IGPI.RU :: Три отечественные войны

Считается, что в России было две отечественные войны – в 1812 году и в 1941-45-х. Думаю, что война 1612 года тоже может считаться отечественной. И учрежденный в 2005 году официальный праздник День народного единства, которые отмечается в годовщину освобождения Москвы от поляков в ноябре 1612 года, как говорится, имеет право быть. Правда, было бы неплохо, на мой взгляд, назвать его Днем Отечества или, еще лучше, Днем гражданского единения. Потому что понятие народ все же достаточно расплывчатое, а здесь речь идет о вполне конкретном процессе формирования в ходе той войны русского гражданского общества. К тому же, война эта была давно и события тех лет основательно подзабылись. День же гражданского единения мог бы и сегодня быть актуальным, поскольку полноценного гражданского общества в России все еще нет^¹, а потребность в нем, безусловно, велика. То общество, что формируется сейчас прозападными либералами, никак не связано с отечественными традициями, а различного толка националистические организации не хотят ничего знать о европейской демократии. Их члены, как правило, являются ретроградами, ксенофобами и, часто, правыми экстремистами. Совсем как подобные организации в Германии накануне и сразу после Первой мировой войны.

Многие считают, что мощным стимулом для формирования русской нации стала победа войск Дмитрия Донского над татарами на поле Куликовом. Возможно, так и было, но стимулировать та победа могла лишь будущее объединение народа вокруг Москвы как столицы единого русского государства. Такого государства тогда еще не было - только надежда на то, что оно скоро появится. А в 1612 году русские люди защищали уже реальное существующее Отечество. Защищали его от врагов внешних и, подчеркну, внутренних. Говорю о внутренних врагах, потому что считаю: та война была отечественной, но, увы, не всенародной. В какой-то мере ее можно считать гражданской войной за сохранение русского государства.

«Смута», приведшая к этой войне, началась при Борисе Годунове из-за трехлетнего голода и сопровождавших его эпидемий, что едва не погубили тогда Россию. Царь Борис делал все что мог. Сначала организовал бесплатную раздачу хлебов в Москве. Помогла она мало, но зато привлекла в Москву и Подмосковье множество голодных и полуголодных людей, которые, утратив связь с домом, с привычным трудом, в большом числе примкнули к шайкам промышляющих грабежом разбойников. Борис пытался скупать хлеб там, где он еще был, и развозить по местам, где его совсем не было. Не помогло. Пытался организовать в Москве некое подобие «социальных работ» для голодающих, но и это оказалось малоэффективным.

Положение усугублялось еще и тем, что помещики, пытаясь избавиться от лишних ртов, в большом числе выгоняли вон своих холопов, а те пополняли опять-таки разбойничьи шайки. Когда в 1604 году голод закончился, по всей России и, особенно, вокруг Москвы рыскало множество ватаг разбойников, справиться с которыми царь был не в состоянии. Бояре, вчера еще поддерживавшие Годунова, теперь, желая вернуть себе утраченные еще при Иване Грозном вольности, настраивали людей на бунт против царя Бориса. Его объявили узурпатором и убийцей законного наследника – малолетнего царевича Дмитрия Иоанновича. Тут же появился самозванец, и те, кому положено было сохранять в стране порядок, стали один за другим перебегать на его сторону. О том, чем это все может закончиться для совсем молодого еще русского государства, похоже, никто не думал.

Замечу: большинство тех, кто поддерживал одного и второго самозванцев (а это многие тысячи людей), кто призывал поляков в Москву на царствование, были людьми русскими, частью русского народа. Потому, думаю, говорить о всенародной борьбе против польских захватчиков все-таки не корректно. Совсем непатриотично вело себя русское боярство, поддерживая то Годунова, то Лжедмитрия, то Шуйского, то поляков – и все ради своей личной выгоды, а вовсе не в интересах Отечества. Сегодня, когда так много говорят о возвращении русских национальных традиций, не стоит забывать и об этом.

Особого разговора заслуживает участие в тех событиях казачества, русского или украинского, но в любом случае православного. В России и, особенно, в Украине, образ казака обычно любят романтизировать, наделяя героическими чертами свободолюбивого и бескорыстного защитника родной земли и русской веры. В реальной жизни казаки такими были далеко не всегда. Больше всего ценили они не свободу, не мыслимую без ответственности, а ничем не ограниченную волю, любили приключения, жили за счет военной добычи и ради нее готовы были воевать за кого угодно, будь-то католическая Польша, мусульманская Порта, протестантская Швеция, православная Московия и т.д. Конечно, казаки много сделали для расширения территории Российской державы, первыми проникая в малонаселенные земли за восточными и южными границами страны и с боями вытесняя оттуда прежних правителей. Но делали это не столько из патриотических соображений, сколько из собственной склонности к авантюрам, дальним походам в поисках богатой военной добычи. Какую-либо власть над собой казаки терпеть не могли, и как только их вольницу начинали прижимать, восставали^². Это потом, в конце правления Екатерины II, уже после разрушения Запорожской Сечи и восстания Пугачева, царица, а затем ее преемники на троне смогли как-то упорядочить жизнь казачества и заставить его служить монархии.

В смуте начала XVII в. казаки (русские и украинские) принимали весьма активное участие, выступая в основном на стороне разрушителей Московского государства. Немало их было в войсках первого Лжедмитрия, а затем очень много у Шаховского, Болотникова и «тушинского вора» Лжедмитрия второго. Были у казаков и свои самозваные претенденты на царство: фиктивный сын царя Федора Петр и много иных «царевичей» - Савелий, Ерема, Гаврила и др.

