IGPI.RU :: Присоединение и отделение Украины

Русская нация формировалась вокруг государства, а государство это было многонациональным. И тогда, когда оно называлось империей, и тогда, когда превратилось в Советский Союз. Русскую национальную идею всегда, как правило, связывали не столько с единством этнического происхождения, сколько с общей судьбой всех тех, кто жил в пределах этого государства. Для кого-то, но далеко не для всех, важны были еще и представления об особой роли православия и Третьего Рима как центра христианского мира. Казалось, держава была спаяна воедино достаточно прочно. Тем не менее, она дважды распадалась на целый ряд национальных анклавов, каждый из которых стремился к самостоятельности. Не может не поражать та легкость, с которой распались на части Российская империя в 1917 году и Советский Союз в 1991-м.

Казалось бы, при распаде Советского Союза дольше всех должны были бы держаться друг за друга те республики, где большая часть населения – потомки восточных славян Киевской Руси, к тому же православные (или дети и внуки православных). Однако именно Россия, Украина и Белоруссия стали инициаторами передела союзного государства в Содружество независимых государств, которое, по выражению президента Украины Леонида Кравчука, было лишь формой цивилизованного развода. Впрочем, распад Советского Союза произошел не в Беловежской Пуще, а несколькими месяцами раньше, когда независимость своих государств провозгласили республиканские парламенты. Первой из трех республик это сделала Россия - 12 июня 1990 года. Российская политически активная элита тогда была в восторге: теперь законы, принимаемые радикально-демократической командой Ельцина, у которой было большинство в Верховном Совете РСФСР, будут важнее, чем указы слишком уж, по мнению этой элиты, умеренного Горбачева. Не чувствовали тогда московские и питерские сторонники Ельцина, что не демократию они продвигают, а традицию удельных княжеств восстанавливают. Им в тот момент важно было только одно – чтобы их Ельцин оттеснил Горбачева. Подобно боярам, что бездумно настраивали в свое время народ против Годунова, не думали они, по-видимому, о том, какого масштаба «смута» может начаться после ликвидации центральной власти.

Но главный удар по Союзу ССР нанесла все-таки Украина. 24 августа 1991 года ее Верховная Рада объявила республику независимым государством. Событие это прошло почти незамеченным – демократическая Москва как раз в тот момент праздновала победу над путчистами. Да и позже, уже после Беловежской Пущи и создания СНГ, многое россияне думали, что это не всерьез, что расставание трех братских народов временное, и, в конце концов, все образуется. Увы, не образовалось. Украина отошла от России, судя по всему, навсегда. Лишь в 2004 году, когда она избрала своим третьим президентом откровенного националиста и русофоба Виктора Ющенко, россияне поняли, что Украину они таки потеряли. И обиделись. Напрасно, думаю. Обижаться им следовало бы, в первую очередь на самих себя. Слишком долго верили они в миф о нерушимой дружбе русских и украинцев и не хотели ничего знать о том, что же в действительности происходит в Украине. Причем это касается, к сожалению, не только рядовых россиян, но и их лидеров. Будь они повнимательнее, развод между двумя действительно братскими народами мог бы и не состояться.

Присоединил ли царь Алексей Украину к России?

Кому-то поставленный здесь вопрос может показаться смешным. Разве не было Переяславской Рады, разве не клялся украинский гетман Богдан Хмельницкий в верности московскому царю? Действительно, в январе 1654 года Богдан созывал казацкую Раду в городе Переяславе. И поклялись там ее участники, «чтоб быть им с землями и городами под государевой высокой рукой навеки неотступными». Вот только от имени всей Украины гетман Хмельницкий и его «старшина» клясться были не вправе. Потому что контролировали они тогда лишь ее небольшую часть. Не управлял всей страной и гетман Выговский, заключивший в 1658 году в Гадяче трактат с Польшей, согласно которому Украина должна была вернуться в Речь Посполитую. Власть еще одного гетмана Петра Дорошенко, от имени Украины поклявшегося в 1669 году на Корсунской Раде «держать дружбу с турками», на все украинские земли тоже не распространялась. Смута тогда была большая на Украине, или руина, как говорят сами украинцы. Какому государству принадлежит та или иная часть украинской территории, решалось вовсе не на казацких радах, а на полях сражений. По Андрусовскому договору 1667 года, завершившему войну между Московским царством и Польшей, к России отошли Левобережная Украина и Киев. Но что представляла собой эта территория?

В 1651 году во Франции, в Руане, вышла книга «Описание Украины, нескольких провинций Королевства Польского, что тянутся от границ Московии до границ Трансильвании». Автор – французский инженер-фортификатор де Боплан, долгое время работавший в Польском королевстве (где он, кстати, построил крепость Кодак рядом с Запорожьем). В книге этой есть карта, где отмечены почти все украинские города и городки того времени. Совместив эту карту с картой современной Украины (см. схему), увидим, что в середине XVII века заселена была лишь половина нынешней территории украинского государства – от Карпат на западе до Полтавы на востоке, от Чернигова на севере до Чигирина на юге. Восточнее и южнее этого пространства были неосвоенные земли так называемого„Дикого поля“, да еще у днепровских порогов от всех независимая Запорожская Сечь.

