II ИТОГИ ГОСПОДСТВА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ И СУЩЕСТВОВАНИЯ СССР

В истории Средней Азии колониальное, а позднее советское господство по историческим меркам весьма не продолжительно - всего около полутора столетий (что примерно сопоставимо с продолжительностью мировой колониальной эпохи). Однако, как и во всей постколониальной зоне, последствия этого периода настолько велики, что будут определять характер развития в течение еще многих десятилетий независимого развития среднеазиатских республик.

1) «Белое золото»

С присоединением Туркестана к России русский капитал всячески стимулировал переориентацию местного сельского хозяйства на производство хлопка. Через денежные ссуды и авансирование под будущий урожай хлебом, мануфактурой, инструментами, русская буржуазия уже на рубеже 19-20 веков практически определяла весь характер хозяйственной деятельности сотен тысяч крестьянам.

Уже перед революцией хлопководство в Средней Азии превратилось в доминирующую отрасль, а в советский период хлопок практически превратился в монокультуру для наиболее населенных территорий Средней Азии.

С 30-х годов коммунистическая власть внедряла эту монокультуру репрессивными командно-административными методами. С другой стороны, поскольку хлопок рассматривался Москвой как стратегический ресурс, его производство богато финансировалось. Благодаря многомиллиардным хлопковым" инвестициям из союзного бюджета Узбекистан в шестидесятые-семидесятые годы превратился в одного из крупнейших мировых производителей хлопка и обзавелся крупнейшим в бывшем СССР поливным земледелием.

Однако форсированный рост хлопкового производства породил неразрешимые проблемы водного баланса региона и поставили его на грань крупнейшей в истории экологической катастрофы. Водные ресурсы двух крупнейших рек региона - Сыр-Дарьи и Аму-Дарьи - были фактически разобраны в ирригационные системы для возделывания хлопчатника. В результате фактического прекращения водосброса этих рек в Аральское море-озеро, последнее начало пересыхать. Если ситуация не изменится, к середине следующего века оно практически исчезнет. Последствия этого события поистине глобального геологического масштаба оценить пока трудно, но уже сейчас экологические, климатические и социальные результаты этого процесса ужасны. Значительная часть населения Приаралья болеет гепатитом, болезнями легких и щитовидной железы. Тысячи тонн соляной пыли, попадая с потоками ветра на снежные вершины Памира и Гиндукуша вызывают ускоренное таяние снегов, влекущее наводнения и сели и т.д.

Однако главным экологическим результатом «диктатуры хлопка» стал для Средней Азии стремительно нарастающий дефицит воды. Коммунистические правители хлопкосеющих республик и гидростроительная мафия в самой России подготовили в начале 80-х годов поистине циклопический проект переброски водных ресурсов из северных рек России на Юг. Однако, как только о нем стало известно в России, там началось мощное общественное движение против этого проекта, и с приходом Горбачева к власти проект был похоронен. Проблема же осталась и налагает естественные ограничения не только на расширение (или хотя бы сохранение) масштабов хлопкового производства, но и на судьбы аграрного сектора вообще.

Другим результатом монокультуры хлопка стала деформация сельскохозяйственного производства. Наиболее населенные и плодородные районы Средней Азии оказались в жесткой зависимости от импорта продовольствия. Узбекистан с его огромным по численности сельским населением, ввозит 80% потребляемого в республике зерна, 55% мяса и масла, 100% сахара. Но все же описания частных проблем, порождаемых "диктатурой хлопка" не дают реального представления о том всепроникающем влиянии, которое "белое золото" оказывало на жизнь миллионов людей - от колыбели до могилы. Машинная уборка хлопка во многих случаях оказывалась неэффективной, и тогда на поля выходили женщины и дети. Широкое применение в Узбекистане с 1970-х годов дефолиантов приводило к широкому распространению патологий беременности, мертворождений и генетических заболеваний среди узбеков (статистика детской смертности в республике была засекречена и искажалась на всех уровнях). Сельские школьники - с первого до последнего классов - несколько месяцев учебного года (сентябрь - ноябрь) проводили на полях. Горожан (студентов, рабочих) также ежегодно посылали и на уборку хлопка. Это продолжается и сегодня.

С ликвидацией Союза и достижением независимости, производство хлопка - и изготовление из него изделий оказались "разорванными" границами государств. Узбекистан столкнулся с труднейшей проблемой преодоления монокультурности (сходной, возможно, с дилеммой послереволюционной Кубы в отношении производства сахара). Выбор состоит в том, строить ли экономическую стратегию на основе экспорта монокультуры - или идти на глубокое и болезненное перепрофилирование сельского хозяйства, что неминуемо сократит доходы от экспорта и будет иметь тяжелые последствия не только для экономики, но и для общества в целом.

