Круглый стол» в редакции «Завтра» (декабрь, 2003)
Леонтий БЫЗОВ, социолог
В предвыборной кампании мы видели огромные усилия администрации президента, других властных институтов, направленные на то, чтобы обеспечить отрыв «Единой России». Поэтому в Кремле изначально планировали утопить всю «мелочевку», бесчисленно плодя разные партии и союзы приблизительно одной ориентации, обреченные на провал, — с тем, чтобы на поверхности остались только «Единая Россия» и КПРФ, а затем изо всех стволов ударить по КПРФ, обеспечив себе конституционное большинство в 301 голос, которое решит проблемы "третьего срока" и так далее. Тут всё очевидно и прозрачно. Однако некоторые задумки Кремля все-таки обрели самостоятельную плоть и кровь.
За высоким результатом фаворита в лице "Единой России", кроме одних манипуляций, существует определенная реальность, в России за последние 4-5 лет начал формироваться средний класс, в мегаполисах он составляет до 25-30%. Это конформисты, которые считают, что жить в нынешних условиях можно, они оценивают свой уровень жизни как удовлетворительный, видят определенные перспективы, именно они и являются оплотом нынешнего режима. Этот слой населения самый активный, он на разных уровнях контролирует экономическую жизнь страны. Поэтому называть нынешний режим «антинародным», как мы привыкли в 90-е годы, уже нельзя. Любая политическая сила, рассчитывающая на успех, должна предложить этому среднему классу что-нибудь приемлемое. Соответственно, старая концепция народно-патриотического блока сталкивается с совершенно новой границей между народом и властью, пролегающей именно по «среднему классу». И падение рейтинга КПРФ — результат не только внешнего давления, но и серьезного внутреннего кризиса. К сожалению, действуя по старой парадигме 90-х годов, когда КПРФ реально была ядром сохранения национальной идентичности против космополитичных «реформаторов», серьезных успехов уже не добиться.
К чему же стремится сегодняшнее общество? Национальная озабоченность очень хорошо видна при исследовании на малых выборках, когда идет откровенный разговор: мол, русских дискриминируют, чернота заела. Но как только политик идентифицирует себя как русского националиста и под этим знаменем идет на трибуну, он сразу же оказывается в положении маргинала. Почему так происходит? Я разрешил этот парадокс для себя так: национальные ценности — это ценности, так сказать, «второго эшелона». Они выступают на первый план на кухне и уходят на третий план на публичной трибуне. Национальные гарантии как бы встроены в социальные, это то, что входит в "пакет" ценностей социальной справедливости. А над синтезом социальных и национальных идей никто всерьез не работал.
Самым худшим из возможных результатов был бы тот, если бы в Думу прошли всего две партии: «Единая Россия» и КПРФ. В этом случае весь потенциал нынешнего политического запроса был бы сведен к простейшему конфликту между «партией власти» и коммунистической оппозицией. Компартия сама заперла себя в позиции «электорального гетто», за пределами которого пребывает уже около 2/3 взрослого населения страны, для которых коммунистическая альтернатива неприемлема в принципе, как бы они ни были неудовлетворены своей жизнью, и шансов вырваться оттуда в оперативное поле реальной политики всё меньше. И в своем нынешнем виде КПРФ лишь подчеркивает безальтернативность "партии власти".
Что делается на этих 2/3, какой реальный политический запрос там сформировался? На мой взгляд, существует определенный парадокс. С одной стороны, есть средний класс, заинтересованный в сохранении стабильности режима. Но на прямой вопрос социологов: «Нравится ли вам такая стабильность, являетесь ли вы сторонниками того режима, который сформировался сегодня в нашей стране?» — утвердительный ответ дают всего 10-12%. Остальные, видимо, рассчитывают на реализацию каких-то своих социальных ожиданий в рамках эволюции данного режима — не более и не менее того. Тот резерв ожиданий, который связывался с Путиным на контрасте с Ельциным, на сегодня практически исчерпан. Поэтому за «Единую Россию» голосуют по инерции — потому что никаких более внятных, четко артикулированных идей ни у кого нет. В частности, слева от "Единой России" до сих пор ничего значимого, кроме КПРФ, не появлялось.