Схема. Украинские земли XVII века на контурной карте нынешней Украины

По Андрусовскому договору Россия присоединила к себе менее трети (!) всего заселенного украинцами пространства, шестую часть сегодняшней Украины. Отошедшие к Московскому царству земли украинцы называли Гетманщиной, а русские - Малой Русью, позже Малороссией (на схеме именно эта территория заштрихована). Проживало тогда в Гетманщине около миллиона человек – лишь четвертая всего населения Украины. Три четверти украинцев оставались подданными Речи Посполитой. Если мы примем во внимание эту информацию, то вряд у нас будут основания считать некорректным вопрос о том, присоединил ли царь Алексей к России Украину (а не всего лишь относительно небольшую часть украинской территории).

Управление Гетманщины было, в общем-то, автономным. Правда, правила управления там несколько раз менялись. По Переяславскому соглашению автономия была весьма значительной, после разгрома Выговским русской армии под Конотопом, а затем после измены Мазепы правила несколько ужесточились. Тем не менее, управление Малороссии по-прежнему строилось на основе той военно-административной системы, что ввел еще Богдан Хмельницкий. На местах землями, приписанными к одному из десяти казачьих полков, управлял полковник, под ним было несколько сотников, а над ним – гетман с генеральной старшиной. Так продолжалось до 1764 года. В том году Екатерина II ликвидировала гетманское правление и назначила генерал-губернатором Малороссии графа Румянцева. Впрочем, и при губернаторах общая схема управления этой территорией какое-то время еще оставалась прежней.

Социальный состав населения Гетманщины также был несколько иным, чем в русских провинциях: почти половина - свободные крестьяне, более 40 % - казаки, остальные – мещане и духовенство. Большинство мужчин и многие женщины были грамотными – на территории было около 900 школ, приблизительно по одной школе на 1000 жителей. Крепостного права в Малороссии не было до 1783 года, когда Екатерина II лишила украинских крестьян права покидать свои села и фактически уравняла их с русскими крепостными. В 1784 году изменилась организация казацкого войска. Вместо десяти казачьих полков был создан Малороссийский конный корпус. Годом позже Екатерина предоставила украинской шляхте права русского дворянства. К началу XIX века от былой автономии Малороссии мало что осталось.

Часть украинцев еще во времена войн Богдана Хмельницкого бежала на северо-восток, к русской границе и заселяла там „Дикое поле“. В середине XVII века с украинских земель перебралось туда несколько десятков тысяч человек. Жили они, главным образом, в слободах, из которых потом выросли города - Сумы, Харьков, Ахтырка, Изюм, Острогожск и другие. Потому эти землю и стали называть Слобожанщиной, или Слободской Украиной. Сначала управлялась Слободская Украина по тем же правилам, что и Гетманщина, но так как эта территория считалась великорусской, а не малороссийской, автономию там ликвидировали раньше. Раньше ввели и крепостное право.

Совсем иной была ситуация на землях, принадлежащих Польше, где, как мы знаем, проживало большинство украинцев. «Как только успокоилась военная буря, и край официально перешел под польскую власть, стали появляться паны, сыны и внуки прежних владельцев поместий, - пишет, имея в виду восстание Хмельницкого и Руину, украинский историк и политик, министр иностранных дел в правительстве Скоропадского Дмитрий Дорошенко. - … Легче всего было утвердиться в своих старых владениях панам-магнатам. Снова вырастают огромные латифундии…Магнаты полностью захватили политическое влияние в Речи Посполитой, и история правления трех последних королей, двух Августов и Станислава Понятовского, представляет собою собственно борьбу нескольких семей магнатов между собой». В эти десятилетия украинская шляхта, разочаровавшись, по-видимому, в возможности добиться для Украины независимости, стала массово переходить в католицизм и «ополячиваться». Украинских школ почти не было, повсюду господствовал польский язык. По сути, родной язык украинцев становится языком «холопов», польский – «панским» языком.