Словом, смута была результатом антигосударственных деяний, прежде всего, самих русских. Не имея возможности навести в стране порядок своими силами, царь Василий (Шуйский) призвал на помощь шведов, чем спровоцировал наступление польского короля Сигизмунда на Смоленск. А там, под Смоленском, противники Шуйского из князей, бояр и влиятельного дворянства в феврале 1610 г. заключили с польским королем договор. Выторговав себе ряд привилегий, они пообещали королю избрать московским царем его сына Владислава. 27 августа Москва присягнула Владиславу, и хотя он сам в столицу так и не приехал, там разместился польский гарнизон. Вот и выходит, что интервентов пригласили сами русские. Далеко не у всех из них пробудились тогда гражданские чувства по отношению к России.

Впрочем, тот факт, что мы не можем говорить о всенародном характере борьбы против польского вторжения, вовсе не умоляет значение подвига тех, кто все же отстоял в 1612 году русскую государственность. Формирование первого и, особенно, второго земского ополчения следует, думаю, рассматривать как выдающийся акт гражданского самосознания тех россиян, что почувствовали свою личную ответственность за судьбу страны, относительно недавно ставшей их родиной. Важно, что инициаторами выступления против поляков были вовсе не москвичи, которые сначала приветствовали приход поляков и лишь затем, когда те стали бесчинствовать, решили возмутиться. Освободительную войну начали провинциалы. Причем преимущественно жители тех районов, что не попали под польскую оккупацию. Беды населения захваченных поляками земель они восприняли как свои собственные. По-видимому, эти люди уже перестали мыслить категориями удельных княжеств и почувствовали себя патриотами всего русского Отечества. Потому их сопротивление польской оккупации и заслуживает того, чтобы называться отечественной войной.

Во время организации земского ополчения впервые проявило себя зарождающееся русское общество, состоящее, в основном, из «служилых людей» и городских мещан – ремесленников и купцов. В июне 1611 года состоялся собор представителей «всех городов», принявших участие в походе на Москву первого земского ополчения. Приговор собора касался управления не только войском, но и государством и был, по тем временам, достаточно демократичным. Высшей властью, пока идет война, должен быть войсковой совет, состоящий из людей, избранных от всех земель; воеводам же следовало исполнять его волю. Взамен царских органов управления ополчение создало свои собственные приказы. Было решено отобрать землю у помещиков, не участвовавших в борьбе против поляков, и раздать ее тем, кто служил в войске, однако не имел земельного надела. У тех, кто был в ополчении, но имел земли больше, чем положено в соответствии с «поместным окладом», излишки тоже отбирались в пользу неимущих.

Уже первое земское ополчение могло бы изгнать поляков из Москвы, если бы не казаки, в большом числе примкнувшие к нему после того, как исчез «тушинский вор». Сергей Платонов справедливо, на мой взгляд, писал о первом ополчении: «В нем соединились земщина с казачеством, общество – с врагом общественного порядка. A priori можно было предвидеть, что в этом ополчении должна проявиться рознь, должно произойти междоусобие. Можно, пожалуй, предсказать даже его гибель и разложение, если сообразить, что во время долгой осады было много времени и поводов для столкновения двух миров – земского и казачьего. Ополчение действительно и погибло».

Второе ополчение было созвано по призыву патриарха Гермогена и архимандрита Троицкой лавры Дионисия. Церковь сыграла в объединении русского общества в защиту православия очень важную роль. Православные иерархи помнили, что за Люблинской унией, объединившей Польшу с Литвой в одно государство, последовала Брестская церковная уния, и прекрасно понимали, к чему приведет воцарение в Москве польского короля или королевича. Патриарх готов был согласиться с тем, что царем станет Владислав, но лишь при обязательном условии - переходе его в православие. Этого не произошло, к тому же на московский трон стал претендовать уже не Владислав, а сам Сигизмунд, вопрос о переходе в православие не желавший даже обсуждать. Гермоген перешел в оппозицию к полякам и был арестован. Из заключения патриарх стал направлять в русские города послания, призывая народ подняться на борьбу против польского вторжения.

За организацию ополчения взялись посадские люди Нижнего Новгорода во главе с Кузьмой Мининым. Созвали городской собор, на котором протопоп Савва зачитал обращение Гермогена, а Минин призвал «не жалеть нам имения своего, не жалеть ничего, дворы продавать, жен и детей закладывать» ради победы над врагом. На соборе решили набирать по всей стране в нужном числе ратных людей, а для этого, конечно, нужны были большие деньги. Сложились сами и обратились за поддержкой в другие города России. Один за другим присоединялись к Нижнему Новгороду русские города. Люди жертвовали на ополчение «третью деньгу», то есть третью часть своего имущества. Собрав деньги, набрали ополченцев – всего в ополчение послали своих людей пятьдесят городов. Воеводой поставили князя Дмитрия Пожарского, но действовать он был обязан «по указу всей земли», то есть по воле земского собора.

В сентябре 1612 года второе ополчение подошло к Москве. Здесь уже стояли казаки из остатков первого ополчения, но на сей раз союз между земским обществом и казаками (по-видимому, к счастью) не сложился. 22 октября (4 ноября) московский Китай-город, где находился польский гарнизон, был взят штурмом, а вскоре была освобождена и вся Москва. Сигизмунд с большой армией пытался прорваться в русскую столицу, но был отброшен защищавшими город отрядами ополченцев.