За возврат к советским порядкам в той или иной форме высказывается 20-25% населения. Это много, но тоже меньшинство. Что же все остальные, чего они хотят? Они хотят того, чего нет и никогда не было — это некая форма совмещения капитализма с социализмом при сильной национальной идеологии, сильном государстве, гарантирующем социальную справедливость. Как можно назвать этот строй, не похожий ни на «дикий» рынок 90-х, ни на советский социализм? Как угодно: хоть русским социализмом, хоть русским капитализмом, — но здесь важен синтез социальных гарантий и национальной идеи, который до сих пор никому в нашей истории не удавался. Материально эти слои обеспечены, но их экзистенциальные потребности никак не удовлетворены, жизнь лишена некоей сверхзадачи, высшего смысла. Без национального государства все как бы расползается - доминируют частные интересы отдельных кланов и корпораций, включая государственные ведомства, сами превратившиеся по сути в частные корпорации. Нынешние протестные настроения во многом являются следствием не социального, а экзистенциального голода. Поэтому актуальной становится некая универсалистская национал-социалистическая модель, которая способна дать людям смысл, создать некий "новый порядок" на базе нового "среднего класса". И от этого запроса никуда не деться, при всей двусмысленности термина "национал-социализм". На этих выборах данная тема практически не прозвучала, но она так или иначе прозвучит в дальнейшем, и на выборах 2008 или 2007 года может стать центральной. Проблема состоит в том, что в России сегодня нет единого социального субъекта, общество расколото, нация отсутствует, ее надо строить заново. Если посадить этот запрос на нынешний политический спектр, то он будет носить четко выраженный левоцентристский характер, и он на сегодня практически никем не занят. За все десять лет нынешней конституции в этой части спектра не появилось ни одной значимой политической структуры. Этим запросам отвечает блок «Родина», выступавший в роли «КПРФ для лево-патриотической интеллигенции». При том, что этот проект не во всем удался, он оказался, тем не менее, в центре самого перспективного общественного запроса.
Александр САВИН, философ.
Я не соглашусь с уважаемым господином Бызовым в той части его выступления, где он говорит об отсутствии единого национально идентифицированного субъекта в современной российской политике. Я полагаю, что такой субъект, напротив, существует и имеет ярко выраженные черты, направленные на дискриминацию русского народа. Достаточно сказать, что всего шесть лет назад, в 1997 году, доля русского населения в Российской Федерации составляла 83%, а по данным переписи 2002 года она снизилась до 80%, то есть государствообразующий народ вымирает со скоростью 0,5% в год, причем перелома этой тенденции не предвидится. А значит, уже через 10 лет может произойти качественное изменение государственно-правовой ситуации, ибо так называемые национально-территориальные субъекты Федерации, число которых уже сегодня составляет 32 из 89, или 36% от их общего числа, в принципе могут пойти по пути союзных республик СССР с провозглашением собственного суверенитета. Какой демос или какие демосы мы должны иметь в виду, говоря о современной российской демократии? Или демократия возможна без демоса? И какой демос может заниматься самоуничтожением? Я специально задаю эти риторические вопросы, чтобы показать: термин «россияне» является по сути такой же маской, как термин «советский народ». Под ними на деле скрывается фактическая дискриминация русского народа, который согласно Конституции 1993 года не имеет собственной территории и вообще не упоминается как юридический субъект. Разумеется, что «русский национализм», обходящий эту конституционную проблему, сводящий проблему к анекдотическому «бей—спасай», может быть только второсортным, политически маргинальным, что мы и наблюдаем в действительности. Поэтому запрос на национал-социалистическую или социал-национальную идею в России я считаю в значительной мере фикцией. На деле в России существует запрос на русскую демократическую идею, в рамках которой только и возможно межклассовое и межнациональное взаимодействие, способное вернуть нашей стране и нашему государству необходимое и достаточное место в настоящем и будущем. Из партий только «Единая Россия», следуя по стопам «Единства» образца 1999 года, негласно обозначила для общества некое подобие данной идеи, с чем я и связываю успех данной партии на выборах. На деле «медведи» являются хамелеонами, они воспроизводят только некоторые внешние признаки русской демократии, а на деле их партия продолжала и будет продолжать политику дискриминации русского населения. Поэтому уже через год-другой Путин встанет перед необходимостью либо дистанцироваться от нынешней «партии власти», либо отказаться даже от видимости «управляемой демократии», перейдя на тоталитарные формы управления страной с опорой на вооруженные формирования и другие силовые структуры, состоящие по преимуществу из иностранцев и нынешних нацменьшинств. Ясно, что в таких условиях ни о каком развитии страны не может быть и речи, а дело рано или поздно закончится русской народно-демократической или, если угодно, национально-демократической революцией. Я понимаю, что данный сценарий развития событий сегодня выглядит еще экзотично, однако он, хотя и не является обязательным, весьма вероятен.