Крестьяне вновь оказалось закрепощенным, причем барщина доходила до 5-6 дней в неделю. Украинское крестьянство находилось в самом низу многоэтажной социальной иерархии. Земля, как правила, принадлежала магнатам, которые сдавали ее своим вассалам на правах аренды, а те либо нанимали евреев управляющими, либо отдавали им земельные участки на правах субаренды. Украинским крестьянам приходилось почти без отдыха на кого-то работать. Такая зависимость от всех и вся не могла их не раздражать,. Они вспоминали добрым словом «хмельниччину», топили свое горе в «горилке» и довольно часто хватались за топоры и вилы. В Карпатах беглые крестьяне собирались в разбойничьи шайки «опрышков», на правобережье – в отряды «гайдамаков», которых при случае не против были поддержать вольные запорожцы. Гайдамаки громили панские усадьбы, устраивали еврейские погромы. Хорошо известное всем восстание гайдамаков Максима Зализняка и Ивана Гонты было далеко не единственным в те годы. На Гетманщине же, если не считать перехода Мазепы к шведам, антирусских восстаний, по сути, не было. И не потому только, что царская армия легко могла расправиться с восставшими. Просто украинцы там жили лучше, чем под поляками, что бы ни говорили по этому поводу сейчас украинские националисты. Вспомним стихи Тараса Шевченко:

«Ополячивание» украинской шляхты и многих зажиточных горожан сопровождалось превращением православия в народную веру, а католицизма – в религию панов. Относительно небольшой средний класс украинцев, преимущественно мещане, все больше переходил из православия в «униатство». Не стоит, однако, считать, как это порой делают сегодня, что греко-католическая церковь всегда и везде обслуживала исключительно интересы поляков и Рима. Так действительно было до восстания Хмельницкого. Но в эпоху господства польских магнатов «униатская» церковь по-разному вела себя на востоке и на западе польской Украины. На Волыни, Подолии и в Брацлавщине она продолжала выступать в роли врага православия, тогда как в Галиции служила украинским крестьянам и мещанам защитой от католической экспансии. Обычно в Прикарпатье греко-католическая церковь тогда и позже (уже под Австрией) была с «холопами», тогда как римо-католическая – с «панами».

В конце XVII – начале XVIII веков Польша переживала время религиозного энтузиазма, связанного, видимо, с завершающим периодом Контрреформации. По всей правобережной Украине строились католические храмы, появлялись все новые и новые монастыри. В городах господствовал польский язык. Особенностью правобережных городов Украины было то, что в них всю наиболее значимую часть экономики контролировали польские земельные магнаты, тогда как мелкой торговлей и ремеслом занимались преимущественно евреи. Православные мещане во многих городах были в меньшинстве и решающей роли там не играли.

Так было до второго и третьего разделов Польши, после чего вся Украина, кроме Галиции с Буковиной и Закарпатьем, вошла в состав России. К этому времени Россия уже отвоевала у турок и стала обустраивать Причерноморье, так называемую Новороссию. На востоке к этому времени были довольно плотно заселены Слобожанщина и „Дикое поле“. Так что в последние годы XVIII века уже были все основания говорить о присоединении Украины к России. Вот только добровольность такого присоединения может быть поставлена под сомнение.

Под российским скипетром к началу XIX века оказалась почти вся Украина, но никакой автономии у нее больше не было. Даже такое понятие как Малороссия в общем-то утратило конкретный смысл. Вся территория Украины была разделена на губернии, но какие из этих губерний следовало считать малороссийскими, а какие просто российскими, толком никто не знал. В 1830-е годы на Левобережье было три губернии – Черниговская, Полтавская и Харьковская, на Правобережье тоже три – Киевская, Волынская и Подольская. Еще три губернии – Екатеринославская, Херсонская (с Одессой) и Таврическая – считались уже Новороссией. Часть территории нынешнего Донбасса относилась к землям Войска Донского.

Еще в 1734 году вольнолюбивые запорожцы вынуждены были признать над собой власть императора. А при Елизавете Петровне и гетмане Кирилле Разумовском началась колонизация земель, что расположены вблизи Запорожской Сечи. Правительство стимулировало приток туда людей из разных районов империи и даже из-за рубежа. Большая часть новоселов, конечно, была украинцами, но немало было и русских из центральных губерний. Кроме того, правительство построило город-крепость Елисаветград, вокруг которого расселило, по их просьбе, несколько полков австрийских сербов. Так возникла колония Новая Сербия. Еще одна сербская колония Славяносербия появилась восточнее первой, на территории нынешнего Донбасса. Поскольку запорожцы считали эти земли своими, между ними и сербами постоянно возникали конфликты, которые порой доходили до настоящих боев. Чем, кстати, воспользовалась Екатерина II, чтобы, обвинив запорожцев в неумении ладить с соседями, разрушить Сечь и избавиться таким образом от беспокойной казачьей вольницы. За сербами на Украину потянулись болгары, валахи, греки, убегавшие от турецкого гнета. Из турецкой Бессарабии на левый берег Днестра перешли армяне, построившие там, при поддержке русского правительства, город Григориополь. При Потемкине в Новороссии началась немецкая колонизация.

