Тимофей Дмитриев. Опубликовано: Космополис, №4(14), зима 2005/2006

Рецензия на книгу: Малахов B.C. Национализм как политическая идеология: Учебное пособие. — М.: КДУ, 2005. — 320 с.

Книга «Национализм как политическим идеология» доктора политических наук, декана факультета политической науки Московской высшей школы социальных и экономических наук (МВШСЭН) Владимира Малахова посвящена одному из наиболее противоречивых и многоликих феноменов современного мира — национализму. В ее основу положены материалы одноименного курса, который в течение ряда лет читался автором на факультете политической науки МВШСЭН. Современный мир в последние десятилетия переживает бурное возрождение партикулярных идентичностей самого разного рода — начиная от национальных и религиозных и заканчивая родоплеменными и локально-территориальными. Поэтому работа, посвященная национализму как важнейшей политической силе нынешней эпохи, написанная одним из ведущих отечественных специалистов по этой проблематике, заслуживает самого пристального внимания.

Национализм в изображении В. Малахова — вовсе не ангел и не дьявол во плоти, каким его обычно представляют «национально сознательные» или, напротив, либерально озабоченные публицисты, а «великий и неисчерпаемый» (как однажды высказался Р. Арон по поводу марксизма) феномен Современности. Автор с самого начала оговаривается, что национализм в его книге концептуализируется как политическая идеология. Выбор этого ракурса обусловлен тем, что, по мнению Малахова, ядро проблематики национализма лежит за пределами как теоретической, так и эмоционально-психологической плоскостей. Будучи одной из основных идеологий, национализм неоднократно составлял успешную конкуренцию либерализму и социализму. Более того, сегодня, когда эти идеологии переживают явный кризис, национализм возрождается к новой жизни. Ярким свидетельством этого может служить тот факт, что именно в соответствии с базисным принципом национализма — принципом совпадения культурно-национальных и государственно-политических границ — в конце XX в. была вновь перекроена карта мира.

Несмотря на то, что распространенные представления о национализме как о «двуликом Янусе» справедливо отвергаются Малаховым как не дающие внятного представления о рассматриваемом феномене, автор, тем не менее, полагает, что у национализма можно вычленить два вектора. Первый направлен на достижение общественного единства и исходит от государства. Второй вектор исходит от культурно-этнических групп, стремящихся к обретению государственного суверенитета, и действует против ныне существующих государств. Таким образом, в самом первом приближении национализм, рассмотренный в политико-идеологическом ракурсе, выступает в роли идеологии, легитимирующей усилия по интеграции и дезинтеграции государства.

Тем не менее роль национализма в современном мире не сводится только к идеологической легитимации политических проектов по интеграции или дезинтеграции национальных государств. Помимо всего прочего, национализм всегда подпитывается чувствами и переживаниями людей, которые ищут решения своих проблем в национальной солидарности, то есть в консолидации на основе общего языка, культуры или истории. Если взглянуть на национализм с этой точки зрения, то данный феномен можно назвать также идеологией политизированной идентичности.

Шанс на обретение национализмом «второго дыхания» в наше время автор связывает с оформившимися в ходе процесса глобализации движениями, направленными на отстаивание ценности локальных территорий и сохранение культурной самобытности, — в противовес процессам детерриториализации, которые сопряжены с разрывом связи производства и обмена благами с той или иной территорией. Локализм такого рода берет на себя задачу сохранения идентичности и традиций, действуя, однако, не в чисто консервативно-охранительном духе, а посредством рефлексивной реконструкции отношений и смыслов, оказавшихся под угрозой в результате глобальных процессор) социально-экономических и культурных трансформаций.

Один из наиболее распространенных методов исследования социально-политических феноменов связан с изучением исторических особенностей их становления. Не чужд этот подход и Малахову. Для этого он помещает исследуемый феномен в силовое поле таких основополагающих понятий современной политической и правовой науки, как «суверенитет», «легитимность» и «лояльность». По мнению автора, нация в современном значении этого слова появляется вместе с возникновением в Новое время в Западной Европе особого понимания суверенитета и легитимности. Ранее в традиционных европейских обществах сувереном, то есть носителем суверенитета как высшей и нераздельной власти, был монарх. В эпоху ранних буржуазных революций, когда на смену монархии приходит Республика, со всей остротой встает вопрос о том, кто может стать новым носителем суверенитета. Как правило, эта роль отводится «народу», или «нации».