Максим КАЛАШНИКОВ, писатель.
По личным ощущениям — эти выборы не изменят ситуации кардинально. Мы живем в тот момент, когда прежняя схема «управления реальностью» из Кремля еще действует, и покуда манипуляции «электоральным стадом» по привычным шаблонам еще удаются.
А вот что будет дальше — намного интереснее. Я не имею в виду исход выборов президента-2004. Он предрешен. Дело в ином: в разрушении привычной реальности. Он ускорится из-за очень неприятных факторов, которые никак не управляются кремлевскими политтехнологами и мастерами по производству «пиар-миражей» — из-за разрушения изношенной техносферы, унаследованной от СССР, катастроф, падения конкурентоспособности экономики страны и, скорее всего, мирового экономического кризиса. Перед правящей «россиянской элитой» сквозь обильную лакировку действительности всё четче проступает вопрос: «А что делать дальше?». Страна ведь начинает физически разрушаться, ее экономика примитивизируется. Что касается общества — его у нас и так уже нет. А там, того и гляди, Запад сочтет эту «элиту» полностью недееспособной, поставив вопрос о более рациональном использовании наворованных ею денег.
Поэтому начнутся напряженные поиски ответа на сей вопрос, нащупывание возможных путей прорыва из нынешнего болота. Метания Кремля из стороны в сторону усилятся. Очень быстро выяснится, что привычных путей для этого нет, ни у других стран, ни у иных исторических эпох опыт заимствовать нельзя. И что в жизнь вступает и вовсе непредсказуемая молодежь 1985-1989 годов рождения, которой непонятен ни язык власти, ни язык КПРФ. Придется изобретать нечто свое, и тут у русских оппозиционеров появится шанс.
И тут всё будет зависеть от очень умных и нетривиальных действий русских патриотов, которые должны построить свою сетевую структуру вместо отжившей свое пирамидально-бюрократической КПРФ. Партии вообще умрут, как «биологический вид» (видимости и муляжи – не в счет). Порожденные реалиями фабрично-заводской эпохи, партии уходят вместе с этой эпохой. Они уже не работают, у них нет массовой поддержки, в них больше не верят. Будущее в нашей борьбе – за совершенно новыми образованиями вроде православных братств или мусульманских джамаатов (сетевых, не «демократически-централистских» структур), которые совмещают бизнес, финансы, взаимопомощь, политические и боевые функции. Только теперь – на неизмеримо более высокотехнологично-интеллектуальной основе.
Они должны найти новых союзников и новые формы взаимодействия с ними, привлекая к делу создания новой империи даже тех энергичных людей, которые сегодня поддерживают, скажем, СПС. Например, очень активных промышленников новой волны в регионах, которые нынче, сами того не подозревая, строят оплоты СССР-2 и «острова будущего» – технополисы, новые модернизированные производства, разворачивая в глубинке изгнанные из Прибалтики русские заводы и нетрадиционные социальные программы. При этом они наталкиваются на тупой саботаж и пещерную коррупцию «россиянского» чиновничества. Я это наблюдаю сам на примере «Камского технополиса» в Набережных Челнах.
Как строить новые формы борьбы за Будущее? Это – отдельный и очень большой разговор.
Михаил ХАЗИН, экономист.