Таким образом, население юга и востока Украины с самого начала заселения этих районов было интернациональным по своему составу. Не было в стране единой веры и единого языка. Первые попытки насаждения православия на правобережной Украине, начатые Екатериной II, при Александре I были фактически свернуты. У царя был роман с княгиней Марией Нарышкиной, полькой по происхождению, кроме того, он дружил с польскими магнатами из Западной Украины – Адамом Чарторыйским, Ксаверием Броницким, Станиславом Потоцким и др., и в общем-то потакал полякам. На Украине были восстановлены в правах запрещенные ранее католическая и греко-католическая церкви, открыты польские школы и польский лицей. По сути, Западная Украина еще долго оставалась под управлением польских магнатов, поддерживаемых русским правительством. По-прежнему «панским» языком здесь был язык польский. Костомаров писал по этому поводу: «Интеллигентный язык во всем крае был исключительно польский, и даже крестьяне поневоле должны были усваивать его. Иначе и быть не могло там, где огромная масса малорусского православного народа оставалась в порабощении у польских панов-католиков и где самый закон империи давал последним столько прав над первыми».

Лишь после польского восстания 1830-31 годов, которое, кстати, возглавил Адам Чарторыйский, ситуация радикально изменилась. Царь Николай I начал активно русифицировать Украину. Не случайно именно в это время появляется на свет уваровская триада – Православие, Самодержавие, Народность. Цель была очевидна: у всех подданных российского самодержца вера должна быть одна – православная, и национальность тоже одна – русская. Маятник качнулся от одной крайности к другой.

Борьба за господствующий в Украине язык еще довольно долго велась в сфере культуры, но теперь уже поляки были притесняемыми. В своей «Автобиографии» Костомаров вспоминает о ситуации в Киевском университете в середине 1840-х годов: «Студенты по своему настроению резко выделялись в две партии: русскую и польскую… Тогдашнее стремление правительственных элементов к обрусению края произвело то, что поляки не смели называть себя поляками, а называли католиками, что выходило забавно: слово католики в Киевском крае теряло свое повсеместное значение вероисповедания и стало обозначать как бы какую-то национальность… Поляки все-таки исключительно говорили по-польски и не хотели знать по-русски; приобретая знание русского языка поневоле в училище, поляк считал как бы нравственною необходимостью поскорее забыть его».

Сам Костомаров, как и его друзья из Кирилло-Мефодиевского братства (в том числе Тарас Шевченко), причисляли себя к русской партии, поскольку стремились защищать права простого народа Украины, а он в течение веков страдал, главным образом, от притеснений польской шляхты и полонизации. Очень скоро, когда на Украине вместо польского языка стал активно навязываться русский, демократически настроенная украинская интеллигенция почувствовала необходимость встать на защиту украинского языка и культуры уже от принудительной русификации.

На востоке и юге Украины положение с языком было несколько иным. Здесь тоже интенсивно проводилась русификация, но воспринималась она совсем не так, как на западных землях. В селах крестьяне говорили на своем родном языке (преимущественно украинском), а все помещики, будучи российскими дворянами, предпочитали русский язык. Казалось бы, та же ситуация, что и на Правобережье, только панским языком здесь является русский. Но особенностью восточных и южных регионов Украины было то, что здесь русификация края совпала с весьма интенсивной урбанизацией. Строились промышленные центры, рабочие поселки и, конечно, новые большие города, такие как Харьков, Екатеринослав, Одесса, Николаев и др. А в них - школы и университеты с преподаванием на русском языке и русская администрация. Против русификации городов мало кто возражал, поскольку здесь прежде не было вообще никаких устоявшихся традиций и все население было пришлым. Пусть в эти города приходили, в большинстве, люди из украинских сел, но они все равно чувствовали, что вступают в новую для них жизнь и к ней необходимо приспосабливаться. Русский язык в городах в той части Украины, что осваивалась и отстраивалась уже после так называемого «воссоединения с Россией» (условно назовем эту часть русской Украиной), доминировал с самого начала, и это там не казалось противоестественным. Со второй половины XIX века русский язык стал господствующим и в Киеве. Зато на остальном Правобережье (в польской, условно говоря, Украине) города были построены несколько столетий назад и в них давно сложились свои традиции. Города эти были относительно небольшими, промышленно не очень развитыми и в них сохранялось многоязычие. Русский язык здесь соседствовал с польским, украинским и еврейским (идишем). И такое «разноцветие» языков сохранялось в Украине вплоть до 1917 года. Крестьяне говорили по-украински, паны – по-русски или по-польски, восточные и южные города – по-русски, западные – сразу на нескольких языках. Также «разноцветными» были и региональные традиции. И к Российской империи украинцы относились по-разному – в зависимости от своего места проживания и социального положения.

Уже на следующий день после отречения царя Николая II в Киеве собралась Украинская Центральная Рада. И провозгласила: «Пусть будет Украина свободной. Не отделяясь от всей России, не порывая с государством Российским, пусть народ украинский на своей земле имеет право самостоятельно приводить в порядок свою жизнь». Когда в Петрограде произошла Октябрьская революция, Рада выпустила свой III Универсал, в котором сказано, Украина становится Украинской народной республикой, «не отделяясь от республики Российской», которая должна стать «федерацией равных и свободных народов». В состав Украины должны были войти девять бывших губерний, включая Таврию (без Крыма). Как мы видим, пока в Универсалах Рады речь шла не об отделении, а новом характере взаимоотношений с другими народами внутри Российской республики.