В начале 1613 года в Москве для избрания нового царя собрался Земский собор. На нем должны были быть представлены по 10 человек от 50 городов, а также москвичи и духовенство. Сколько собралось на самом деле сказать трудно, но под избирательной грамотой нового царя Михаила Романова стоят 277 подписей (вероятно, участников собора было намного больше): 57 представителей духовенства, 17 бояр, 119 дворян и 84 горожан. Уже одного только знакомства с составом участников Собора достаточно, чтобы опровергнуть мнение Хомякова и других славянофилов о том, что царь Михаил свою власть получил из рук русского народа. Крестьян, которые составляли большую часть этого народа, на том Соборе либо вовсе не было, либо было ничтожно мало. Да и посадский люд был представлен явно не адекватно своей численности и, главное, тому огромному значению, которое он сыграл в борьбе за освобождение страны. Дворяне, духовенство и бояре вернули, по сути, тот режим, что был в начале царствования Бориса Годунова, вот только у бояр власти стало немного меньше, а церкви и дворян, наоборот, - больше. В феодальную эпоху иного, пожалуй, и быть не могло

И все же история помнит: посадские и служилые люди российской земли в ходе освободительной борьбы 1611-12 годов проявили неожиданную для многих гражданскую и политическую зрелость. Не имея над собой ни царя, ни каких-либо других начальников, они, по своей воле и на собственные средства, организовали два земских ополчения и освободили, в конце концов, свое Отечество от чужеземного вторжения.

Войну 1812 года по праву называют отечественной и народной.^³ Свидетельств народного характера войны против Наполеона более чем достаточно. «Война 1812 года пробудила народ русский к жизни и составляет важный период в его политическом существовании, - пишет участник той войны декабрист Иван Якушкин. – Все распоряжения и усилия правительства были бы недостаточны, чтобы изгнать вторгшихся в Россию галлов и с ними двунадесять языцы, если бы народ по-прежнему остался в оцепенении. Не по распоряжению начальства жители при приближении французов удалялись в леса и болота, оставляя свои жилища на сожжение. Не по распоряжению начальства выступило все народонаселение Москвы вместе с армией из древней столицы. По рязанской дороге, направо и налево, поле было покрыто пестрой толпой, и мне теперь еще помнятся слова шедшего около меня солдата: „Ну, слава Богу, вся Россия в поход пошла!“».

Крестьяне не только сжигали свои запасы, чтобы те не достались французам, но и, создавая партизанские отряды, постоянно атаковали небольшие французские гарнизоны и обозы. Крепостной крестьянин Герасим Курин возглавил отряд из 5300 пеших и 500 конных бойцов. В отряде некоего Самуся было около 2000 крестьян. Известны крестьянские отряды «кружевницы Прасковьи», старостихи Василисы, Ермолая Четвертакова, Федора Онуфриева, Степана Еременко и других народных командиров. «Партизаны наши присылали много пленных, - пишет другой известный участник отечественной войны Николай Муравьев. – Других ловили крестьяне, которые вооружились и толпами нападали на неприятельских фуражиров. Не проходило дня, чтобы их сотнями не приводили в главную квартиру. Поселяне не просили себе другой награды, как ружей и пороху… В иных селениях крестьяне составляли сами ополчение и подчинялись раненым солдатам, которых поднимали с поля сражения. Они устроили между собой и конницу, выставляли аванпосты, посылали разъезды, учреждали условные знаки для тревоги. После таких мер в неприятельском лагере оказалась большая нужда в продовольствии».

У французов буквально горела земля под ногами. Отступая, русские (то ли армия, то ли местное население) оставляли за собой пожарища. Сгорела и Москва. Можно более или менее уверенно говорить о том, что отступающая русская армия сжигать Москву не хотела. Клаузевиц, присутствовавший при разговоре командующего русским арьергардом Милорадовича с французским генералом Себастиани, был свидетелем того, как Милорадович просил французов пощадить Москву. И он же пишет, что сразу после того, как русский арьергард оставил город и остановился в 1000 шагах от старой русской столицы, куда только-только входили французы и еще рыскали казаки, можно было наблюдать, «как в крайних предместьях Москвы уже в нескольких местах подымались столбы дыма». Трудно сказать, кто ответственен за пожары – московский ли градоначальник Ростопчин, похвалявшийся, что Наполеон войдет в горящую Москву, казаки, патриотически настроенные москвичи или же это была просто случайность, но, наверняка, в том не повинны французы. Наполеону это было никак не нужно, тем более, что он сам, по словам очевидцев, едва не сгорел в том пожаре. Кто бы, на самом деле, ни поджог первую столицу России, русские считали виновными в московском пожаре французов, поскольку Москва сгорела как раз тогда, когда город был у них в руках. И это еще более усиливало чувство ненависти, которое в ту пору испытывали русские люди по отношению к войскам Наполеона.

Практически во всех городах, которые штурмовали войска Наполеона, им приходилось сражаться не только против регулярных войск, но и против добровольцев-ополченцев. Ополчения создавались и в городах, расположенных восточнее Москвы, – для того, чтобы сдержать армию неприятеля в случае, если Наполеон после взятия Москвы продолжит дальнейшее наступление. Во время отступления Бонапарта ополченцы громили французские гарнизоны и даже освобождали города (так полтавское и черниговское ополчения, совместно с партизанами, отбили у французов Могилев). Добровольными пожертвованиями, часто весьма значительными, помогало армии купечество. Помещики, почему-либо не служившие в армии, за свой счет формировали партизанские отряды и вместе со своими крестьянами участвовали в боях против французов. В вооруженных сил самоотверженно воевали люди разных национальностей. Прославились своим мужеством кавалеристы Ставропольского калмыцкого полка. У атамана Платова едва ли не лучшей воинской частью считался башкирский особый отряд. Совсем, казалось бы, недавно башкиры в отрядах Салавата Юлаева принимали самое активное участие в «пугачевщине», теперь же они самоотверженно воевали за русское государство. Впрочем, это государство уже из русского превратилось в российское. И хотя гражданские права у представителей разных национальных групп и социальных слоев империи были далеко не равными, большинство жителей Российской империи уже считало, видимо, эту страну своей родиной. Показательным в этом смысле является поведение казачества. Если в 1612 году казаки больше разрушали страну, чем помогали борьбе за ее освобождение, то в войне против французов они повсеместно демонстрировали готовность отдать жизнь за Россию. Их вклад в победу над Наполеоном огромен, особенно во второй период освободительной войны, когда казаки своими бесконечными наскоками на отступающего противника, больше всех, вероятно, способствовали деморализации французской армии.