С позиций сегодняшнего дня было бы совершенно неверно считать, что нация — это просто все население той или иной страны. В Западной Европе эпохи буржуазных революций «нация» выступала в качестве фиктивной величины, которая объединяла в своих рядах исключительно представителей третьего сословия, или буржуазии. Эту особенность «нации» отчетливо сознавали такие идеологи либерализма, как Д. Локк и А. Смит. Когда эти мыслители писали о Республике, то всегда имели в виду Республику собственников, в которой носителем суверенитета является буржуазия, — иначе говоря, лица, выражаясь словами М. Вебера, привилегированные в социальном плане в силу наличия крупной собственности и образования. Из «нации», от имени которой провозглашалась власть нового типа, исключались не только дворяне и духовенство, но и крестьяне и городская «чернь». Именно поэтому якобинцы считали себя вправе от имени «нации» резать и топить живьем в реках восставших вандейских крестьян: последние вовсе не рассматривались ими в качестве полноправных членов «французской нации».

В Новое время нация начинает играть роль основания легитимации власти. В эпоху Средневековья и Возрождения власть монарха имела сакральное происхождение, а сам он воспринимался как помазанник Божий. С выходом на историческую авансцену нового класса — буржуазии — легитимность монархической власти подвергается сомнению. Возникает потребность в новом источнике легитимации власти, которым опять-таки становится нация, причем не как физическая совокупность людей, а как символ легитимности власти.

Наконец, еще одно важное теоретико-политическое понятие, которое автор считает необходимым ввести для характеристики нации, — это лояльность. Сегодня мы считаем чем-то само собой разумеющимся, что чувство национальной идентичности, то есть ощущение собственной принадлежности к тому или иному национальному сообществу, причастности к его исторической судьбе, языку и культуре как к чему-то «своему и родному», занимает одно из центральных мест в нашей жизни. Но так было не всегда. Вплоть до наступления эпохи Современности нации как специфического объекта лояльности не существовало. Население той или иной страны могло быть лояльно церкви, конфессии, государю, местному сюзерену, но не нации, ибо нация как специфический объект лояльности формируется только в условиях современного общества.

Как подчеркивает Малахов, большинство историков справедливо связывают рождение национализма с буржуазными революциями Нового времени и, прежде всего, с Великой французской революцией. Провозглашая народный суверенитет, идеологи буржуазных революций не только положили начало демократическому правлению, но и обогатили политический словарь новой абстракцией — понятием «народ», или «нация». В дальнейшем это понятие сыграло центральную роль, как в формировании дискурса либеральной демократии, так и в становлении европейских национальных движений. Подобного рода сочетание, по мнению автора, было обусловлено тем, что в ходе буржуазных революций исторически совпали процессы формирования политической идентичности, с одной стороны, и культурной идентичности, с другой.

Именно этой коллизией, на взгляд автора, и обусловлено возникновение национализма. В политическом плане нация выступает одновременно и в качестве мыслимого единства, от имени которого провозглашается верховная власть, и в качестве политического единства, вызываемого к жизни этим перформативным актом. Вопрос же о существовании нации как культурной общности лежит в иной плоскости. Как правило, когда речь идет о нации как об источнике политического суверенитета, ее конкретные характеристики вообще и культурная специфика в частности не являются изначально заданными. Нация, к которой обращается либеральная демократия, — это, прежде всего, народ как определенным образом организованное и самоуправляемое политическое тело. Национализм может появиться только там, где политическое тело начинает истолковываться в качестве культурного тела, то есть там, где открытая изменениям политическая идентичность осознается как законченная и самодостаточная культурная идентичность. С этой точки зрения национализм предстает как «политическая идеология, в которой "нация", понимаемая в качестве культурно гомогенного сообщества, выступает источником суверенитете, преимущественным источником лояльности и предельным основанием легитимности власти» (с. 39).

Особый интерес представляет раздел книги, посвященный критическому анализу существующих теоретических подходов к изучению национализма. Здесь автор выделяет и подробно рассматривает основные теории национализма, возникновение которых связано с именами таких известных ученых, как Э. Смит, К. Дойч, Э. Гидденс, Э. Геллнер, И. Валлерстайн, Э. Балибар, Т. Нейрн, Б. Андерсон. Два методологических полюса, между которыми, по мнению Малахова, вращаются наиболее распространенные интерпретации национализма в национализмоведении XX века, — это эссенциализм и номинализм. Эссенциализм зиждется на объективации тех связей и отношений, которые составляют «нацию» или «этнос»; он предполагает обращение с нацией как с вещью, как с объективной квазиприродной или же духовно-исторической реальностью. Натуралистической версией эссенциализма является примордиализм (от англ, primordial — изначальный, исконный). Для примордиалистов нации — самостоятельно существующие квазиприродные целостности, живущие своей собственной жизнью по своим, одним только им свойственным законам. Весьма влиятельной в современном национализмоведении разновидностью эссенциализма является также историцизм. В отличие от исследователей-национализмоведов, для которых нация — объективная, квазиприродная реальность, историцисты считают нации историческими образованиями, которые, однако, истолковываются ими субстанциально. Под пером представителей этой школы нации превращаются в духовно-исторические образования, появляющиеся в результате длительного социального развития, в ходе которого нации осознают самих себя в качестве субъектов истории. Как справедливо замечает автор, «историцизм в исследовании национализма имплицитно националистичен» (с. 54). В частности, именно по модели историцизма осуществляется в настоящее время конструирование национальных историографии в бывших республиках Советского Союза. Исторические события, происходившие на территории нынешних независимых государств на протяжении многих столетий, ретроспективно истолковываются как длительный путь соответствующих наций, якобы существовавших всегда, к обретению долгожданного национального самосознания и государственного суверенитета.