Однако 22 января 1918 года Центральная Рада своим четвертым Универсалом объявила Украинскую республику независимой. Сделала она это сразу после того, как представители Германии и Австро-Венгрии на мирных переговорах в Брест-Литовске предложили ей начать с Украиной сепаратные переговоры. Через пять дней уполномоченные Центральной Рады подписали-таки мирный договор, по которому обязались поставить Германии большое количество товаров и продовольствия и, по сути, открыли дорогу немцам на Украину. Раду поддержала лишь часть украинского населения, в основном крестьяне. Промышленные рабочие в большинстве предпочли красных, немало сторонников оказалось и у белых, а кто-то ушел в разного рода банды и партизанские отряды, воевавшие то за одних, то за других. На Украине началась гражданская война, которую, в конце концов, выиграли большевики.

По окончании войны в состав советской Украины вошли все бывшие девять российских губерний, но без большей части Волыни. В 1922 году Украина стала формально равноправной с другими союзной республикой СССР. Много лет спустя, в 1939-м, в соответствии с Пактом Молотова – Риббентропа, к УССР была присоединена Галиция, в следующем году – Северная Буковина, а сразу после Второй мировой войны – Закарпатье. Таким образом, почти все украинские земли, за исключением некоторых анклавов в восточной Польше и Словакии, объединились в одной республике Советского Союза. В 1954 году, к трехсотлетию Переяславской Рады, УССР получила от Хрущева подарок – Крымскую область, где этнические украинцы были в явном меньшинстве. Украина стала похожей на многоцветное лоскутное одеяло, где каждый регион имел свое собственную историю, характерную лишь для него экономическую специализацию, свои языковые и культурные приоритеты.

Теснее всех связаны с Россией Крым, восточные и южные районы Украины, освоение которых происходило в составе Российской империи. Совершенно чужим было все русское для жителей Галиции, которые никогда не жили общей с россиянами жизнью - вплоть до 1939 года, когда эта жизнь вторглась к ним вместе с репрессиями, колхозами и воинствующим атеизмом. В чем-то общий, а в чем-то отличный от русского жизненный уклад характерен для людей, населяющих бывшую Гетманщину и Слободскую Украину, до начала XIX века сохранявших свою автономию. На Волыни, которая до раздела Польши входила в состав Речи Посполитой, а потом, после войны 1920 года, еще четверть века была польской, сохранялись православные традиции, но общий стиль жизни во многом отличался от восточноукраинского и, тем более, от русского. Особой жизнью живет население Буковины, очень пестрым является национальный состав и, соответственно, стиль жизни в Закарпатье, присоединенном к УССР позже всех других украинских земель. Но самое большие отличия связаны не столько с региональными особенностями, сколько с процессом урбанизации, который интенсивно развивался на Украине в течение последних двухсот лет и, как уже сказано, сопровождался русификацией городов. Чем больше город, тем меньше в нем национальной специфики, тем больше там людей, говорящих по-русски и воспитанных в традициях русской и советской культуры.

В соответствии с ленинским планом «коренизации» культура республик должна была опираться на родной язык и национальные традиции граждан. На Украине эта политика в 1920-е годы вызвала невиданный ранее культурный подъем. Возможно, если бы коренизация получила дальнейшее развитие, СССР как союз республик мог бы стать оптимальной формой конфедеративного объединения. И внутри Украины все лоскуты могли бы оказаться настолько плотно сшитыми, что некоторая пестрота региональной окраски лишь создавала бы особый колорит единой украинской нации.

Но после сталинского переворота 1929 года с коренизацией было покончено. Разумеется, и до этого культура развивалась отнюдь не свободно. Она могла сохранять национальную форму, но обязательно должна была быть социалистической по содержанию. Но для Сталина же, начиная с тридцатых годов, социализм был вторичен, великая держава первична. Такая держава, по его мнению, не могла быть конфедерацией и даже федерацией с широкими правами республик. По существу, ему нужна была империя с сильной самодержавной властью. Развитие национальных традиций могло расшатать и, соответственно, ослабить такую империю. Поэтому Сталин коренизацию довольно быстро свернул, а лидеров национального культурного возрождения репрессировал.