Существенно не только то, что делали россияне во время этой войны, но и то, чего они не делали. Резко сократилось число социальных конфликтов, особенно между крестьянами и помещиками, которых было довольно много накануне войны. Наполеоновская Франция была в то время самым передовым в социальном плане государством. Наверняка, победа Наполеона могла бы ускорить освобождение крестьян от крепостной зависимости, дать обществу больше свобод и лучшие возможности для экономического развития. Конечно, крестьяне мало что знали о планах Наполеона, но какие-то слухи о возможных реформах все же до них, видимо, доходили. Ведь из походов 1805 и 1807 годов возвращались домой ветераны и, наверняка, что-то рассказывали о жизни в Европе. Были у Наполеона, хотя и не в очень большом числе, свои лазутчики или добровольные сторонники, которые распространяли среди населения соответствующего содержания листовки (вспомним, хотя бы, известное дело Верещагина - автора якобы написанных Наполеоном прокламаций). И уж точно знала о реформах, которые могут последовать в случае победы Наполеона, образованная часть русского общества. Но даже те, кто открыто симпатизировал идеям французских просветителей (а их в России было не так уж мало), в 1812 году добровольно шли воевать против Наполеона. Патриотические чувства в тот момент оказались важнее всех остальных. Как бы ни были хороши те или иные идеи, их нельзя навязывать народам, придя с оружием в руках на чужую землю.

Словом, не может быть никакого сомнения, что Наполеон, придя в Россию, столкнулся со всенародным сопротивлением. Народ, ведущий войну против захватчиков, не соблюдал правила военного искусства и нормы международного права. «Дубина народной войны, - писал Лев Толстой, - поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие». В середине 1860-х, когда писалась «Война и мир», Толстой восславлял народную войну: «Благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью». Двадцать лет спустя Лев Николаевич, уверен, ничего бы подобного не написал. И сегодняшним русским, хорошо знающим, хотя бы по опыту афганской или чеченских войн, как много крови может пролиться в партизанской войне, которую одна из сторон считает войной за освобождение, стоит помнить о трагической стороне народной войны без правил.

По мнению автора «Войны и мира» именно народный характер войны обеспечил русским победу в 1812 году. Мне же представляется, что этой победы удалось добиться, так сказать, по сумме обстоятельств. Сыграли свою роль не только «ожесточение народа», но и, условно говоря, «Барклай, зима и русский Бог». Сама география, т.е. русский климат с его ранней зимой (в тот год она началась всего лишь через 10 дней после ухода французов из Москвы) и беспредельность русских просторов, казалось бы, защищала страну от захватчика. Деревни, где можно было бы рассчитывать на ночлег и хоть какое-то пропитание, находились на большом расстоянии одна от другой. Это плохо для всех, но особенно для войск наступающих, поскольку они входили в эти деревни уже после того, как их покидал противник, который все что можно за собой уничтожал. Чужестранцам невероятно трудно было ориентироваться на этом огромном и почти бездорожном пространстве. Едва отойдя в сторону от Смоленской дороги, по которой шли основные силы наполеоновской армии, французы тут же терялись и становились легкой добычей партизан. Барклай и продолжавший его линию Кутузов, которые вели войну на истощение французов, не внимая тем «героям», что требовали немедленного сражения с Наполеоном (а они были в большинстве), тоже много сделали для победы в той войне. И наконец, «русский Бог», соединив все эти обстоятельства в одно целое, довершил разгром наполеоновской армады.

Впрочем, был, помимо упомянутых Александром Сергеевичем, еще один фактор. Прирожденный авантюризм императора французов. То, что Наполеон не боялся принимать самые рискованные решения, очень часто обеспечивало ему военную победу в самых трудных сражениях. Но это же качество порой мешало ему принимать правильные политические решения. В России выдающийся полководец не проиграл ни одного сражения, но проиграл войну. Наполеону не нужно было эту войну начинать, но он был убежден: «Если я добьюсь успеха в России, я буду властителем мира». А этого ему очень уж хотелось, тем более, что у него уже имелся опыт завоевания западной и центральной Европы, Египта и Палестины.

План наступления на Россию был авантюрой, но все же надо признать, что шансы на успех у Наполеона были. Стендаль, в прошлом офицер наполеоновской армии, считает, что французскому императору нужно было еще в Тильзите «сокрушить Россию» и что «никогда еще отсрочка не была лучше использована», чем русскими в промежуток между 1807 и 1812 годами. Конечно же, это всего лишь писательская фантазия. В 1807 году «сокрушить Россию» Наполеон никак не мог, несмотря на победу под Фридляндом. Имея с собой менее 70 тысяч солдат, французский император никак не мог наскоком завоевать огромную державу или, хотя бы, захватить одну из ее столиц. А вот в середине 1812 года Наполеон уже мог выставить против России 600 тысяч штыков (с учетом резервов).

В России же к началу войны 1812 года под ружьем было 420 тысяч солдат, но эти войска были рассредоточены по всей необъятной территории страны. Непосредственно против войск Наполеона стояло всего 180 тысяч, у Днепра – еще 30 тысяч, намного южнее находилась 60-тысячная Молдавская армия, только что закончившая войну с Турцией. В Финляндии - 20 тысяч солдат, которые никак нельзя было выводить из страны, всего лишь три года назад отвоеванной у Швеции. В Закавказье воевала с Ираном 20-тысячная русская армия, да еще по гарнизонам было 50 тысяч и столько же в резерве. Помимо регулярных сил располагал царь еще 10 тысячами служилых казаков. И это все. Правда, царь Александр уверял своих генералов, что он платит жалование 600 тысячам военных, но недостающие 170 или 180 тысяч состояли, по-видимому, из «подпоручиков Киже».