Мне кажется, что основная проблема состоявшихся выборов заключается в том, что они на самом деле не играют никакой роли. Нынешняя структура политических партий — и об этом говорил Леонтий Бызов — весьма условно отражает реальные политические процессы в российском обществе. А значит, необходимо и неизбежно переформирование всего политического поля. Пока же наши партии — все, без исключения — занимаются тем, что Владимир Ильич называл «хвостизмом»: они пытаются удовлетворить некие запросы общества, но даже не пытаются их переформировать. То, что в такого рода «забеге» выигрывают структуры, наиболее близкие к исполнительной власти, — совершенно естественно.
Кроме того, последние четыре года мы жили в рамках достаточно устоявшейся системы. Теперь эта устойчивость, эта стабильность будет полностью разрушена. И произойдет это как в связи с внешними обстоятельствами, поскольку мировой экономический кризис продолжается, и это не может не отразиться на доходах нашего сырьевого госбюджета, — так и в связи с невосполняемой деградацией того экономического потенциала, который достался России в наследство от Советского Союза. Наиболее ярким проявлением этого станет рост цены хлеба к апрелю 2004 года где-то раза в три по сравнению с июлем года нынешнего. Сегодня она выросла процентов на сорок и держится только из политических предвыборных соображений. Тут объективная ситуация, связанная с неурожаем во всем мире и в России, наложилась на невероятную некомпетентность и вороватость наших правительственных структур, особенно в аграрной сфере, которая спроецировалась на тех, кто занимается торговлей зерном. Если бы сегодня наши зернотрейдеры закупились в Австралии и Аргентине, можно было бы ограничиться всего лишь полуторакратным ростом цены на хлеб. Однако вместо этого идет экспорт отечественного зерна, достигший уже 4 млн. тонн. А после Нового года делать закупки на внешнем рынке будет уже поздно. Причем любая попытка поднять эту тему заканчивается плохо. Самый яркий пример — история с известным публицистом Отто Лацисом, которому проломили голову сразу после того, как он опубликовал свою статью с развернутым анализом происходящего в аграрной сфере.
В результате выборов мы получили парламент, в котором представлена левая часть политического спектра, но неадекватно, якобы левая, которая не в состоянии влиять ни на трудовое законодательство, ни на налоговое, ни на один вопрос вообще. Ситуация с правыми еще хуже. Утверждения о том, что правые более чем серьезно представлены в структурах исполнительной власти, абсолютно некорректны. Потому что как только человек с праволиберальным мышлением попадает в структуры исполнительной власти, он немедленно начинает заниматься бизнесом и перестает представлять чьи бы то ни было интересы.
Что это реально означает? Это означает, что разрыв между обществом и его представительскими органами будет всё время расти. Вместе с тем реальные проблемы, которые станут очевидны уже между парламентскими и президентскими выборами, сформируют некоторые требования. Специфика первой легислатуры Путина заключалась в том, что все эти проблемы тоже существовали, но они были видны только специалистам, смягчены благоприятной экономической конъюнктурой и не оказывали никакого реального влияния. Сейчас ситуация изменилась — проблемы выросли настолько, что они стали видны всем и требуют принятия некоторых решений, в то время как вся структура власти не способна к решению никаких проблем в принципе. Поскольку от неадекватных политических партий нельзя ожидать появления адекватных лидеров общероссийского уровня, я предсказываю усиление влияния региональных элит, где решение этих проблем станет вопросом жизни и смерти. А раз эти решения будут приняты, сам бог велел двигать их в Москву. В результате нынешняя кремлевская номенклатура, психотипически удивительно похожая на номенклатуру времен брежневского застоя, начнет совершать некие действия, которые будут в большинстве своем бессмысленными, глупыми, а потому провокационными. Это делает неизбежным мощную ротацию властных элит, и я склонен думать, что президент Путин такую ротацию поддержит — хотя бы в силу того, что нынешнее его окружение попросту недееспособно. Приплюсуйте сюда мировой экономический кризис, резко усиливающий внешнее давление на Россию со стороны США, Китая, исламского мира, Европы — и вы получите ситуацию, почти идентичную второй половине 80-х—началу 90-х годов. Только если тогда все силы были направлены на растаскивание страны, теперь они будут направлены на ее объединение и унификацию. В силу того, что результаты уничтожения СССР налицо. Выходить из России никто не захочет. Более того, возможно присоединение к РФ новых субъектов: таких, как Абхазия, Аджария, Южная Осетия, Приднестровье. И их возьмут. Но не в плане изменения конституционного строя, а прежде всего экономически. Тем более, что в ряде стран Восточной Европы вскоре может начаться натуральный голод. Я разговаривал с представителями балтийских республик, и они открыто говорили: через год после того, как мы войдем в ЕС, у нас не будет своего сельского хозяйства. А если что-то произойдет на мировых рынках, мы начнем умирать с голоду, потому что Европа не будет кормить Прибалтику.