На Украине были разгромлены все более или менее самостоятельные литературные и художественные объединения, закрыты многие издательства, театры, кинофабрика. Почти все известные украинские писатели и критики были арестованы (всего более 200 человек). Арестовали также многих профессоров, режиссеров, актеров, художников. С украинской культурой было покончено, для демонстрации сталинской дружбы народов оставили лишь так называемую «шароварщину». Правда, и от украинских школ не отказались. Их сохранили (в восточных регионах их число даже несколько увеличили), но лишь для того, чтобы, как сказал сталинский наместник на Украине Постышев, украинский язык служил «интересам советского строительства», т.е. строительства сталинской империи. На Украине конец культурного ренессанса восприняли болезненно, тем более что репрессии здесь начались одновременно с коллективизацией и страшным голодом 1933 года. От коллективизации и голода пострадала также и Россия, но вот завершения политики «коренизации» там практически никто не заметил.

Расставание с Украиной произошло, увы, не без участия российской элиты. Либеральная часть этой элиты вовсе не была избавлена от шовинистических настроений, хотя и предлагала отделиться от России всем, кто того пожелает. Разве не свидетельствует о наличии у русских либералов комплекса великодержавного верхоглядства тот факт, что они знать ничего не хотели о характере и прочности связей между теми или иными народами, игнорировали необходимость в каждом конкретном случае эти связи учитывать? На возможность распада СССР смотрели они до примитивности просто. Либо все, что когда-то завоевала Россия, наше, либо идите своей дорогой. При таком подходе у всех входивших в империю народов было как бы одно лицо, хотя в реальности они весьма отличались один от другого. По-разному относились они и к вопросу о сохранении Союза. Латыши с литовцами и эстонцами, к примеру, веками жили согласно западным традициям и утратили свои вполне благополучные государства отнюдь не по собственной воле, а в результате сговора Сталина с Гитлером. Чеченцы в течение почти двух столетий, из поколения в поколение, оказывали сопротивление российской власти. По-разному относились к России и русским мусульмане среднеазиатских республик, Северного Кавказа, Азербайджана и часто конфликтовавшие с мусульманским миром армяне. Особый взгляд на эту проблему был у грузин. Вряд ли кто-либо сомневается в том, что теснее всех были связаны с Россией украинцы и белорусы – восточные славяне, жившие вместе с русскими в одном государстве еще во времена Киевской Руси, воспитанные в православной традиции, говорящие на схожих языках.

Разумеется, все народы имеют право самостоятельно решать свою судьбу, но также очевидно, что при решении вопроса о будущем Союза ССР нельзя было игнорировать характер исторически сложившихся отношений того или иного народа к России. Впрочем, для русской элиты, судя по всему, это оказалось вовсе не очевидным. И если уж она не заметила столь бросающегося в глаза различия в отношениях разных народов к России, бессмысленно было бы надеяться на то, что эта элита будет вникать в подробности исторической судьбы каждой из входивших в СССР республик и наций? И впрямь, на то, что украинская нация пока еще очень непрочно сшита из разного цвета лоскутков, русская либеральная элита внимания не обращала. Это, мол, проблема самих украинцев.

Совсем, видимо, не волновал русских либералов тот несомненный факт, что многим жителям восточной и южной Украины россияне духовно и ментально ближе, чем украинцы Галиции, жизнь которых до 1939 года была так мало похожа на жизнь в России – СССР. Не подумали они о том, что российско-украинская граница разделит десятки миллионов родственников, связи между которыми, не исключено, могут оказаться навсегда разорванными. И совсем, видимо, не интересовало их то обстоятельство, что всех украинских граждан, для которых русский язык и русская культура являлись родными (а они составляли в момент распада Союза не менее половины всех жителей УССР), могут объявить в оторванной от России Украине «безбатченками» и принудительно украинизировать (что вскоре и произошло). Когда спустя десять или пятнадцать лет отношения между Украиной и Россией накалились до предела, какая-то часть слепых прозрела, но время, увы, уже было упущено. Без конца все твердили о нерушимом русско-украинском братстве, но когда братья-украинцы решили отделиться и жить собственным домом, никто даже не поинтересовался, почему. Что их подтолкнуло к такому решению, отчего им так неудобно жить в общем с русскими доме? Никто из либералов не подумал тогда: «А не перестроить ли нам общий дом так, чтобы им в нем было удобно?». Наконец, мало кого интересовал важнейший, на мой взгляд, вопрос: «Вся ли семья украинских братьев желает отделения или только ее меньшая часть?».

Если верить результатам Всеукраинского референдума 1 декабря 1991 года, то 90 % всех принявших участие в голосовании украинских граждан поддержали Акт о независимости Украины. Но не забудем, что всего лишь за восемь месяцев до этого, на Всесоюзном референдуме 17 марта того же года, 70 % этих же граждан высказались за сохранение Союза ССР «как обновленной федерации равноправных суверенных республик».

Что же событие произошло в промежутке между этими двумя датами, которое могло заставить одних и тех же людей изменить свою позицию на прямо противоположную? По сути, речь идет не об одном, а о двух событиях, тесно между собою связанных. Это путч, организованный консервативной частью руководства СССР 19 августа, и это Акт Верховной Рады УССР о провозглашении независимости Украины, что был принят сразу после поражения путчистов. Именно 24 августа Украина фактически вышла из Советского Союза, а референдум 1 декабря лишь формально закрепил то, что уже случилось. Post factum, между прочим, закрепил, что в данном случае весьма важно.