Когда Наполеон перешел Неман у Ковно, у него было 440 тысяч штыков, и 300 тысяч из них он сосредоточил на главном направлении. Здесь ему противостояла лишь Первая западная армия Барклая де Толли, численностью в 90 тысяч штыков. Южнее, у Гродно, переправились еще 75 тысяч французов и двинулись против 45-тысячной Второй армии Багратиона. Против 35-тысячной Третей (резервной) армии Тормасова должно было действовать такое же по численности правое крыло наполеоновских войск под началом Шварценберга. На севере в направлении Риги, против 35 тысячной армии Витгенштейна, защищавшей дорогу на Петербург, двинулся корпус Макдональда. Как мы видим, на флангах, где наступать особенно никто не спешил, у русских с французами был паритет, зато на московском направлении против 375 тысяч французов русские имели всего лишь 135 тысяч бойцов двух армий, которые, к тому же, смогли соединиться между собой лишь через два месяца после начала военной кампании. Так что отсрочку Александр I использовал гораздо хуже, чем Бонапарт. К вторжению столь сильного противника как Наполеон он, по сути, готов не был. А ведь не мог не понимать, что, отказываясь от блокады Англии и тем самым нарушая данное императору французов в Тильзите обещание, должен был ожидать, что французы вторгнутся в Россию.

Хорош был бы Барклай, если бы в этих условиях послушался Багратиона и других горячих русских генералов и решился дать генеральное сражение Наполеону вскоре после того, как тот перешел Неман. Русская армия в таком сражении, наверняка, была бы разбита, и Бонапарт одним рывком ворвался бы в Москву. В этом случае Александр, скорее всего, вынужден был бы согласиться на предложенные Наполеоном выгодные для французов решения. А если бы он этого не сделал, то у Наполеона осталось бы еще достаточно сил для дальнейшего наступления.

Барклай, однако, проявил твердость духа и, несмотря на все оскорбления и угрозы в свой адрес, медленно отводил войска на восток. Силы главной армии французов, между тем, очень быстро таяли. Нужно было оставлять хоть какие-то гарнизоны в занятых городах, охранять коммуникации, искать провиант. Были и боевые потери в стычках с русскими войсками и с партизанами. Особенно много было больных, раненных и отставших. Под Смоленском у Наполеона было уже не 300 тысяч солдат, а лишь 185 тысяч. В боях под этим городом французы и русские потеряли убитыми и ранеными примерно по 20 тысяч бойцов. 29 августа Барклая на посту командующего сменил Кутузов, но и он, слава Богу, продолжал отступать.

Когда французы подошли к Бородино, в армии Наполеона было лишь немногим более 130 тысяч солдат. Потери русских были значительно меньшими, к тому же армия Кутузова постоянно пополнялась за счет резерва и ополченцев. Таким образом, силы сторон в начале Бородинской битвы были примерно равными. В этом кровавом сражении каждая из сторон проявила упорство и потеряла более тридцати тысяч человек. Французы не смогли разбить русских, но отодвинули в сторону левое крыло армии Кутузова и получили возможность дальше продвигаться в сторону Москвы. Кутузов, к счастью, не разрешил «заутра бой затеять новый и до конца стоять» и приказал начать отход к Москве, а затем и за Москву.

В древнюю русскую столицу Наполеон из своей 300-тысячной армии привел лишь 90 тысяч. Кутузов сохранил свои основные силы, и пока Наполеон тушил пожары в Москве, не имея ни подкреплений, ни провианта, он пополнял свою армию новыми резервистами и ополченцами. Ни о каком дальнейшем наступлении войск Наполеона не могло быть и речи. Разумеется, в сложившейся ситуации не имело никакого смысла подписывать невыгодные для России условия мира и нужно было тянуть время. Не удивительно, что Александр I не отвечал на мирные предложения императора французов. Все было ясно. Наполеон московскую кампанию проиграл. 18 октября его войска покинули Москву и двинулись в обратный путь. После изнурительного почти двухмесячного марша покинутые своим императорам, холодные и голодные, избиваемые казаками и партизанами, французы 13 декабря переправились через Неман. Из 375 тысяч, начавших здесь вторжение, их осталось всего лишь несколько тысяч. Еще тысяч пятнадцать французов вернулись в Пруссию из фланговых армий. Вторжение французов в Россию завершилось их полным поражением. Война с Наполеоном продолжалась еще долго, но это уже была не отечественная война.

В годы Второй мировой войны советский народ потерял более 27 миллионов человек – намного больше, чем остальные участники этой войны вместе взятые, больше, чем унесла Первая мировая и все те войны, что были до и после нее. Огромные, ни с чем не сопоставимые по своим масштабам жертвы принесли советские люди разных национальностей на алтарь победы над самой злодейской и, возможно, самой мощной в истории человечества силой – над гитлеровским нацизмом. События той войны всем хорошо известны, и нет смысла их пересказывать. Вместо этого я попытаюсь ответить на несколько непростых и, в общем-то, не совсем приятных вопросов, которые в последнее время, к сожалению, мне приходилось слышать довольно часто. Разумеется, я хорошо понимаю, что высказанная здесь точка зрения является лишь частным мнением одного человека, не более того. Вопросы, действительно слышанные мною, и свои ответы на них я представил в виде разговора с воображаемым интервьюером.

- Кто победил в этой войне - народ или же сталинский режим?

- Для меня нет сомнения: главная заслуга в разгроме фашистов принадлежит многонациональному советскому народу, защищавшему от вражеского нашествия свое Отечество. Потому войну народа против Гитлера можно и нужно считать войной отечественной. Хотя согласимся, что отечественной эта война была не для всех советских граждан, в ней участвовавших.