Александр НАГОРНЫЙ, политолог.
Прошедшие выборы обозначили несколько важных политических тенденций. Прежде всего, это падение интереса к публичной политике как таковой. То есть процент участия населения в выборах был гораздо ниже, чем раньше. Далее, мы видим, что нынешняя «партия власти» создала такое законодательное обрамление выборов, которое не позволяет вести никакую избирательную кампанию. За месяц ни о каком сравнении позиций, платформ, ни о каком политическом воздействии на электорат не может идти и речи. Раскладка субъективных политических предпочтений избирателей, которую дал Леонтий Бызов, вполне соответствует действительности. Но если смотреть на позицию КПРФ безотносительно к партийной марке, то окажется, что ее требования готовы были поддержать вовсе не 25-30% избирателей, а 85-90%. Иными словами, социально-политическая платформа КПРФ и ее «брэнд» по-прежнему разведены в сознании избирателей, здесь стоит мощный блок, который, по сути, и победил на выборах.
В данном отношении весьма интересно голосование Владивостока, который оставлен фактически без тепла и воды в условиях открытого нежелания властей хоть что-нибудь сделать. Это не часть нынешних выборов, а праймериз следующих. Путин сегодня впервые стоит перед необходимостью изменения ядра той системы, которая сложилась в 90-е годы. Ядро — это Минфин и Центробанк, которые реально контролируют ситуацию в стране. До сих пор этих священных коров «новой России» трогать никому позволено не было. А в союзе с коммунистами не было и не будет позволено вообще никому. Отсюда — необходимость максимального ужатия КПРФ на политическом поле России. И по тому, как эта задача была выполнена, мы можем судить о дальнейшей свободы президента.
Станислав БЕЛКОВСКИЙ, директор Центра политических стратегий.
Я во многом согласен с тем, что здесь прозвучало. Действительно, значимость нынешних думских выборов близка к нулю. Хотя бы в силу того, что Госдума себя дискредитировала, поле публичной политики вытоптано, и если бы не посадка Ходорковского, то эти выборы, которые на самом деле затрагивают очень узкое политическое пространство, эти выборы были бы чрезвычайно скучны и никому не интересны. Расклад фракций внутри Государственной думы еще не раз поменяется в силу того, что «Единая Россия» уже официально является путинской партией и должна реагировать на неизбежные изменения его политической философии. С другой стороны, она состоит из многочисленных представителей регионов и не менее многочисленных представителей крупного капитала, в этом смысле подвержена эрозии. Более существенным представляется иной системообразующий конфликт, который будет определять российский политический ландшафт на ближайшие годы — это конфликт между президентом и элитой 90-х годов. Я не настолько оптимистичен в оценке происходящего с Путиным, как Александр Нагорный. Я не считаю, что он готов к смене парадигмы в силу своего чекистского менталитета, сориентированного прежде всего на недопущение чего-то, а не на созидание. Хотя он, безусловно, понимает угрозу, которая исходит для его власти от элиты ельцинской эпохи. Кстати, посадка Ходорковского была как раз реакцией на попытку ограничения власти, а не на смену идеологии. Медведев и Козак ничем с точки зрения идеологии не отличаются от Волошина — кроме того, что преданы лично Путину и никому больше. Смены парадигмы нет — есть попытка замены кадров внутри существующей парадигмы власти. А поскольку лично преданные кадры — большая редкость, единственным выходом для президента является открытие шлюзов вертикальной социальной мобильности, «путинский призыв». К этому Путин явно не готов, в отличие от Ельцина, который сформировал после августа 1991-го «правительство эмэнэсов» и создал предпосылки для стремительного формирования новой элиты, той самой элиты 90-х годов, которая спасла Бориса Николаевича и его режим, хотя неоднократно готова была готова сдать его. Ельцин не зря расплатился с нею собственностью, средствами массовой информации и возможностью сформировать картину современного российского мира. Путин далек от такого понимания — значит, ему придется сразиться с элитой 90-х практически один на один. Причем это сражение неизбежно и не зависит от того, какова действительная позиция Путина. Эта война уже объявлена, подконтрольные элите средства массовой