Напомню, что путч произошел буквально накануне того дня, когда должен был начаться процесс подписания лидерами республик нового союзного договора. А договор этот, должен был, в соответствии с результатами мартовского референдума, превратить унитарное, на практике, советское государство в союз суверенных государств. Ради того, чтобы не допустить такой трансформации, и попытались совершить переворот путчисты. Их главной целью было сохранение СССР как жестко централизованного государства.

Тот факт, что путчисты не встретили серьезного сопротивления нигде, кроме Москвы и Ленинграда, видимо, убедил коммунистическое руководство Украины в том, что идея союза суверенных государств всенародной поддержкой не пользуется – ни в России, ни в большинстве республик. С другой стороны, даже поверхностный анализ того, как осуществлялась попытка переворота и как быстро она провалилась, позволил Кравчуку со товарищи сделать следующие, примерно, выводы:

Что касается „Руха“, то его возглавляли украинские диссиденты во главе с Вячеславом Чорноволом, а они, в большинстве своем, были националистами. И когда неожиданно появилась возможность реализовать свою главную цель – добиться независимости Украины, они тут же пошли на союз со своими врагами – коммунистами и даже согласились на то, чтобы те остались при власти. О возможных последствиях такого союза они тогда не думали.

Было тогда на Украине еще довольно много либеральных активистов, которые ранее в диссидентском движении не участвовали и включились в политику уже на волне перестройки, но в тот момент они лишь впервые продемонстрировали свое умение приспосабливаться к обстоятельствам и «ложиться под сильного». Перечить совместному решению коммунистического большинства Верховной Рады („группа 239“) и националистов украинские либералы явно не собирались.¹ Акт о независимости не поддержал лишь вице-спикер Владимир Гринев, который, кстати, решительнее других продемонстрировал свое отрицательное отношение к путчу.²

Как бы то ни было, Акт о провозглашении независимости Украины 24 августа стал результатом сговора политической элиты и никак не отражал волю украинского народа. Более того, он явно противоречил волеизъявлению украинских граждан, которые на референдуме 17 марта большинством голосов высказались в пользу сохранения Союза. Но почему же все-таки подавляющее большинство граждан Украины три месяца спустя поддержало этот Акт? Причин, думаю, несколько:

Во-первых, украинцы, как и все советские граждане, привыкли к тому, что нельзя идти против воли начальства. В марте главным начальником был Горбачев, и они поддержали то, что он предложил. К декабрю ситуация изменилась и стало ясно, что их судьба зависит от решений, принимаемых уже в Киеве, а не в Москве. За решение киевских начальников они и проголосовали.

Во-вторых, акт о независимости Украины устраивал и националистически настроенное меньшинство и все еще просоветски ориентированное большинство. Для первых это была реализация их давней мечты, для вторых – надежда на спасение от московского «демократического бардака», а также на защиту со стороны Леонида Кравчука и коммунистического парламентского большинства от тех же националистов. Потому и проголосовали „за“ на декабрьском референдуме 91 % жителей Днепропетровской, 90 % - Николаевской, 85 % - Одесской, 84 % - Луганской, 81 % - Запорожской, 77 % - Донецкой, 76 % - Харьковской областей, где украинских националистов тогда почти не было. Даже откровенно проросийский Крым большинством голосов голосовал за независимость. И Леонид Кравчук победил на первых президентских выборах благодаря голосам жителей восточной и южной Украины по той же причине. Верили люди, что Кравчук, так много говоривший о нерушимости союза между Украиной и Россией, все же найдет какую-то форму объединения двух или более государств постсоветского пространства и, кроме того, не даст русскоязычных граждан в обиду. Верили, так как еще не знали тогда, что никому из нынешних украинских руководителей верить нельзя, что все они, без исключения, всегда исходили исключительно из своих собственных, а вовсе не из общественных интересов.

Вера верой, но решающим образом повлияло на результаты референдума появившееся вдруг у многих людей ощущение, что России уже нет до Украины никакого дела и рассчитывать на ее поддержку не стоит. Через пару дней после Акта Верховной Рады приехала в Киев российская делегация во главе, кажется, с Собчаком. Поцеловались, пообнимались с украинскими националистами, ошибочно приняв их за демократов, и вернулись домой. Сложнейшие проблемы, связанные с возникшими во множестве коллизиями норм права, с возможным переделом собственности и, главное, с общим характером будущих взаимоотношений между двумя странами, оставили на потом. В течение тех трех месяцев, что прошли после решения украинского парламента, никто по этому поводу всерьез так и не обеспокоился, а потому украинцам, ратовавшим за сохранение Союза суверенных государств, совсем не сложно было почувствовать, что в таком Союзе они никому не будут нужны. Все там будут только за себя. Отсюда и радикальное изменение их позиции на втором за год референдуме.

