В. Малахов

Рецензия на книгу М. Хоркхаймер, Т. Адорно "Диалектика Просвещения. Философские фрагменты". Пер.с нем. М. Кузнецова. М., СПб, Медиум. Ювента, 1997.

Опубликовано в журнале “Иностранная литература” 1998, №12.

Есть что-то символическое в том, что между немецким и русским изданием “Диалектики Просвещения” прошло ровно 50 лет. Глядя на шедевры истории философии, ждавшие своей русской публикации столь долго, трудно отделаться от мыслей “культурологического” свойства. Понятно, что слово, адресованное немецким автором немецкому читателю, влечет за собой иной шлейф коннотаций, чем то же слово, переведенное на русский язык. “Вторичный” читатель — в данном случае русский — незнаком с той системой аллюзий, какая для первичного читателя разумелась сама собой. Однако помимо перемещения в пространстве с текстом происходит нечто не менее важное — перемещение во времени. Поздний перевод вырывает произведение из современной ему эпохи и предлагает в качестве современного читателю, родившемуся несколькими десятилетиями позже. В этой ситуации текст начинает вести весьма причудливое существование. Произведение, обросшее комментариями и оценками, побудившее к написанию многочисленных альтернативных или апологетических текстов, служившее тысячам студентов предметом курсовых работ, то есть произведение, прожившее долгую жизнь, вдруг появляется на свет как бы заново. Что с ним в этот момент происходит?

В сегодняшнем российском контексте книга Хоркхаймера и Адорно выглядит в высшей степени амбивалентно. Ее содержание во многом банализировано, растаскано на цитаты. В течение приблизительно 20 лет на идеях двух маститых франкфуртцев паслось немало советских философов, не говоря уж о том, что для третьего и четвертого поколения немецких адептов Франкфуртской школы “Диалектика просвещения” — сакральный текст. Явные и неявные отсылки к нему слышны в сотнях монографий и тысячах статей. И все же Хоркхаймер и Адорно не были бы классиками, если бы их сочинение не обладало своеобразной избыточностью.

Многие фрагменты их текста — а он и представляет собой собрание фрагментов — читаются как только что написанные. Это впечатление можно отнести прежде всего к увлечению риторикой постмодерна, охватившему в 80-е годы Западную Европу и докатившемуся в 90-е до Европы Восточной. “Диалектика просвещения” — энциклопедия для всех, кто занят критикой Современности (модерна). Здесь есть практически все, что сделалось таким популярным благодаря французским мыслителям, пришедшим в философию после 1968 года. “Серийное производство сексуальности автоматически приводит к ее подавлению. Кинозвезда, в которую надлежит влюбиться, является не чем иным, как своей собственной копией”, — ну чем не Жан Бодрийар? Или: “Произведения искусства аскетичны и бесстыдны, культуриндустрия порнографична и чопорна”, — ну чем не Михаил Рыклин? Но давайте все по порядку.

Центральная, основная мысль книги — оборачиваемость идеала, называемого Разумом. Это идеал Просвещения, взятого и в узком смысле (как исторически локализуемая эпоха), и в смысле переносном (как установка сознания, а именно нацеленность на окончательное “высвечивание” мира светом разума). Просвещенческий “разум”, то есть просвещенческий идеал рациональности, отрицает всякого иного рода связность, кроме той, что полагается мышлением. Мир делится в результате пополам. На одной стороне — бессодержательно-абстрактное cogito, чистая автономия субъективности, порядок, рациональность; на другой — неразумная природа, хаос материальной действительности, неупорядоченность чувственности. Роковое последствие такого взгляда на мир — отрицание естественности. Репрессивное отношение к чувственности — завершающий этап на пути “демифологизации мира”, начатой западноевропейским разумом более двух тысячелетий назад (то есть просвещением в широком смы сле слова). А потому последней истиной Просвещения оказывается маркиз де Сад. Де Сад — предельно логичный Кант. Если Кант в своем рационализме не идет до конца — ограничивает всевластие разума, оставляя место вере, — то де Сад делает разум действительно всевластным. Вот она, диалектика: то, что начиналось возвышенно, заканчивается гадостью. Национал-социализм и прочие кровавые уродства ХХ века суть не что иное, как результат диалектического развития одного и того же идеала — просвещения.