По разным данным, на стороне Гитлера воевало от 600 тысяч до полутора миллионов бывших граждан СССР. Более половины из них - люди нерусских национальностей. Свыше четверти миллиона солдат состояло в так называемом «Восточном легионе». Довольно многочисленными были казачьи части, причем солдаты и атаманы этих частей считали себя казаками, а не русскими (и даже придумали себе страну Казакию в районе Дона и Северного Кавказа). Были гитлеровские части, сплошь состоящие из эстонцев, литовцев и латышей. Вместе с гитлеровцами пересекли советскую границу сформированные немцами украинские спецчасти: батальон «Нахтигаль» и зондеркоманда «Роланд», а летом 1944 года вступила в бой против Красной армии состоящая из украинских добровольцев эсесовская дивизия «Галичина».

Воевали против Красной армии и красных партизан также сотни тысяч русских. Причем не только в Российской освободительной армии генерала Власова, но и в целом ряде других контролируемых немцами воинских соединений. Подавляющее большинство этих людей перешли на сторону врага в лагерях для военнопленных. Солженицын в самиздатском варианте своего «ГУЛАГа» объяснял переход вчерашних красноармейцев на службу к немцам невыносимыми условиями жизни в лагерях. Тогда он считал, что для них это была единственная возможность выжить, не погибнуть от голода и холода. В варианте «ГУЛАГа», написанном на Западе, автор представляет уже совершенно иную точку зрения. Теперь Солженицын уверяет, что пленные шли в армию Власова и другие подобного рода части не добровольно-принудительно, а, так сказать, по зову сердца. Очень, якобы, им хотелось «превратить войну в гражданскую» и свергнуть Сталина. Приводит он и цифры: в одном месте 20 тысяч красноармейцев перебежало к немцам, в другом 12 тысяч пленных подписали письмо, в котором выражают горячее желание воевать против Советов на стороне Гитлера, а еще где-то 100 тысяч человек, вопреки желанию немецкого начальства(!), пошли добровольцами в антисоветскую «народную милицию». Безусловно, были и такие, кто искренне хотел воевать против СССР (слишком много людей пострадало от советской власти), но все же самиздатский вариант книги Солженицына был, думаю, точнее тамиздатского, и «добровольные» подписи под письмами и заявлениями, о которых пишет автор в зарубежном издании «ГУГАГа», в большинстве своем были вынужденными.

- У Гитлера оказалось много бывших советских людей не только в РОА и других русских и национальных армейских частях, но и в полиции. Разве туда они пошли не добровольно?

- Думаю, в большинстве случаев вынужденно. В восьмидесятые годы в США, Канаде и Германии мне приходилось беседовать на эту тему со многими десятками бывших военнопленных красноармейцев, оказавшихся потом либо в частях, воевавших на стороне немцев, либо в полиции. Люди, как правило, говорили со мной откровенно, т.к. я был политэмигрантом, считался «антисоветчиком», и меня не нужно было бояться или стесняться. И, тем не менее, лишь два-три человека сказали, что пошли к немцам, потому что хотели стать третьей силой и воевать сначала против Сталина, а потом уже против Гитлера. Большинство ничего подобного не говорило, хотя именно такой была идеологическая установка доминировавших тогда в эмиграции НТС-овцев или бандеровцев. Зато почти все рассказывали о своих страданиях в плену, о своем совершенно безвыходном в тот момент положении. Об утраченной родине они, как правило, вспоминали со слезами на глазах. Те из них, кто служил в полиции, или в созданной немцами на оккупированной территории милиции, рассказывали чаще всего один и тот же сюжет, с совсем небольшими вариациями. Когда немцы гнали длиннющие колонны военнопленных по пыльным дорогам занятой ими территории (в основном речь шла об Украине), они довольно легко отпускали пленных, если кто-то из местных жителей просил отдать им «солдатика»: родственник, мол, или односельчанин. На самом деле большинство отпущенные пленных в этих местах оказались впервые. Крестьяне или, чаще, крестьянки делали доброе дело, но и о своей выгоде не забывали. Обычно таких «приймаков» заставляли батрачить на семью, иногда крестьянки брали их на время в «мужья». Все бы ничего, но потом немцы стали требовать от старост, чтобы те выделяли людей в полицию. Мужиков в селах оставалось совсем мало (почти все были в Красной армии), а оставшиеся идти в полицию, не хотели: «А что, если красные вернутся?». Вот всем селом и направляли в полицию «приймака». Кто-то отслужил в полиции до конца оккупации, ничего дурного не сделав. Большинство занимались довольно грязными делами, однако в убийствах не участвовали. Были и такие, кто расстреливал людей. Перед приходом Красной армии все, кто мог, старались убежать на запад, сначала в Австрию или Германию, а оттуда, всеми правдами и, чаще, неправдами, в США, Канаду или Аргентину. Там они и прижились. Тех же, кто остался дома, обычно возвращали в Красную армию и либо тут же посылали в бой, почти на верную смерть (масса вчерашних полицаев, к примеру, погибла при форсировании Днепра), либо направляли в штрафбат.

- Почему все-таки в войну 1812 года Наполеона, наиболее прогрессивного в то время политика, в России никто не поддержал, а желающие воевать за чудовищного Гитлера нашлись?

