Написано в ноябре 2000 года

ПОСТПРЕХОДНЫЙ РЕЖИМ В СЕГОДНЯШНЕЙ РОССИИ: ЕГО ОГРАНИЧЕНИЯ И РЕСУРСЫ

 

Большинство российских аналитиков сходится на том, что Россия с приходом к власти В. Путина вступила в постреволюционную эпоху. Наблюдаются такие характерные для стабильных обществ явления и процессы, как:

-         общенациональный ценностный консенсус;

-         стабилизация социальных процессов;

-         высокий уровень консолидации между обществом и властью, фактическая безальтернативность последней;

-         стремление (по крайней мере, на уровне деклараций) власти действовать на основе общенациональной парадигмы.

Действительно, еще в период 1998 – 2000 гг. в России стали складываться предпосылки для коренной трансформации политического режима, сформировавшегося в 90-е годы. После периода «революционной смуты» в умах, массовое сознание в значительной степени вернулось в свое «спокойное» традиционное состояние. Данный запрос привел к власти нынешнее руководство страны, умело и своевременно «просчитавшее» произошедшие перемены в сознании людей. Согласно оценкам большинства россиян, нынешний, пока лишь складывающийся политический режим воспринимается как радикальная альтернатива «ельцинской России». В ответ на эти ожидания, власть пытается провести широкомасштабные политические реформы, унифицирующие общественное устройство, подчиняющие интересы региональных и экономических элит общегосударственным (общенациональным) интересам. Пока подобные попытки носят противоречивый характер, и их конечный результат не очевиден.

Идейную основу нового общественного консенсуса составляет центристское большинство, имеющее определенные «левые» черты, в основном связанные с патерналистским представлением о государстве как главным организующим общество субъектом, с другой, - национал-центристские черты, связанные с актуализацией национал-государственнической проблематики и возвращением во многом представлений о враждебному к России внешнему окружению. Сдвиг общество влево сочетается с ростом интереса к российской почве, социальной и исторической «органике». В то же время взгляды большинства россиян носят достаточно умеренный характер, преодолевается идеологическая конфронтация, характерная некогда как для «коммунистической», так и «либеральной» частей общества. Если все сокращающиеся количественно ядра «западнического» и «традиционалистского» сегментов массового сознания (так «ядро» либерального электората, согласно исследованиям Россисйкого независимого института социальных и национальных проблем[1], осенью 2000 г. составляло 2,7%, а «традиционал-коммунистического» – 14,2%) по своей идентификационной ориентации все еще отчасти сохраняют черты резко полярных «субкультур», возникающие «посередине» группы - социалистической,  националистической или центристской ориентации - демонстрируют определенный общенациональный синтез. Если число ортодоксальных либералов сократилось за эти годы «в разы», то объем коммунистического электората (речь идет о «коммунистах-традиционалистах», группирующихся вокруг КПРФ, то есть «правых» коммунистов, выступающих в качестве представителей наиболее консервативной. «антимодернизационной» части общества) сохранился примерно на том же уровне, а за последний год, после прихода к власти В. Путина, импонирующего значительной части традиционалистов, имеет тенденцию к некоторому сокращению. В то же время в средней части политического спектра, который с различными оговорками можно отнести к центристам, образовалось несколько новых групп сознания. Это переставшие себя отождествлять с либералами-рыночниками «демократы» – сторонники демократического пути развития страны и приоритета прав человека (10,5% в октябре 2000 г.), «русские националисты» (5,4%), социалисты и социал-демократы (2,0%), «государственники» (18,2%), а также неопределившиеся в своих политических симпатиях (47,1%). Нынешняя политическая система, в основном базирующаяся на «партийно-фракционном» сегментировании Государственной Думы, лишь в общих чертах воспроизводит идейно-политическую сегментацию общества. Все победившие на выборах партии и избирательные объединения, кроме КПРФ, представляют собой центристские слои электората. Это касается даже традиционно политизированного электората «Союза правых сил», среди которого лишь 9,6% избирателей жестко идентифицируют себя с либеральной идеологией, 29,6% - с общедемократическими ценностями. В основном же (56,8%) это – «болото». «Единство» и «Отечество» – партии, принципиально определяющие себя в центристско-государственическом ключе. Соответственно, среди их сторонников более 80% являются центристами различной окраски. 64,5% «яблочного» электората – это тоже центристы, делящие нишу с «демократами» (24,6%). Характерным для картины общей эволюции ценностных ориентаций общества является отношение к развитию «чеченского кризиса». Несмотря на известные сложности, с которыми столкнулось в Чечне федеральное руководство, значительных изменений в позиции общества, которое изначально поддерживало «антитеррористическую операцию», не наблюдается. Сегодня 67,1% опрошенных (октябрь 2000 г.) продолжает поддерживать политику В. Путина на территории Чечни, а 53,2% считают, что операцию следует продолжать «до полного уничтожения бандформирований». Эта точка зрения разделяется всеми значимыми группами общества, включая сторонников либерально-рыночной и демократической идеологии. Если в 1995 году отношение к либеральным реформам и Западу глубоко раскалывало общество, то сегодня эти факторы его скорее объединяют. Сейчас именно укрепление положения России на международной арене является той ценностью из арсенала «сильного государства», которая в равной мере разделяется всеми группами общества. Сказанное характеризует сложившийся в России ценностный консенсус.