После Акта от 24 августа, референдума 1 декабря, Беловежского соглашения и формальной ликвидации СССР, о каком-либо объединении Украины и России в одно союзное государство вряд ли могла идти речь. Но сохранялись еще теоретические возможности создать альянс какой-то части прежде входивших в СССР государств. Можно было бы попытаться реформировать в этом направлении СНГ. Был шанс начать конкретную работу по созданию «Союза четырех плюс…».³ Но на практике Москва ничего серьезного в этом направлении не предпринимала, во всяком случае, с участием Украины. Точнее, экономическую поддержку Украине и другим странам СНГ она оказывала, и весьма существенную (заставляя собственных граждан потуже затягивать пояса), но какой-либо продуманной политики, направленной на формирование долгосрочных союзных отношений, у нее не было. Правда, Кремль пытался взять под свою опеку зарубежных русских националистов, но тем самым лишь настраивал против себя значительную часть населения постсоветских государств. Поскольку почти все «русские партии» в этих государствах были на редкость консервативными и мечтали лишь о том, как бы поскорее возвратиться в лоно империи, куда большинство граждан новых стран не очень-то спешили. Ведь многим из них показался, и кажется сегодня, весьма привлекательным «европейский выбор» (я имею в виду перспективу вхождения не в НАТО, а в Евросоюз).

Конечно, говоря об Украине, нельзя забывать, что главные проблемы, из-за которых постоянно тормозится ее сближение с Россией, - проблемы внутренние. И связаны они с тем, что гражданское общество в Украине до сих пор не сформировалось, чем и пользуются политически весьма активные националисты, пытающиеся строить Украину путем отталкивания от России. В конце 2004 года большая часть общества проявила невиданную раннее активность, но эта активность направлялась, к сожалению, все теми же националистами, приспособленцами-карьеристами а также, в немалой степени, зарубежными спецслужбами. Ничего хорошего такая активность, разумеется, дать Украине не могла. Тем более, активной была лишь та часть украинских граждан, что жила преимущественно на западе страны и в Киеве.⁴ Другая часть общества еще не проснулась, а когда последствия так называемой «оранжевой революции» ее таки разбудили, общественная жизнь восточных и южных украинцев оказалась под контролем олигархов.

Весьма показательным мне представляется следующий факт: во время выборов президента Украины в 2004 году граница между областями, голосовавшими за Ющенко, и областями, где большинство отдало свои голоса Януковичу, с точностью до 50-70 км совпадала с границей между «польской Украиной» и «русской Украиной» в XVII веке. Впрочем, и прежде легко просматривались параллели между результатами президентских выборов и исторической судьбой тех или иных украинских территорий. На выборах 1991 года Вячеслав Чорновил победил только в Галиции и кое-где на Волыни, во всех прочих регионах победа досталась Кравчуку. В 1994 году за Кравчука проголосовало Правобережье, за победителя Кучму – Левобережье. А во время «оранжевой революции» Ющенко, помимо Правобережья, прихватил еще и территорию бывшей Гетманщины. В большой мере именно история по сей день определяет в Украине расстановку политических сил. Начиная с момента провозглашения независимости, шло планомерное наступление национализма с запада на восток, и лишь на президентских выборах 2010 года мы, вероятно, сможем увидеть движение в обратном направлении. Но как бы не сложилась ситуация в ближайшее время, очевидно: общество в Украине все еще находится в состоянии постоянного брожения, обусловленного не только нынешним status quo, но и историческим прошлым. Конечно же, это брожение не может не сказываться на характере российско-украинских отношений.

Внутренние украинские проблемы в этом контексте, безусловно, являются главными, однако надо признать, что и российское общество не прошло свою часть пути с целью добиться лучшего взаимопонимания между двумя народами и восстановить их былую дружбу. А потому и на нем лежит значительная доля ответственности за то, что Россия и Украина не только не имеют сегодня общего союзного государства, но даже не являются союзниками.

1 Когда 25 августа я обратился к группе известных киевских интеллектуалов, собравшихся на квартире у писателя Юрия Щербака, с предложением сделать публичное заявление по поводу юридической несостоятельности Акта Верховной Рады и необходимости проведения Всеукраинского референдума, никто слушать об этом не захотел. Хотя буквально за день до путча большая часть присутствующих настаивала на сохранении СССР как союза суверенных государств.

2 Именно в кабинет Гринева уже рано утром 19 августа стали стекаться противники путча. «Руховцы», кстати, стали проявлять какую-то активность позднее, и выражалась она в основном в длительной и нудной работе над стилем их обращения к народу. Обращение это появилось лишь под вечер, через много часов после того, как по «Свободе» и независимым московским радиоканалам уже прозвучало заявление вице-спикера Гринева о готовности оказать сопротивление путчистам.