Узбекский хлопок вследствие своего низкого качества, несовершенства упаковки и т.д. не нашел предполагавшегося спроса в других странах. Стало ясно, мировой рынок не сможет поглотить количество хлопка, которое Узбекистан может произвести (примерно 4,5 млн. тонн в год).

Не удалась попытка повысить экспортные доходы за счет силового перехода на мировые цены в торговле с Россией. Хотя имеющаяся технология текстильных предприятий России сориентирована на обработку именно такого типа сырья, Москва предпочла останавливать фабрики, но не закупать сырье по непосильным для нее ценам.

В результате Узбекистан оказался в ситуации выбора между несколькими невозможностями: нельзя ни реализовать свой основной экспортный продукт на мировом рынке, ни решительно отказаться от его производства.

Быстрая ломка хлопковой ориентации означала бы экономический спад, утрату валютных и без того небольших поступлений, да и едва ли была бы технически осуществима. Существующая промышленная база для такой ломки недостаточна, а создание собственной текстильной промышленности требует непосильных инвестиций.

И все же, техническая проблема здесь не самая сложная: при радикальной перестройке экономической структуры неизбежен психологический стресс миллионов людей, несколько поколений которой воспитано в духе культа "белого золота" как называла хлопок официальная пропаганда. Современную узбекскую молодежь трудно будет направить в какую-либо сферу промышленного производства, она не готова к этому ни квалификационно, ни идеологически, ни психологически.

Единственной приемлемой перспективой является быстрая диверсификация сельского хозяйства, но явно она не сможет восполнить потери от падения экспорта.

Социально-экономическая перспектива ближайших десятилетий в этой самой населенной из стран региона неизбежно связана с судьбой земли и хлопка. Объем производства хлопка неизбежно будет медленно сокращаться до величины реальной потребности мирового рынка. До этих пор Узбекистан будет привязан к российскому рынку и постольку - к России.

Но по-настоящему взрывоопасной социальной проблемой является для самых населенных зон региона не структура сельскохозяйственного производства сама по себе, а связанное с ней перенаселение.

2) Земля и люди: бомба замедленного действия

С точки зрения состояния "традиционного" аграрного общества регион упрощенно можно разделить на две зоны. Контрасты между ними - экономические, социальные, политические, - настолько велики, что, может быть, даже уместно говорить о наличии двух региональных субцивилизаций.

В первую зону входит территория Казахстана, Туркмении, части Узбекистана западнее и северо-западнее Ташкента. Здесь при наличии еще достаточного количества свободных необработанных земель традиционное среднеазиатское сельское хозяйство более или менее успешно осваивает новое жизненное пространство. Мелкотоварное производство получает в условиях развития рынка все новые импульсы к развитию.

Здесь общество более мобильно, втянуто в интенсивные товарно-денежные отношения. Жизнь обретает достаточно ярко выраженный индивидуалистический характер. Махалля существует, люди продолжают соблюдать традиции и поклоняться Аллаху, но все это отнюдь не довлеет над обществом.

Ко второй зоне относятся наиболее плодородные и вместе с тем наиболее густонаселенные территории Средней Азии - предгорье и горные долины Таджикистана, Ферганская долина в Узбекистане и Киргизии. Здесь монокультура хлопка отторгла у населения подавляющую часть земель и уничтожила аграрное "многоцветие" края. Под хлопком оказалось до 90% всех поливных площадей.

Демографический фактор уже к началу 90-х годов поставил среднеазиатскую деревню в этой зоне, а с ним и традиционное общество, на грань социального апокалипсиса. Так, в некоторых областях этой зоны численность населения увеличивается в 2 раза быстрее роста с/х производства

В 1940 году на одного человека в этой зоне приходилось около четверти гектара поливной пашни, в начале 90-х годов - 0,11 га, но это лишь усредненный показатель, в некоторых района он упал до менее чем 0,06 га).

Если в первой зоне Средней Азии молодые семьи сразу обретали возможность получить землю и повести индивидуальное мелкотоварное хозяйство, то здесь, власть, махалля и родители - все стоят на позициях неделимости и недробления личной земельной собственности.

Минифундизм, основанный на полной неделимости имеющейся земли и на коллективной ее обработке, регламентирует не только хозяйство, но и бытие этой части общества.