Следует также отметить то обстоятельство, что если в период расцвета «ельцинской России» существовала четкая социальная поляризация общества, и наиболее активные его слои выступали в качестве опоры тогдашнего режима, будучи заинтересованными в продолжении революционных процессов, включая перспективы передела собственности, то за последние два года (в том числе после августа 1998 г.) эти активные слои («потенциальный средний класс», особенно его провинциальная часть) стали главным носителем «идеи порядка». Запрос на сильную и эффективную государственную власть, к тому же действующую в русле общенациональной субъектности, оказался настолько силен, что на рубеже 1999-2000 гг. еще недавно раздираемое противоречиями общество оказалось способным объединиться вокруг консенсусной фигуры В.Путина. Таким образом, определились основные контуры политического режима – опора на силовые структуры, «патриотическая риторика», авторитарные тенденции, антизападничество (более или менее умеренное) – все в рамках парадигмы общенациональной идентичности. В то же время «эпоха Ельцина», особенно ее ранняя фаза, характеризовалась тем, что федеральная власть в значительной степени сама провоцировала раскол общества, поддерживая на уровне парадных ценностей победу «реформаторов» над «консерваторами», отдавая на откуп последним функции защиты исторической и национальной идентичности.

Ядром «путинского электората», и, соответственно, того социального запроса, который вызвал к жизни сам «феномен Путина», являются самые средние и массовые слои общества – это не живущие в нищете традиционалисты, и, напротив, не преуспевшие в ходе реформ «адаптанты». Это те, кто поддержал реформы в начале 90-х, но потом оказался невостребованным новыми социальными процессами. В первую очередь, это российская глубинка, с ее резко сузившимися за последние годы жизненными перспективами и снизившейся социальной мобильностью.

Завоевания формальной, верхушечной демократии теперь невысоко оцениваются этими группами населения. Действительно, от низкой дееспособности государства они скорее проигрывают. Обретя свободу от «всесильного монстра» (так называли государство демократы первой волны), простой человек оказался в плену у множества гораздо более обременительных для его личной свободы «монстриков». За пределами столиц (где достаточно богатый рынок труда), этот человек находится в жестокой зависимости от своих работодателей, как правило, представляющих полукриминальные экономические группировки. Бесполезно искать защиту и у официальных властей: они либо беспомощны, либо перекуплены теми же группировками. Самоорганизация находится на крайне низком уровне (так и не заработали механизмы территориального самоуправления, профсоюзной защиты). А возможность раз в четыре года выбирать, условно говоря, между Явлинским и Жириновским воспринимается как не более чем театрализованное развлечение. В массовом сознании нет дихотомии «порядок или свобода?», так как именно реальные и наиболее существенные жизненные свободы и права граждан никак не защищены в условиях слабого государства и верхушечной демократии (своего рода парадокс: запрос на авторитаризм как форма реализации личной свободы). Несмотря на якобы «диктаторскую» Конституцию 1993 года, «Ельцинская республика» – это была республика бояр и олигархов, время предельно широкого «растаскивания» ресурсов и фактического безвластия самого президента. Оппозиция в условиях данного строя сама стала частью олигархической политической системы, постоянно получая ресурсы из того же источника, что и государство – разного рода «естественных монополий». Комфортно расположившийся политический класс стал главной опорой «ельцинизма», в то же время в низах общества такой союз верховной власти и политического класса стал восприниматься все более негативно, сформировался миф об «антинародности» такого союза. И сегодня «путинский режим», продолжая пользоваться значительной поддержкой общества, вызывает аллергию практически у всего «политического класса», сформировавшегося в 90-е годы.

В результате и возник запрос на сильную, доминирующую в политическом пространстве «партию власти» как субъект общенациональных стратегических интересов, которые оказались в последнее десятилетие «растащены» между отдельными экономическими и политическими группировками, своего рода «кланами».. С точки зрения своей идеологии, эти силы могут быть ориентированы только на политический центр, в его чуть более левом или чуть более правом вариантах.