Противоположная крайность, проявляющаяся в трактовке феномена национализма, связана с теоретическим подходом к пониманию нации, который можно назвать номиналистским, или вульгарно-конструктивистским. Согласно этой точке зрения, нация — нечто «вымышленное», «сфабрикованное» или «искусственно созданное» и в этом смысле — нереальное. Как правило, подобная характеристика наций как «вымышленных фикций» сопровождается отрицанием «реальности» таких феноменов, как национальная идентичность и коллективная память. Позиционируя себя в качестве альтернативы эссенциализму, номиналистический подход в национализмоведении в действительности является его оборотной стороной. Он также создает в целом ряде отношений крайне искаженное и деформированное представление о социальной реальности вообще и ее национальном измерении в частности. На этом основании Малахов приходит к выводу, что сама альтернатива номинализма и эссенциализма является ложной и что только выход за ее пределы может открыть новую перспективу для теоретического осмысления феномена национализма. По мнению автора, возможность такого преодоления предоставляет методология социального конструктивизма в том виде, в каком она развита в работах П. Бергера и Т. Лукма-на, а также П. Бурдье. Главный методологический принцип, лежащий в основе этого направления, применительно к рассматриваемому феномену состоит в том, что нации — это социальные конструкты, то есть такие сложные социальные образования, которые «возникли в ходе социальной деятельности и социального взаимодействия, т.е. произведены людьми, "сотворены" под воздействием разного рода социально-исторических обстоятельств» (с. 119).

В современном национализмоведении на антиэссенциалистских позициях стоят такие авторы, как Э. Гидденс, К. Кальхун, К. Вердери, Р. Брубейкер и др. Главная особенность принятой учеными-антиэссенциалистами исследовательской стратегии предполагает смещение центра тяжести с попыток найти базисные содержательные определения нации (и дать оценки национализму как прогрессивному или же регрессивному явлению) на рассмотрение социальных контекстов разного уровня и степени охвата, в которых различные группы борются друг с другом за право контроля над символическим капиталом понятия «нация» и его различными значениями. По мнению автора, именно за этим подходом — будущее национализмо-ведения.

Наконец, не менее значимой для понимания природы и динамики национализма является концептуализация выполняемых им функций. Малахов выделяет три основные функции — легитимационную, мобилизационную и компенсаторную. Функциональная эффективность национализма обусловлена, прежде всего, тем, что он сыграл роль одного из ведущих инструментов легитимации политических режимов в эпоху Современности. Национализму, функционирующему в качестве политической идеологии, удалось дать практический ответ на теоретически неразрешимый вопрос: как легитимировать границы ныне существующих государств. Обращение к националистической риторике в этих условиях оказалось тем ultima ratio, с помощью которого, обращаясь к чувствам и эмоциям воображаемой национальной общности, только и можно было решить неразрешимую в теории задачу легитимации никогда не существовавших прежде национально-государственных границ. Другая важная функция национализма связана с его ролью в качестве инструмента мобилизации. Апеллируя к солидарности, которая формируется на основе переживания национальной общности, национализм сплачивает людей воедино и заставляет их действовать совместно. Наконец, национализм способен выполнять и компенсаторную функцию, помогая индивидам переживать компенсаторные травмы, полученные в прошлом.

В заключение отметим, что внимательное и вдумчивое чтение работы В. Малахова вполне может дать взыскательному читателю много достойных поводов для размышления. Единственное, о чем хотелось бы напомнить вслед за автором, — вместо того, чтобы пытаться схватить его «как некую сущность, имеющую одно и только одно значение, лучше обратиться к анализу контекстов, в которых различные участники политического действия борются за контроль над значениями, в том числе за контроль над значением термина "национализм"» (с. 313).