Если в первый зоне наличие пространства и либерализация рыночных отношений в постсоветский период влечет за собой постепенную трансформацию старого общества, качественное сужения роли общины со всеми ее идеологическими и культурными функциями, то во второй зоне происходит глубочайший кризис традиционного сектора, влекущий за собой консолидацию общины, мобилизацию всех ее сил для выживания.

Механику этих процессов лучше всего демонстрирует сельское хозяйство Узбекистана. В течение последних ста лет в результате "хлопковой экспансии" оно обрело ярко выраженную дуалистическую структуру. С одной стороны, колхозы и совхозы, обладающие огромными площадями плодородной и орошаемой земли, сориентированы исключительно (90-95%) на производство монокультуры хлопчатника; с другой, - сотни тысяч дехканских (крестьянских) хозяйств, использующие неплодородную землю и ручной труд.

Доля этого сектора в национальном доходе Узбекистана ныне по официальным данным превышает 1/4, но фактически, по экспертным оценкам, до 75-80% всего коренного населения занято прямо или косвенно в этой сфере экономики. Именно производящий продовольствие частный сектор позволял сельскому населению выжить на обочине монокультуры хлопка.

В условиях советской власти приоритет всегда отдавался гигантским государственным хозяйствам. Частнособственнический минифундизм, наоборот, всячески притеснялся. Его развитие уперлось во второй половине 80-х годов в территориальные, правовые, финансовые и др. преграды, возведенные властью.

Погромы и изгнание турок-месхетинцев из Ферганы в 1990 году, наиболее населенной части всей Средней Азии, кровавые столкновения между киргизами и узбеками в Оше имели в основе своей борьбу за землю, были своеобразным "бунтом минифундизма" - реакцией населения на достигшее предела малоземелье, проявление нежелания работать за мизерную плату на хлопковых полях. Власти правильно поняли смысл происходящего: они почти немедленно объявили о раздаче земельных участков и добились благодаря этому достаточно быстрого умиротворения населения.

Однако, причины, порождающие подобные конфликты, продолжают работать и даже обостряются в результате расширения сферы рыночных отношений. В сознании людей последнее означает расширение их прав на получение земли в личное пользование, что неминуемо придает земельному голоду новую остроту.

Правительство Узбекистана опасается потери контроля над крестьянами в случае, если они будут землевладельцами, но понимает неизбежность взрывообразного увеличения сельского частного сектора в условиях рыночных отношений. Хлопковый клин полей был сокращен за последние четыре года на 40%. Площадь, занятая частными хозяйствами, за это время увеличилась втрое. Земельные наделы получили впервые 2,5 млн. семей. Но средний размер приусадебных участков составляет лишь 0,2га и предусматривается расширять их до 0,25 га, что конечно недостаточно для эффективной работы на рынок.

Возможности правительства для маневра в аграрной сфере весьма ограничены и заключаются в освоении новых земель (15-20 тыс.га в 1993г). Однако, новые земли требуют интенсивной мелиорации. Последняя лимитирована дефицитом водных ресурсов: только рост населения потребует увеличения потребления воды за пять лет придется увеличить на 15-20%. Водные ресурсы между тем уже близки к истощению. В любом

случае, политика освоения новых земель требует активного (как минимум финансового) участия мирового сообщества.

Остается непреодоленным и главное противоречие аграрной политики властей: государство, стремясь остаться верховным собственником большей части земель, отдает частному сектору только излишки и некачественные земли крупных совхозов и колхозов. Посткоммунистическая элита не желает выпускать из рук основу своей власти - контроль над госсобственностью на землю. Она понимает, что передавая землю в частные руки, тем самым создает условия для появления в будущем социальных сил, способных потребовать доли в политической власти в стране.

Поэтому земли передаются дехканам не в полную собственность, а в пожизненное владение с правом передачи по наследству, или в аренду на срок не менее 10 лет. Эти земли не могут быть приватизированы и являться объектами купли-продажи, обмена, залога, дарения. Лимиты водопользования устанавливаются для дехканских хозяйств хокимом (правителем) района.

В то же время ожидания и недовольство крестьян нарастают, особенно интенсивно - в областях с высочайшей плотностью населения.

Этому способствует и аграрный майорат (запрет на дробление земельных участков, предусматривающий передачу их при наследовании всего в одни руки), который означает по существу полную маргинализацию большинства молодого поколения (в Узбекистане свыше 60% населения - дети, подростки, молодежь в возрасте до 25 лет) лишение его шансов обзавестись собственностью - получить участок, построить дом, вести хозяйство, словом, без возможностей жить в местном понимании этого слова (миграция или работа не на земле, рассматриваются всеми слоями узбекской деревни как нежелательные).