Стендаль в свое время писал, что «в России никто не изумляется господству деспотизма». Действительно, либеральные идеи Наполеона вряд ли могли быть привлекательными для большинства русских, практически не знакомых с преимуществами общественной жизни и привыкших к самодержавному правлению. Сама по себе деспотия и впрямь мало пугает русских людей. О том, какой будет гитлеровская деспотия на практике, русские люди, пока они не познакомились с ней воочию, мало что знали. А сталинский режим своей насильственной коллективизацией, денационализацией и бесконечными репрессиями очень многим уже успел искалечить жизнь. Возможно, в чем-то правы и те, кто полагает, будто при Александре I жизнь большинства, несмотря на наличие крепостного права, была все же лучше, чем при Сталине, и многих русских она вполне устраивала. Впрочем, должен заметить, что очень многих устраивала и жизнь в сталинские годы (скажем, в 39-м или 40-м). А в общем, мне кажется, что сравнивать между собой две последние отечественные войны не совсем корректно.

Наполеон шел на Москву два с половиной месяца, да из Москвы назад – еще два месяца. Все главные события происходили вдоль одной (Смоленской) дороги. Так перевернуть всю страну, как это случилось во время гитлеровского нашествия, те события, естественно, не могли. Последняя война продолжалась около четырех лет, военными действиями была захвачена огромная территория, на которой проживала большая часть населения страны, да и последствия этих действий были куда более разрушительными, чем при Наполеоне. В 1812 году русские отступали в соответствии с планом Барклая – Кутузова, и пленных тогда французы взяли относительно немного. В 1941 году ни о каком плановом отступлении речь не шла. Немцы буквально развалили всю советскую оборону, загоняя в котлы целые армии и корпуса. Миллионы красноармейцев (большая часть кадровой Красной армии) оказались в плену. Десяткам миллионов людей в течение двух, а то и трех лет пришлось жить на оккупированной немцами территории, на собственном опыте познавая все ужасы гитлеровского «нового порядка». Почти ежедневно их ждал выбор между жизнью и смертью. Выбор очень не простой, и не все смогли выдержать адское напряжение тех лет.

И главное: таких «желающих» было все же не очень много. Те, кто решился воевать на стороне немцев, были в явном меньшинстве. Подавляющее большинство советских людей делали все возможное для победы над врагом. Мужчины на фронте, женщины, старики и даже дети – в тылу. Повторю: война против фашистов была народной. А народ воевал, прежде всего, за Родину, а не за Сталина.

- Какую роль сыграл в событиях той войны Иосиф Сталин?

- Деспотический характер сталинского режима, безусловно, очень сильно повлиял на отношение советских людей к войне. Из-за бесчинств этого режима в стране оказалось много недовольных советской властью, и какая-то часть из них, как мы знаем, предпочла воевать за Гитлера, а не за Сталина. Добровольно, а не вынужденно такой выбор сделало, думаю не так много людей, как считает Солженицын, но, тем не менее, речь идет о десятках тысяч человек.

А в общем-то, как это ни грустно признавать, Сталин и созданный им режим сыграли в ту войну, думаю, скорее положительную, чем отрицательную роль. Суммируя все позитивы и негативы этого режима, трудно не прийти к выводу, что в ту войну наличие сталинской системы в стране способствовало победе над Гитлером.

В тридцатые годы, накануне войны, в первые месяцы вторжения, да и после победы Сталин совершил много не только преступлений, но и серьезных политических просчетов. Не думаю, что нужно было стремительно свертывать НЭП. Совсем не обязательно было, даже с чисто практической точки зрения, доводить дело до искусственного голода 1933 года, унесшего 7 миллионов жизней (с точки зрения морали – это, конечно же, чудовищное преступление), хотя в целом курс на ускоренную индустриализацию, как показали последующие события, был все-таки оправданным. Поскольку Сталин правил самодержавно, он несет прямую ответственность за соглашение с Гитлером в 1939 году, за то, что не подготовил страну к обороне против возможного нападения фашистов (а ведь только этим можно было бы хоть как-то оправдать Пакт Молотова-Риббентропа). Конечно же, ответственен он за массовые аресты и чистки в Красной Армии, партии и госаппарате, наконец, за провальное начало войны.

Но попробуем спросить себя: «Можно было бы без жесткой диктатуры перебазировать на восток огромное количество необходимых для ведения войны людей и ресурсов, в очень сжатые сроки организовать на новом месте военное производство? Каким иным путем удалось бы сохранить в стране порядок, не допустить развала армии, сепаратизма в национальных республиках, заставить работать как единое целое государственный механизм, воодушевить миллионы людей на разгром врага?». Боюсь, если мы будем честны перед собой, нам придется признать, что без жесткой диктатуры в тот момент нельзя было обойтись. Николай II во время Первой мировой находился в менее сложной ситуации, чем Сталин в 41-м, однако добиться консолидации общества, необходимой не успешного ведения войны, не сумел. Могут сказать: тогда у людей не было достаточной мотивации для того, чтобы жертвовать собой. Но западные демократии в 1939-40 годах воевали против гитлеровской агрессии, и мотивация для борьбы у них, вроде бы, была. Однако они не смогли оказать нацистам серьезного сопротивления. А сталинский Советский Союз сумел не только сдержать Гитлера, но и окончательно разгромить его. Правда, с помощью союзников, но эта помощь была хотя и важной, но все-таки не решающей.

- Если в годы войны одна страшная диктатура победила другую, еще более страшную, если один гад съел другую гадину, имеет ли смысл это событие как-то отмечать?

Уверен, что День победы над фашизмом отмечать нужно. Надеюсь, что до тех пор, пока живы ветераны войны, этот день будет оставаться официальным праздником. Но и потом память о Великой отечественной войне должна сохраняться и переходить из поколения в поколение. Очень уж важной была та победа. Никогда еще угроза миру со стороны самой страшной в истории человечества политической силы не была столь реальной. Если бы Красная армия проиграла войну, погиб бы не только Советский Союз, весь мир мог бы оказаться в руках нацистов. Гитлера просто некому было бы остановить.