Так, антисемитизм, апогеем которого стал холокост, отнюдь не был случайным эксцессом, чем-то несовместимым с просвещенной разумностью. Напротив, он неявно присутствует в самих основаниях рационализма. Антисемитизм, так же как экспрессионизм и шовинизм вообще, — выражение идеала самодержавного разума, абсолютной рациональности. Новоевропейский разум — тотальный разум, он не знает (или не признает) Другого, будучи изначально нацелен на господство, всеобщее подчинение. Но поскольку тотальное господство невозможно, поскольку притязания наталкиваются на противодействие, постольку “разум” неизбежно упирается в собственные границы. И начинает искать виновника. Собирательное имя такого виновника — “евреи”. Самим собой овладевшее — то есть ставшее насилием — просвещение переступает границы просвещения. А именно — превращается в варварство.

На этом интеллектуальном фоне выросла впоследствии влиятельнейшая традиция. Идеи классиков Франкфуртской школы вдохновляли многих. Назовем хотя бы Маркузе и Фромма. В унисон с ними философствовали и французы, как бы они ни подчеркивали свою дистанцию по отношению к немецкой мысли. И тезис о не-тождественном, о необходимости борьбы с “мышлением тождества” под эгидой Различия (см. difference у Жиля Делёза); и тезис о культуриндустрии как имитации (см. симуляцию у Жана Бодрийара); и критика западноевропейской рациональности за неявно присущий ей тоталитаризм (см. разоблачение дискурса разума как дискурса власти у Мишеля Фуко и Жана-Франсуа Лиотара). Весь этот круг идей, весьма популярных между тем и у нас, можно найти в труде основателей Франкфуртской школы. Что и говорить, классика.

Но все это я пишу об оригинале — о “философских фрагментах”, собранных Хоркхаймером и Адорно в 1944-м и изданных в 1947-м. В какой мере это относится к книге, вышедшей по-русски в 1997-м? Русское переложение “Диалектики просвещения” оставляет двойственное впечатление. Как человек, знакомый с проблемами философского перевода, знаю, что переводить таких авторов, как Адорно, — сущая каторга. Поэтому снимаю шляпу перед Михаилом Кузнецовым, не побоявшимся взяться за эту тяжелую и неблагодарную работу. Как читатель, ожидающий от русской книги приемлемого русского языка, не могу все же удержаться от одного замечания. М. Кузнецов оставил продукт своего труда в несколько необработанном виде: на нем слишком видны как следы шлифовки, так и рубцы и царапины, изобличающие муки интерпретации и перевода. Местами для того, чтобы понять, о чем идет речь, проще заглянуть в немецкий текст, чем перечитывать русский пассаж, — настолько там усложнен синтаксис и настолько он перегружен латинизмами. Еще у меня соз далось впечатление, что к середине книги переводчик (и редактор?) изрядно устал. Иначе как объяснить, например, постоянное повторение словечка “является” на странице 210: “Обе доктрины являются одновременно истинными и ложными. Первая является истинной в том смысле, что ее сделал истинной фашизм. Евреи являются сегодня той группой, которая как на практике, так и в теории навлекает на себя волю к уничтожению...”? Однако, повторю, эти и подобные им огрехи на фоне гигантской (вне всяких сомнений, весьма квалифицированной) работы — простительная мелочь.

Более серьезный упрек хотелось бы адресовать издателям. Избранный ими формат явно затрудняет и без того нелегкое чтение. Непонятно и полное отсутствие аппарата. Перед нами как-никак научный текст, и путешествие по нему без путеводителей (указателей, комментариев, предисловия, послесловия и так далее) под силу разве что профессионалам или отъявленным дилетантам-философам.

:: Высказаться ::