Таким образом, налицо все социальные и ценностные предпосылки для дрейфа режима в направлении от псевдоклассической демократической республики в сторону «выборной монархии». Действительно, если среди «завоеваний» последних десятилетий в российском менталитете укоренились такие атрибуты демократии как свобода предпринимательства, свобода слова и СМИ, свобода поездок за границу, выборность органов власти, то безусловный кризис переживают такие институты как представительная власть и многопартийность. Так лишь 38,5% россиян считают, что «представительная власть – это важно», еще меньшее число – 29,5% придерживаются того же мнения о многопартийности. Да и выборность органов власти в условиях просвещенного авторитаризма носит зачастую формальный характер – так в течение второй половины 2000 г. Кремль продемонстрировал высокую эффективность реализации собственных интересов на происходивших губернаторских выборах (несмотря на ряд «проколов»). Входит в традицию назначение «преемников» на всех уровнях власти (и за них потом охотно голосуют). «Лояльной» Государственной Думе доверяют всего 11,7% россиян; партиям и политическим объединениям – 7,6% россиян. При новом режиме Государственная Дума в значительной степени перестала быть государственно значимым органом власти, превратившись в техническое продолжение Правительства и Администрации президента. Еще тяжелее ситуация у партий; так в случае новых парламентских выборов есть реальная угроза сокращения числа партий представленных в Госдуме до двух – КПРФ и «Единства» (или того, что возникнет на его месте). При этом КПРФ переживает серьезный внутренний кризис, вызванный фактическим отказом верхушки КПРФ от борьбы за реальную власть, а партии типа «Яблока» или ЛДПР имеют тенденцию к стремительной маргинализации. Что же касается «Единства», то оно отказалось от собственно партийной работы (формирование новой социальной базы), ограничившись ролью самой сервильной фракции Государственной Думы. Все партии от КПРФ до СПС стремятся хотя бы боком войти в «правящую коалицию», благо идейные установки последней необозримо широки. В складывающихся условиях остается мало места сформированных в эпоху «ельцинской смуты» атрибутам формальной демократии, в том числе политическим партиям. Прошедшие в 1999-2000 гг. выборы – это безусловный кризис российского варианта многопартийности, которая оказалась не устойчивым политическим институтом, а скорее лишь «приметой смутного времени».

Политические процессы, происходящие в современной России, неизбежно приводят к постепенной трансформации политического режима в направлении более или менее «просвещенного» и «либерального» авторитаризма. При этом «мягкий» характер устанавливающегося авторитаризма предопределяется, в первую очередь, низкой социальной и этнической энергетикой российского общества (для перерастания авторитарного режима в тоталитарный требуется иное качественное состояние общества). Да и сам В. Путин, несмотря на обвинения «демократической общественности» в диктаторских наклонностях, скорее смягчает запрос общества на «установление порядка». В силу описанных выше характеристик ценностного поля представляется маловероятным установление жесткого авторитаризма под идеологическим прикрытием социального или национального реванша. Идеи социального реванша оказались «выпущенными в свисток» шумной, но неэффективной деятельностью КПРФ, а низкая этничность русских (крайне слабая способность к самоорганизации на основе этнической общности), безусловно, будет блокировать приход к власти политических сил радикальной националистической направленности.

В то же время в отсутствии видимых оппонентов скрываются и серьезные опасности для режима. Не важно, оппозиционная или псевдооппозиционная, КПРФ была серьезным фактором социального громоотвода, позволившего удержать относительную стабильность общества в самые нестабильные времена. Наличие влиятельной оппозиции создавало в обществе иллюзии, что стоит убрать Б. Ельцина и его окружение, как жизнь сразу начнет налаживаться. Между тем в условиях резкого политического ослабления Госдумы, В. Путин наносит удар одновременно и по Совету Федерации. Не является самостоятельной политической силой и Правительство. А это означает, что в случае серьезного обострения социально-политической обстановки в стране, Администрация Путина может оказаться один на один с происходящими в стране процессами и потерять над ними контроль. Особенно опасно, что в условиях деградации общефедеральных политических институтов, «протестный потенциал» может реализоваться в сепаратистских тенденциях, для которых продолжают существовать весомые объективные предпосылки. В стремлении повысить административную управляемость политическими и социальными процессами, что предполагает упрощение институциональной сферы, легко теряется устойчивость этих процессов, базирующаяся как раз на институциональной сложности и разнообразии политических и социальных субъектов.

Тем не менее, продолжавшаяся пятнадцать лет революционная эпоха скорее всего заканчивается. В России устанавливается постпереходный режим политической власти. Пережив глубокую «ломку», связанную с попытками форсированной модернизации по «догоняющему» типу, общество на уровне ценностей адаптировало перемены к своей социально-исторической «органике». Сейчас мы наблюдаем становление институциональной сферы, адекватной постпереходным процессам. В России возрождается традиционная «русская власть» со своей традиционной социальной базой и традиционными политическими приоритетами.