информации мочат Путина каждый день, о чем раньше даже думать нельзя было. Лично Путин ей уже не нужен, а ресурсы таковы, что замена нынешнего президента на какую-то другую фигуру не представляется чем-то нереальным. Снятие Путина по тбилисскому сценарию с Шеварднадзе элита вполне может себе позволить. Но устраивать бессрочный 50-тысячный митинг на Красной площади совершенно не обязательно. Если на президентские выборы в марте будет выставлен либеральный кандидат, способный отобрать у Путина около 10% голосов, то контуры второго тура становятся реальностью. А второй тур — это решающий шаг к поражению Путина в конфликте с элитой 90-х. В свою очередь, это повлечет за собой политический распад России — не потому что Путин так хорош, а потому что такова логика процесса. Поэтому единственное, что может Путина спасти — это переформирование элиты с опорой на левоцентристские силы и на региональные элиты. На «Единую Россию» опоры быть не может, потому что эта партия завтра будет точно так же поддерживать Ходорковского, как сегодня она поддерживает Путина. Сценариев для России всего два, и какой из них реализуется — зависит от того, как будет развиваться описанный мною конфликт.
Александр АГЕЕВ, директор Института экономических стратегий РАН.
Я бы оспорил ключевую посылку Михаила Хазина, о том, что эти выборы были неинтересны. Они исключительно интересны, если рассматривать их не как некое количество деревьев, а как целостный лес. Дело в том, что существуют определенные циклические закономерности развития нашей страны, и очень важно понять, с каким периодом прошлого коррелирует нынешняя ситуация. Я категорически не согласен с концепцией «малого застоя», отсылающей путинское четырехлетие к 70-м годам ХХ века. Прежде всего потому, что в России действует 80-летний цикл, существование которого теперь, по результатам нашего исследования 1200 лет отечественной истории, можно считать доказанным.
Зная матрицу этих циклов, можно отметить, что 70-е годы были почти концом цикла, начатого в 1911-18 годах, в то время как нынешняя эпоха — почти начало цикла с точкой отсчета в 1991 году, и она соответствует приблизительно эпохе гражданской войны. Первая проблема — распределение дани, распределение национального дохода, которое сегодня искажено в пользу олигархов. И то, что подавляющее большинство населения не рассматривает собственность олигархов как что-то действительно им принадлежащее, определяет поведение буквально всех действующих на политической сцене фигур. Начав полгода назад с отрицания существования самой проблемы природной ренты, все партии, от СПС до КПРФ, сделали вопрос о природной ренте едва ли не центральным в своих предвыборных кампаниях. Другой вопрос, что размеры ее определяются по-разному, но это уже технические детали. За нею тянется проблема структуры экономики России. В советские времена она делилась на три сектора: ТЭК, ВПК и гражданский сектор. Последняя как не была никому нужна, так и остается, а вот наверху произошло перераспределение ресурсов в пользу ТЭКа и в ущерб ВПК. Параллельно произошел слом поведенческих стереотипов. 7% населения полностью удовлетворены произошедшими переменами, 40% более-менее приспособились к ним, а более половины совершенно не выносят этих изменений, причем особой корреляции с уровнем доходов здесь нет. Можно зарабатывать тысячи долларов в месяц и испытывать жесточайший социально-психологический дискомфорт от того, как именно их приходится зарабатывать.
Далее — проблема территорий. Люди чувствуют, что ничего уступать дальше нельзя ни за какие коврижки: ни Сахалин, ни Курилы, ни Калининград. Это архетипическая ценность, аттрактор нашей исторической эволюции, поэтому Россия будет стремиться вернуться на территории, которые когда-то были нами освоены: в границы 1913, 1939, 1945 года, но то, что мы не останемся в нынешних границах — совершенно бесспорный факт. Этот вектор на расширение чрезвычайно силен. Понятно, что ему сегодня противодействует вектор распада, который тоже видится достаточно четко, но он в ближайшее время будет ослабевать, а преодоление внешнего сопротивления — дело времени. Да, по совокупному показателю мощи нашей страны мы оказались ниже времен Куликова поля, все соседи России (кроме буферных постсоветских республик и бывших стран СЭВ) сегодня сильнее, такого не бывало никогда.