Демографическая "time-bomb" в традиционных земледельческих районах Средней Азии уже тикает. Узбеки, например, будучи третьей по численности нацией в странах СНГ после русских и украинцев, являются и самой быстро растущей крупной нацией в бывшем СССР: естественный прирост - 27,0 на 1000 человек населения в год; ожидается, что в ближайшие 25 лет население республики удвоится.

Социальная стабильность в среднеазиатских обществах в ближайшие десятилетия будет прямо зависеть от способности посткоммунистических элит смягчить аграрный дуализм. Сделать это можно лишь передав значительную (возможно, основную) часть государственных земель в частный сектор. Эта проблема неизбежно станет предметом ожесточенной политической борьбы.

Опасности нерешения аграрных проблем показывает ситуация в Таджикистане, где трагическое наложение этнокультурных, демографических и социально-политических проблем привело к жестокой войне 1991-92 гг., унесшей жизни около ста тысяч человек.

Детальный анализ войны лежит за пределами наших задач. Ограничимся лишь замечанием, что "таджикский узел" еще не развязан. Если социальный кризис в его "таджикообразных" формах охватит всю вторую зону, то это приведет к региональной катастрофе, по масштабам своим не имеющей аналогов в мире со Второй мировой войны. Опасность подобного сценария будет нарастать в ближайшее десятилетие и должна быть осознана мировым сообществом как потенциальная катастрофа.

3) Кризис городов и рурализация жизни

Средняя Азия была наименее урбанизированым регионом в бывшем СССР. По данным переписи населения 1989г. уровень урбанизации колебался по республикам от 31 процента в Таджикистане до 57 процентов в Казахстане.

Отчасти эти цифры - мистификация, поскольку значительная часть номинальных "городов" - это "поселки городского типа" и районные центры, в которых реально доминиирует негородская среда, культура и образ жизни.

Однако, степень урбанизированности собственно коренного населения еще ниже официальных цифр.

Если доля горожан среди русских колеблется от 70% в Кыргызстане, 77% в Казахстане, до 94-97% в Таджикистане, Узбекистане и Туркменистане, то среди коренного населения доля горожан колеблется от 20,5% до 38,5%.

Такая картина урбанизации региона вполне закономерна, поскольку и русская, и советская система господства здесь опиралась на города, а индустриализация проводилась преимущественно силами мигрантов.

Однако в последние десятилетия советской власти начался заметный рост численности коренных жителей в городах. В начале 1960-х годов замедлилась миграция русскоязычного населения в Среднюю Азию и одновременно начался "демографический взрыв" в среде коренного населения.

С 1970-х гг. этнодемографическая ситуация стала уже работать на сокращение доли русскоязычного населения из крупных городов. Последние становились все более туркменскими, казахскими, узбекскими, таджикскими и кыргызскими по составу населения и культурно-языковой атмосфере, и тем самым притягивали к себе мигрантов из села.

Традиционно крупные городские поселения региона были интернациональными по составу жителей, но, как правило, по планировке заметно разделены на зоны этнического проживания коренного и европейского населения. Соответственно, они "противостояли" друг другу по образу жизни. Если в первые десятилетия советского режима проникновение коренного населения в "европейские" части городов заканчивалось той или иной степенью их культурной ассимиляции, то сегодня этот процесс пошел вспять. Высокая рождаемость среди горожан титульной нации и постоянная миграция сельского населения в города становятся факторами давления на иноэтническую часть горожан.

Ассимиляции как правило не происходит, поскольку русские в подавляющем большинстве не знают языка титульной нации. По данным переписи населения 1989 года, свободно владеет языком титульной нации в Казахстане 0,85 процентов русского населения, в Узбекистане - 4,5. В других государствах Туркестана этот показатель колеблется в указанных пределах (для сравнения в Литве этот показатель для русских составляет 38 процентов и в Армении - 34 процентов.) Между тем, степень знания русского языка среди коренных жителей Туркестана в несколько раз выше, чем знание русскими языка титульной нации. Такая лингвистическая ситуация резко снижает возможности адаптации русских в городах Туркестана.

Города Туркестана сегодня не способны вместить избыток бурно растущего населения сельской местности. Поэтому на фоне общемировой тенденции роста доли городского населения, в государствах постсоветского Туркестана наблюдается явление прямо противоположенное - за последние годы абсолютное и относительное увеличение численности сельчан происходило в Туркменистане, Таджикистане, Узбекистане, несколько менее выражено в Казахстане и Кыргызстане. Процесс рурарилизации становится доминирующим в регионе, в том числе и по отношению к самой городской жизни.