Не считаю удачной аналогию с пожирающими друг друга гадами. Безусловно, Сталин добивался своей цели (не столько построения социализма и коммунизма, сколько создания мощной империи) негодными средствами. На его счету много страшных преступлений, в первую очередь, насильственная коллективизация с искусственным голодом и массовые репрессии. Этому не может быть прощения. Конечно, никакая цель не может служить оправданием совершенных ради нее злодейств. Но это вовсе не означает, что на цели и идеологию действующих на мировой арене сил можно совсем не обращать внимания. Ведь именно идеология победившей силы определит будущее мироустройство. Современная западная демократия, например, родилась в результате кровавых революций, но сегодня это лучшая из существующих форм правления. Поэтому важна сравнительная оценка не только средств, но и целей советского и нацистского режимов.

Стремление Сталина создать сверхдержаву можно рассматривать, и не без оснований, как империализм, но нельзя забывать, что оно в значительной мере было продиктовано вполне реальным опасением, что капиталистический мир попытается выкинуть вон из своего тела занозу социализма. А социализм, без перегибов и искажений, естественно, - вполне гуманная идеология, основанная на принципах социальной справедливости, которые, кстати, далеко не всегда соблюдается даже в сегодняшнем весьма благополучном западном обществе. Нацизм же бесчеловечен по своей природе. Да и методы, которые он использовал, были чудовищнее, чем сталинские. Уничтожать целые нации, организованно убивая в газовых камерах младенцев, стариков и детей, - до такого Сталин все-таки не доходил. Победа Гитлера означала бы, что многие народы были бы полностью истреблены – все, до последнего человека, а большинство жителей нашей планеты стали бы рабами «арийской расы».

И наконец, нельзя забывать, что «гада» Гитлера победил не Сталин, допустим такой же «гад», а народ. Сталинский режим в тот момент победе способствовал, но не он ее завоевал. Мир был избавлен от страшной участи, прежде всего, благодаря героическим усилиям и огромным жертвам советских людей разных национальностей (в том числе, конечно же, русских).

- За свою большую и малую родину – за всю страну и, конкретно, за свой город, поселок, деревню, за свой дом и свою семью. И это не общие слова. Фашисты напали на Советский Союз внезапно, безо всяких на то оснований, разрушая и уничтожая все на своем пути, - и так аж до Волги. Масштаб войны был таким, что беда входила тогда в каждый дом. Разумеется, у большинства советских людей, как прежде у россиян, всегда были развиты патриотические чувства. В этой войне они многократно усиливались и перерастали в ненависть к врагу из-за злодеяний, совершенных гитлеровцами на фронте и на оккупированных территориях. Даже тех, кто поначалу осторожно приглядывался к пришедшим в их края немцам, выжидал, что из всего этого получится, гитлеровцы довольно быстро настроили против себя. Конечно, свою роль сыграла и сталинская пропаганда, построенная, надо заметить, весьма умело. Убедившись, что патриотические чувства у людей оказались сильнее, чем симпатии к советскому варианту социализма, Сталин сменил пропагандистские приоритеты. На время помирилась советская власть с церковью, что было очень важно для миллионов людей, потерявших тогда своих близких. Свою лепту в формирование патриотических чувств народа внесло и советское искусство, всячески поощряемое и направляемое государством. Возможно, если бы не было сильной и жесткой власти, очень многие после тяжелых неудач на фронте растерялись бы и запаниковали, чем, наверняка, тут же воспользовался бы Гитлер. Мы уже говорили о важной роли сталинского государства в организации отпора врагу, но воевал-то с этим врагом все-таки народ. Его заслуга в разгроме гитлеровской Германии первостепенна.

Не знаю, вправе ли человек гордиться своими военными подвигами, особенно если ему приходилось, совершая их, убивать других людей. Но в истории есть события, за которые потомки всегда должны быть благодарны ушедшим поколениям. В русской истории такими событиями были, в первую очередь, три отечественные войны. В этих войнах русские люди спасли свое государство от гибели. Поскольку государство в России, как и в большинстве других стран, было нациообразующим, можно утверждать, что тем самым они спасли и свою нацию. В каждой из этих трех войн была своя специфика, связанная с особенностями саморазвития народа в тот или иной исторический период. Война 1612 года продемонстрировала способность русских людей в экстремальных условиях самостоятельно, без какого-либо государственного давления, формировать общественные структуры, способные поднять народные массы на защиту Отечества. В 1812 году победа в войне против величайшего из полководцев того времени показала, что россияне (уже не русские, а россияне) способны, позабыв все социальные и национальные распри, сплотиться в нужный момент для достойного отпора врагу. В Великую отечественную войну советский народ, половину которого составляли русские, спас мир от страшного бедствия – коричневой чумы. Сегодня, когда Россия только начинает новый этап своей истории, опыт тех очень трудных и в то же время славных лет ей, несомненно, пригодится.

1 Правда, ошибочным было, как мне кажется, откровенно вытеснять этим праздником День Октябрьской революции (можно было бы привязать День единства к какой-либо другой дате времен той же войны). Ведь строить отечественное гражданское общество должны россияне разных политических убеждений, в том числе и приверженцы коммунистических и социалистических идей. А их в данном случае обидели и тем самым оттолкнули.

2 Во времена Богдана Хмельницкого, запорожцы восстали против Польши не столько в защиту Украины и православной веры, сколько из-за того, что польская власть, не желая воевать с Турцией, попыталась их приструнить и мешала им ходить военными походами в Крым и турецкие порты.

3 Надо признать, однако, что заслуживает она этого названия никак не в большей мере, чем война против поляков двумя столетиями раньше. Ведь организатором и руководителем сопротивления Наполеону все-таки было государство, основной силой – армия этого государства, тогда как в 1612 году борьбу за освобождение Отечества практически самостоятельно вело зарождающееся тогда русское общество.