Поэтому самое важное — выбор стратегии. Путин выбрал Петра I — и угадал. С тем же стратегическим успехом, впрочем, мог выбрать Михаила Романова, Екатерину II или Александра II, или Ленина, но по вполне очевидным идейно-политическим соображениям все эти фигуры были отвергнуты. Еще двух-трех ни к чему не обязывающих посланий президента общество и элиты не переживут. Если вектор российской истории не сможет реализоваться через Путина, он будет реализовываться через другую политическую фигуру.
Владимир ВИННИКОВ, культуролог.
Касаясь выборов, хочу прежде всего напомнить присутствующим известный афоризм Козьмы Пруткова: «Бросая камушки в воду, гляди на круги, ими образуемые, иначе бросание сие будет пустою забавою». Выборы, собственно, и есть бросание камушков, а мы здесь занимаемся тем, что смотрим на круги, ими образуемые. Государственная дума, согласно конституции 1993 года, полностью лишена каких-либо законодательных полномочий и даже финансируется из Управления делами президента. Кто будет кусать руку дающего, я не знаю, во всяком случае — не депутаты Думы. Не социологические опросы, не замеры рейтинга, а именно парламентские выборы являются прощупыванием настроений общества со стороны власти, подобно тому, как лоцманы веревкой замеряют глубины по обе стороны корабля, чтобы точнее провести его через опасные места. В этом, собственно, и заключается суть так называемой «демократической избирательной процедуры». Ибо народ является не субъектом-носителем власти, а объектом управления со стороны власти, тем «морем народным», которое несет на себе корабль государственности, в равной степени могущий быть и кораблем погибели, и кораблем спасения. Поэтому в интересах власти как можно более точный «замер глубин». Если же мы видим картину, аналогичную той, которая была явлена нам перед выборами и по итогам выборов 7 декабря, то сомнений в том, что государственный корабль налетит на скалы или на какой-нибудь айсберг, фактически не остается.
Другое дело, что наша страна, несмотря на свои гигантские размеры, не представляет собой самоцелого, сегодня она как система балансирует на грани между общецелым и единоцелым, о чем свидетельствует и название победившей на выборах партии. Однако в современных условиях единство — это принципиально недостаточная степень целостности, программирующая зависимость России от других, самоцелых, субъектных государственных и надгосударственных систем, что, собственно, и происходит в действительности. Достаточно сказать, что наша элита сориентирована на Запад и за последние 30-35 лет привыкла хранить свои деньги в чужих карманах. Не буду детально расшифровывать последнее положение, скажу лишь, что нынешний вывоз капитала из России — лишь слабый и бледный отголосок той вакханалии, которая творилась «за кадром» в Советском Союзе 80-х годов. Гарантом сохранности сделанных тогда и позднее вкладов был государственный суверенитет СССР, а позже — Российской Федерации, обеспеченный прежде всего стратегическим ядерным потенциалом. Но ситуация складывается таким образом, что этот потенциал уже через 5-10 лет будет практически сведен к нулю, хранить деньги за рубежом становится опасно, и проблему сохранности вкладов, совокупно определяемых «на глаз» в 2-3 триллиона долларов, необходимо решать уже сегодня. «Точка невозврата» приближается настолько стремительно, что через полгода-год дергаться будет поздно — нашу элиту постигнет судьба миллиардных состояний семей Саддама Хусейна, Милошевича или Маркоса. Путин и «Единая Россия» вроде бы предлагают взлетно-посадочную полосу, но она размечена на таком болоте, что садиться на нее будет запрограммированным самоубийством.
Поэтому ожидаемая не позднее осени 2004 года политическая битва будет предельно жесткой и скоротечной — или, если капиталам советско-российского происхождения даст полные гарантии старушка-Европа, ныне объединенная, ее не будет вообще.