При сокращении с 1959 по 1985 гг. сельского населения в целом по СССР на 9 процентов, в Средней Азии (без Казахстана) оно выросло почти в 2,1 раза. Это много больше, чем в развивающихся странах, где оно увеличилось в 1,5 раза. Если рынок не изменит радикально структуру экономики региона, то Средняя Азия к началу следующего столетия может превратиться в один из наименее урбанизированных регионов мира.

4) Кризис промышленности

В результате сталинской аграрной политики 30-х годов из разоренного коллективизацией аграрного сектора были вытеснены сотни тысяч людей. В СССР появилась беззащитная в правовом плане дешевая армия рабочей силы - необходимое условие форсированной индустриализации. Индустриализация СССР затронула и Среднюю Азию.

Здесь этот процесс усилился в период Второй мировой войны, когда десятки крупных промышленных предприятий были эвакуированы в Узбекистан, Киргизию, Казахстан. В годы "холодной войны" руководство СССР выдвинуло задачу форсированного индустриального развития региона как стратегического тыла коммунистической державы. Именно под это Москва в централизованном порядке выделяла многомиллиардные ассигнования, и среднеазиатская партноменклатура со своей стороны делала все, чтобы их получить.

В результате сегодня среднеазиатские республики из аграрных превратились в аграрно-индустриальные и обладают достаточно мощным промышленным потенциалом, сопоставимым или даже превосходящим по ряду позиций другие страны региона (Пакистан, Иран). В регионе достаточно развиты горно-добывающая и легкая промышленность, энергетика, машиностроение (в том числе, авиастроение и военная промышленность), производство цветных металлов.

Однако в целом характер этой индустриализации практически исключал самостоятельное функционирование промышленности любой из республик или даже региона в целом. Технологические цепочки были замкнуты на предприятия других регионов СССР и прежде всего России. Разрыв этих цепочек с распадом СССР (вызванный не только политическими причинами, но и финансовым хаосом, полной дезорганизацией банковской системы) привел к тяжелейшему кризису промышленности. Закрыты или остановлены тысячи предприятий (в одном Казахстане на весну 1994г. - более 1000).

Другой причиной глубочайшего промышленного кризиса в регионе является крах грандиозного по масштабам бывшего советского ВПК. Отсутствие достаточного военного заказа и невозможность конверсировать оборонное производство без крупных внешних инвестиций приводит сегодня к остановке этих заводов.

Единственным растущим сектором экономики региона является нефте- и газодобыча. В эти сектора (в перспективе способные определить место Казахстана и Туркменистана в мировом хойзяйстве) идут основные иностранные инвестиции. Некоторые оценки даже относят Туркменистан к потенциально наиболее богатым странам мира. Огромная территория с разведанными запасами нефти (3 место в мире) и газа (4 место в мире по добыче) и малая численность населения (4 млн. чел.) дают этой республики уникальные шансы вырваться из стандартного для региона круга проблем.

Упадок промышленного производства, как ни странно, не привел к существенному росту массовой безработицы в городах. В промышленности безработица частично компенсируется оттоком русскоязычного населения - основной части промышленного персонала. С другой стороны, традиционно коренное население предпочитает рабочие места не в промышленности, а в торговле, сфере услуг, управления (где спада нет). Отсюда типичный для третьего мира парадокс занятости: при наличии большого количества свободных рабочих мест в регионе сохраняется огромная масса безработных.

Ситуация приобретает типично третьемирский характер. Естественный прирост трудовых ресурсов в странах региона в несколько раз опережает темпы создания новых рабочих мест. По различным оценкам, реальная безработица в регионе составляет 15-0% населения - с колоссальным разрывам по зонам и республикам.

Еще больший разрыв между ними существует в уровне жизни. Его можно оценить только приблизительно в силу ненадежности и неполноты статистики. По данным Всемирного банка (1993 г.) все среднеазиатские республики бывшего СССР имели доход на человека от 900 до 1300 долл. и относятся к государствам со средними и низкими доходами. На этом фоне выделяется лишь Туркменистан, который благодаря экспорту газа в настоящее время имеет среднедушевой доход 1500-1700 долл. на человека, что превышает показатель среднего уровня для развивающихся стран (по официальным данным, доход от продажи ресурсов по мировым ценам позволил бы ему повысить распределение национального богатства до 2,5 тыс. долл. на гражданина).

Однако в наиболее населенных зонах региона душевой доход по экспертным оценкам в несколько раз ниже приведенных цифр. Реально из государств региона только Туркменистан имеет хотя бы теоретические шансы вырваться из закономерностей развития «третьего мира».

:: Высказаться ::